– настойчиво повторял Калл.– Посидишь с ней, подержишь ее за руку, – говорил Гас. – Ей нравится быть с тобой. Не понимаю почему.Но вместо этого Калл сидел у реки, ночь за ночью. Был период, когда ему хотелось вернуться, когда ему хотелось посидеть с Мэгги несколько минут и посмотреть, как она возится со своими волосами. Но он выбирал реку и одиночество, рассчитывая, что со временем это чувство пройдет, он перестанет думать о Мэгги, а она в свою очередь перестанет думать о нем. И вообще, есть более разговорчивые мужики, чем он, Гас и Джейк, к примеру.Но чувство не прошло, прошли только годы. Каждый раз, когда он слышал, что она опять напилась или попала в беду, он ежился и чувствовал себя виноватым. Да еще и Гас не переставал к нему приставать, причем до такой степени, что они едва не дрались.– Тебе нравится, когда все в тебе нуждаются, но ты чересчур разборчив относительно тех, чья нужда тебя не волнует, – сказал Гас во время одной из самых серьезных ссор.– Я вовсе не хочу, чтобы кто-то во мне нуждался, – отрезал Калл.– Зачем же ты тогда мотаешься по округе с этой шайкой полупреступников, которых ты называешь техасскими рейнджерами? Да среди них найдутся такие, которые и помочиться не рискнут, если ты им заранее место не укажешь. Но если в тебе нуждается такое беспомощное и слабое существо, как Мэгги, ты направляешься прямиком на берег и принимаешься чистить пистолет.– Ну, он может мне всегда понадобиться, – заметил Калл. Но он сознавал, что переспорить Гаса ему никогда не удастся.Всю свою жизнь он старался быть осторожным, и неожиданно случилось нечто, что навсегда оказалось вне его контроля, и все потому, что он хотел выяснить про эти дела с женщинами. Многие годы он держался особняком и критически относился к мужикам, бегающим по бабам. И вдруг он сам превратил все свои правила в посмешище. Что-то в этой девушке привлекло его, ее робость, одинокий вид, с которым она сидела у окна. И так вышло, что за теми крохами полученного удовольствия скрывалась глухая боль, которая мучила его куда больше, чем три ранения, полученные им за эти годы.С рождением мальчика стало еще хуже. Первые два года его раздирали сомнения – что делать? Гас утверждал, что Мэгги призналась ему: ребенок от Калла, но откуда ей знать точно? Мэгги мужикам никогда не отказывала. Именно поэтому она и стала шлюхой, решил Калл, не могла отказаться даже от такой любви. Он чувствовал, что в ее понимании все это любовь – и ковбои, и игроки. Может быть, ей даже казалось, что другой любви и не бывает.Иногда он колебался, хотел вернуться и жениться на ней, хотя для него это бы означало бесчестье. Возможно, мальчик и его, и тогда он поступил бы правильно, но из рейнджеров пришлось бы уйти.Один или два раза он даже вставал, чтобы направиться к ней, но решимости не хватало. Не мог он вернуться, и все тут. В ту ночь, когда он узнал, что она умерла, он молча уехал из города и неделю ездил вдоль реки. Он понял тогда, что навсегда потерял возможность исправить причиненное им зло, что никогда впредь он не будет считать себя таким человеком, каким хотел бы быть. А тот человек, каким бы он хотел быть, вообще бы никогда не пошел к Мэгги. Он до известной степени чувствовал себя мошенником – самый уважаемый человек на границе, а шлюха имела к нему претензии. Он эти претензии проигнорировал, и она умерла, но каким-то образом эти претензии сохранились как груз, который ему предстоит нести по гроб жизни.Мальчик, росший сначала в мексиканской семье, а потом с ними в «Хэт крик», служил живым напоминанием о его неудаче. Имея мальчика перед глазами, он не мог забыть и перестать ощущать вину. Он много бы дал, чтобы стереть все эти события из памяти, но, разумеется, не мог этого сделать. Они были с ним навечно, как шрам сзади, полученный, когда лошадь сбросила его и он спиной разбил окно.Время от времени Гас уговаривал его признать мальчика, но Калл отказывался. Он понимал, что скорее всего должен, даже не из уверенности, а просто из порядочности, но он не мог этого сделать, и все тут. Это было равносильно признанию, которое было ему не по силам, – что он подвел человека. В сражениях такого никогда не случалось. Но ведь случилось же в комнатенке над салуном из-за маленькой женщины, не умевшей как следует причесаться. Его удивляло, что это на него так подействовало. Воспоминания причиняли ему такие страдания, что он стал вообще избегать всех ситуаций, так или иначе касающихся женщин. Только так ему удавалось на какое-то время не думать о Мэгги.Но воспоминания всегда возвращались, потому что рано или поздно мужчины вокруг костра или фургона принимались говорить о шлюхах, и тогда мысль о Мэгги жгла его мозг, как жжет рану попадающий туда пот. Он уже несколько месяцев ее не видел. Он должен забыть, но не забывал. Эти воспоминания жили своей собственной жизнью. Он видел всякие ужасы в бою и вскоре почти забывал о них, но он не мог забыть глаз Мэгги, когда она просила его назвать ее по имени. Просто дичь какая-то, что это воспоминание могло преследовать его долгие годы, но с возрастом, вместо того чтобы потускнеть, оно стало еще ярче. Казалось, оно подрывало представление его самого и других людей о нем. Оно заставляло его рассматривать свои старания, работу и дисциплину как нечто бесполезное и сомневаться, а был ли вообще смысл в его жизни.Чего ему больше всего хотелось, так это невозможного: чтобы ничего из того никогда не происходило. Куда лучше вообще не узнать наслаждения, чем потом постоянно испытывать боль. Мэгги была женщиной слабой, но тем не менее ее слабость едва не поглотила его силу. Иногда одна мысль о ней заставляла его думать: стоит бросить делать вид, что он еще способен вести за собой людей.Сейчас, сидя на обрыве и наблюдая за поднимающейся луной, он снова ощутил старую печаль. Ему почти казалось, что нечего ему делать среди этих людей, что он должен уехать куда-нибудь на запад, бросить стадо, забыть о Монтане, покончить с этой привычкой вести людей за собой. Странно казаться столь безупречным в их глазах и одновременно ощущать такую пустоту и печаль внутри себя.Калл мог еле-еле слышать, как ирландец все еще поет свои песни. Еще раз проревел техасский бык. Интересно, подумал Калл, все мужчины ощущают такую разочарованность в себе? Он этого не знал. Возможно, большинство предпочитают в себе не копаться. Пи Ай, к примеру, скорее всего так же мало думает о своей жизни, как и о том, с какой стороны лучше подходить к лошади. И то, у Пи Ая не было Мэгги, еще один парадокс. Пи Ай остался верен своим принципам, а он – нет.И все же, вспомнил Калл, он видел, как плачет при воспоминании о женщине, которая уехала больше пятнадцати лет назад, такой человек, как Август Маккрае, самый беспечный из всех, кого он когда-либо знал.Наконец он почувствовал себя немного лучше. Так случалось всегда, когда он оставался один на более или менее долгое время. Дул легкий ветерок. Изредка всхрапывала Чертова Сука. По ночам он обычно разрешал ей пастись на длинной веревке, но на этот раз аккуратно обмотал конец веревки вокруг талии, прежде чем положить голову на седло и закрыть глаза. Если Синий Селезень действительно где-то поблизости, дополнительная предосторожность не повредит. 47 Пока Ньют ехал сквозь сумерки, он так волновался, что у него разболелась голова. Такое часто с ним случалось, если от него ждали слишком многого. Проехав пару миль, он начал бояться, что проскочил лагерь Лорены. Мистер Гас велел ехать на восток, но Ньют не был уверен, что едет правильно. Если он не найдет лагеря, он, вне сомнения, покроет себя позором. Над ним будут постоянно смеяться, а Диш Боггетт откажется вообще с ним разговаривать. Ведь все знали, что Диш неравнодушен к Лорене.С огромным облегчением он услышал, как фыркнула кобыла Лорены в ответ на приветственное фырканье Мыши. По крайней мере, этого позора ему удалось избежать. Он подскакал к маленькому лагерю и сначала даже не заметил Лорену, увидел только мула и лошадь. Затем разглядел и ее. Она сидела, прислонясь спиной к дереву.Во время пути он старался придумать, что он ей скажет, но при виде нее все немедленно забыл. Он перевел Мышь на шаг, пытаясь найти нужные слова, но по не понятной причине голова отказывалась работать. Он также обнаружил, что дышит с трудом.Лорена подняла голову, заметила его, но не встала. Она осталась сидеть, ожидая, что он объяснит свое появление. Ньют мог разглядеть ее бледное лицо, но из-за темноты трудно было определить выражение.– Это я, – наконец выговорил он. – Меня зовут Ньют, – добавил он, сообразив, что Лорена скорее всего этого не знает.Лорена промолчала. Ньют вспомнил разговоры о ее молчаливости. Да, это оказалось правдой. Кроме сверчков, не было слышно ни звука. Его гордость по поводу такого важного задания начала быстро таять.– Меня послал мистер Гас, – объяснил он. Лорена пожалела, что Гас прислал мальчика. Бандит не вернулся, и она не чувствовала себя в опасности. Ей казалось, что Джейк вот-вот приедет. Как бы он ни злился, он не захочет обойтись без нее три ночи подряд. Ей не хотелось, чтобы парень торчал здесь. К ней вернулось старое ощущение, к которому она привыкла за большую часть своей жизни. Она даже была ему рада. Ей приятнее и спокойнее было одной, чем с парнем. И вообще, зачем посылать мальчишку? Все равно он бы с бандитом не справился.– Ты поезжай назад, – велела она. Она устала от одной мысли, что парень будет здесь всю ночь.Ньют совсем растерялся. Он не ожидал, что она скажет именно это. Ему приказали ехать и караулить ее, и он не мог ослушаться приказа. Но он не мог также и не послушаться Лорену. Вот и сидел он на Мыши, мучительно думая, как же ему поступить. Ему даже почти хотелось, чтобы что-нибудь случилось, – внезапное нападение мексиканцев или еще что. Пусть его убьют, зато ему не придется выбирать, кого ослушаться, – мистера Гаса или Лорену.– Мистер Гас сказал, чтобы я остался, – нервничая, проговорил он.– Ну его, Гаса, – бросила Лорена. – Возвращайся.– Наверное, мне лучше передать ему, что у вас все в порядке, – промолвил Ньют, ощущая полную беспомощность.– Сколько тебе лет? – неожиданно спросила Лорена, удивив его.– Семнадцать, – ответил Ньют. – Я знал Джейка, когда был маленьким.– Ладно, возвращайся, – опять повторила Лорена. – За мной не надо присматривать.На этот раз в ее голосе звучало больше дружелюбия, но легче ему от этого не стало. Теперь он хорошо ее видел, она сидела, подобрав колени.– Ну, тогда до свидания, – проговорил он. Лорена промолчала. Он повернул к стаду, чувствуя, что не справился с заданием.Внезапно ему пришло в голову, что он может перехитрить ее. Он может охранять ее так, что она и знать не будет. Тогда ему не придется возвращаться в лагерь и признаваться, что Лорена выставила его. Если он это сделает, ковбои будут шутить по его поводу до самой Монтаны и приписывать ему вещи, которых он вовсе не собирался делать. Он даже не знал с полной определенностью, что же он мог попытаться сделать. Вернее, представлял весьма смутно.Проехав, как он считал, с полмили, он остановился и спешился. По его новому плану он собирался оставить Мышь. Если он попробует подъехать ближе на Мыши, кобыла Лорены может заржать. Он привяжет Мышь и прокрадется назад пешком, нарушив основное правило ковбоев: никогда не бросать лошадь. Возможно, это правило касалось схваток с индейцами, думал Ньют. Если индейцы поймают тебя на земле, тебе, безусловно, придет конец.Но ночь была такой прекрасной, тихой, спокойной, луна стояла высоко, так что Ньют решил рискнуть. В такую ночь не страшно, если он привяжет Мышь на не сколько часов. Он обмотал поводья вокруг ветки дерева и пошел к лагерю Лорены. Остановившись среди нескольких дубов в ста ярдах от Лорены, сел, прислонясь спиной к стволу дерева, и вытащил пистолет. Это помогло ему чувствовать себя готовым ко всему.Сидя так, он снова предался своим любимым мечтам о том, как он становится все лучше и лучше как ковбой и даже капитан признает, что он первоклассный работ ник. И Лорена тоже замечает его успехи. Он не зашел в своих мечтах так далеко, чтобы думать о женитьбе на ней, по он представлял себе, как она приглашает его спешиться и поговорить.Но пока они разговаривали, он начал ощущать, что что-то не так. То он видел лицо Лорены, то нет. Каким-то образом его мечты перешли в сон, который внезапно кончился. Он проснулся от испуга, хотя не сразу сообразил, чего же именно он напугался. Просто знал, что пришла беда. Он все еще сидел под деревом с пистолетом в руке, но до него доносился странный звук, похожий на барабанный бой. Он не сразу сообразил, что это топот бегущего скота. Он мгновенно вскочил и тоже кинулся бежать к Мыши. Он не имел представления, насколько близко стадо, бежит ли оно в его направлении, но не остановился, чтобы прислушаться. Он знал, что должен добраться до Мыши и вернуться к Лорене, помочь ей, если стадо свернет в ее сторону. С запада до него донеслись крики ковбоев, по всей видимости, пытающихся повернуть стадо. Вдруг прямо перед ним возникла группа бегущих коров, штук пятьдесят – шестьдесят. Они пробежали мимо него к скалам.Ньют бежал изо всех сил, не потому, что боялся быть затоптанным, нет, он хотел найти Мышь и по стараться помочь Лорене. Он бежал, весь покрытый потом, с трудом переводя дыхание. Он надеялся, что никто из ковбоев не заметит, что он без лошади. Он крепко сжимал пистолет и бежал, бежал.Наконец он замедлил бег. Ноги отказывались держать его, так что он еле проплелся последние двести ярдов до того места, где привязал Мышь. Но лошади там не было! Ньют оглянулся, чтобы убедиться, что он не спутал место. Он заметил большой камень в качестве ориентира, камень был на месте, но лошади не было. Ньют понимал, что бегущее стадо могло испугать Мышь и конь порвал поводья, но никаких клочков порванных поводьев не свисало с дерева, к которому Ньют привязал свою лошадь.Прежде чем Ньют сумел взять себя в руки, он заплакал. Он совершил непростительное, потерял свою верховую лошадь, а все потому, что, как ему казалось, придумал хороший способ охранять Лорену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136