Они уселись за стол. Егорыч разлил водку по рюмкам, произнес:— За тех, кто погиб.Аверин опрокинул обжигающее содержимое.— Слава, ты не представляешь, что это было. Четвертого октября я у «Белого дома» находился. Вокруг него шел постоянный крестный ход. Подошли броники. И первую пулю получил священник, возглавлявший крестный ход. Пуля прошла через икону.Аверин передернул плечами.— А потом… Я-то выбрался. Чиркнуло, — Егорыч потянулся к бутылке, но отставил ее. — А сколько погибло людей! Хороших людей, Слава. Которым не было все равно… Они выбили тех, кому не все равно. А быдло на мосту стояло и смеялось. Оно смотрело на представление…Егорыч покачал головой, отгоняя от себя страшные воспоминания.— Представляешь, Слава, бьет пулемет. Вокруг стоят зрители. Один падает, сраженный пулей. Его оттаскивают, и тут же его место занимает другой любопытствующий. Это что-то совершенно необъяснимое.— Да.— Слава, я ненавижу это быдло. Ненавижу этот город. Чтоб он провалился!— Да ладно тебе.— Сколько людей ушло! Каких людей…Егорыч хлопнул ладонью по столу. И заплакал. У Аверина тоже встал ком в горле.Они проговорили полночи. Егорыч сбивчиво рассказывал о пережитом. Иногда снова закипали слезы.— Я не хотел после этого жить. Они расстреляли нас. Теперь они владеют всем. Они и те, кто смеялся на мосту. Разве это справедливо, Слава?— Нет.— А знаешь, не могли найти людей, согласных сесть за рычаги танков. Предлагали офицерам квартиры, деньги и отыскали нескольких гадов. А еще афганцы помогли. Ветераны хреновы. Захотели отличиться перед демократией. Одни афганцы защищали «Белый дом», а другие били по нему из пушек. Что же это делается, Слава? Как такое возможно?!— Что теперь причитать?Ночью Аверин так и не заснул. Только под утро на несколько минут забылся в тяжелом сне. Встал, покормил Пушинку и отправился на работу.
— Это что? — Ремизов снял очки и положил их на бумагу, которую только что прочитал.— Рапорт на увольнение, — сказал Аверин.— Вот я и спрашиваю, как сие следует расценить?— Как нежелание продолжать службу в нашей организации.— Да? И куда ты пойдешь?— В охранники, в бандиты. Куда угодно.— Да?Ремизов посмотрел на Аверина с горькой усмешкой, потом встал, подошел к шкафчику, вытащил бутылку с коньяком.— Настоящий грузинский. Не какой-то суррогат. Храню несколько бутылочек с еще тех времен.Он налил стопочки себе и Аверину.— Почему все последние дни меня пытаются упоить? — пожал плечами Аверин, беря рюмку.— Чтобы уберечь от необдуманных решений.Коньяк действительно был настоящий. Грузинский. Без дураков.— Чем тебе контора наша не по душе? — спросил Ремизов.— И вы спрашиваете после того позора четвертого октября? — Аверин рассеянно посмотрел в окно. Внизу виднелся антикварный магазин и метро «Октябрьская».— Да. Ты прав… На десять процентов… Не все так просто. Кто-то бил из пулемета. А кто-то из наших и вытаскивал людей из-под обстрела.Ремизов вздохнул. Ему этот разговор был крайне неприятен.— Некоторые подразделения отказывались выполнять приказания. И наши, и группа «Вымпел» Минбеза.— А что это меняет?— В первые дни почти весь аппарат Следственного комитета перешел на сторону Верховного Совета. После этого разбора их всех выперли с работы… Лучших следователей по политике разом выгнали. Обезглавили следственный аппарат министерства.— Ну?— Некоторых оперов повыгоняли за отказ участвовать в штурме «Белого дома». Тебе повезло — ты оказался вне этих разборок. Это подарок тебе.— Не нужно мне подарков.— Нужно… Ты что хочешь? Уйти? Ты, один из лучших оперов, которых я видел. А кто будет раскрывать убийства? Или мир перевернулся и убийство это уже не убийство? Кто будет защищать людей?— Дозащищались.— Все, считай, ничего не было. Забудь. Жизнь продолжается. И ты нужен людям. Ты — милиционер. Твое дело ловить преступников. А не предаваться стонам и охам с ахами… Я тебя прошу, Слава. Не делай этого. Тебе нельзя уходить.— А, — Аверин протянул руку и взял рапорт.— Ну вот и ладненько, — Ремизов налил еще коньяку. — Включайся в работу.— Что у нас происходит?— То же самое. Чрезвычайное положение ввели — в Москве взрывов поубавилось. А перед самыми событиями на Рэмбо покушались. Еле жив остался.— Ну-ка. Кто?— Кто на Рэмбо мог покушаться? Конечно же, дети горных народов.Рэмбо был коронован на вора в законе самим Японцем, поговаривают, что для борьбы с кавказцами. На его счету ряд дерзких акций в этой войне. Доподлинно известно, что он собственноручно расстрелял минимум двоих кавказцев, хотя на деле цифра выходила куда более значительная. Его неоднократно задерживала и отпускала милиция. При этом он выражал явное свое неудовольствие операм: «А что я плохого делаю? Только папуасов отстреливаю».На него постоянно покушались. Один раз пуля застряла в его бронежилете. На этот раз взорвали его автомашину.— Выжил? — Аверин постучал пальцем по рюмке из-под коньяка.— А что с ним сделается? — пожал плечами Ремизов. — Как на собаке все заживает.— И где он сейчас?— В США поехал лечиться. За казенный счет.— То есть?— Направили лечиться как защитника демократии, пострадавшего во время октябрьских событий.— Отлично.— А чему еще ты можешь удивляться?— Уже ничему.— В общем, приступай к работе. Я несколько материалов на контроль отписал.— Я понял…
Чрезвычайное положение немножко сбило волну заказных убийств в Москве. Столичная встряска сказалась и на других регионах. Людей продолжали отстреливать, но с несколько меньшим напором.Аверин встретился с Маргаритой. Она разговаривала довольно сухо, но на встречу согласилась. Все закончилось как обычно. К утру, в постели, прижимаясь к плечу, она прошептала:— Я тебя люблю, Слава.— Я тебя тоже.— Но…— Что но?— Ничего.Затем она спросила:— Ты говорил, у тебя вроде есть мастер по машинам?— Есть.— Не мог бы посмотреть?— Какие вопросы.В тот же вечер Маргарита подкатила на своем «Фиате» в сопровождении Аверина к гаражу Егорыча. Егорыч, завидев гостей и окинув восхищенным взором хозяйку машины, прищелкнул языком:— Ну, Слава, я поражен. Прекрасная незнакомка.Аверин усмехнулся, представив, как Егорыч брякает: «Даже лучше, чем прошлые девахи».Действительно, Маргарита смотрелась чрезвычайно эффектно в кремовом костюме около новой машины. Хоть сейчас в журнал «Метрополитен».— На каком фешенебельном курорте ты познакомился с такой дамой? — спросил Егорыч.— В УВД округа. Она эксперт.— Ха, тогда я папа римский. Что у вас, прекрасная дама, с машиной?Егорыч открыл капот, что-то подвинтил, подкрутил, подогнал.— Все, будет работать, как часы, — сказал он через полчаса. От денег, естественно, отказался.— Я должен сам заплатить за удовольствие лицезреть вас, уважаемая Маргарита, — он наклонился и поцеловал ей руку.Порой запасы галантности в Егорыче поражали Аверина. Его манеры никак не вязались с промасленным халатом, немного потертым видом и родом занятий.— Забавный человек, — сказала Маргарита, трогая машину. Водила она уже вполне прилично.— Да. Порой даже чересчур.В те же дни Аверин, чувствуя себя законченным бабником, созвонился с Наташей и Светой. Света сидела дома.— Приезжай, навестишь меня на смертном одре.— Это почему на смертном?— Придавили. Репортаж делала, а тут красно-коричневые с омоновцами сцепились. Загнали демонстрантов в подземный переход на Пушкинской. Красно-коричневые прыткие, сбежали, а омоновцы отделали тех, кто не успел, — там как раз проститутки оказались и ларечники. И я не успела.— Бегать лучше надо.— Так вы бы сначала спросили, прежде чем бить.— Приеду.Он выбрал свободную минуту и заглянул к ней домой. Света выглядела нормально. Больничный, по мнению Аверина, она получила совершенно зря.— Ну и чего ты добилась своим героизмом? — спросил он.— Вот, — она гордо показала статью в американской газете.Аверин прочитал ее фамилию и рассмотрел фотографию пылающего Дома Советов. И еще — на этот раз статья была на немецком языке.— Много заплатили?— Нормально.Аверин пробежал глазами статью на немецком, со вздохом произнес:— Молодец.— Котик, ты сам не свой. Не смотри волком. Это моя работа — писать.— Правильно, у всех своя работа. Отлично пишешь: «за переход к демократии надо платить». Заплачено. Полновесной монетой.— Ой, не надо.— А сколько еще придется платить?— Дорогой, у меня и так голова тяжелая от политики. Кстати, Фиму ранили.— Кого?— Который про тебя как лидера общества «Память» написал.— Он что, в ОМОН записался?— Нет, смотрел со стороны, тут его пулей и задело.— Жить будет?— Будет.— А зря.— Злобный ты, Аверин. Ох, злобный. Ладно, заканчиваем об этой чертовой политике. Лучше давай поговорим о призах и подарках.— На, — Аверин протянул изящную глиняную фигуру, изображавшую сапожника в сапожной мастерской. Все было исполнено необычайно тонко — каждый сапожок, каждый инструмент. Света захлопала в ладоши.— Прелесть.Она коллекционировала статуэтки, занимавшие все полки в ее квартире.Несмотря на полученные ранения, Света оказалась вполне годной для определенного рода занятий. К вечеру очухались в постели, и Аверин в очередной раз подумал, насколько аморальным выглядит его образ жизни со стороны. Раньше бы за подобное его вышибли из партии и разжаловали до сержанта.— Мне пора. Завтра тяжелый день.— Не забывай, — усмехнулась Света.Домой он добрался, когда уже стемнело. Вошел в подъезд. Поднялся на этаж.— Стоять! Стой, говорю, сволочь! — послышался дикий крик.Он резко обернулся, отпрянув в сторону. Увидел двоих. На рукаве сержанта в сером комбезе сиял шеврон «ОМОН ГУВД». А старший лейтенант был в обычной милицейской форме.— Руки за голову, — заорал омоновец.Аверин приподнял руки, медленно. Увидел яростные испуганно-агрессивные глаза омоновца. Автомат был снят с предохранителя и затвор взведен.— Поосторожнее, сынок, — произнес Аверин.Омоновец подскочил, занес приклад для удара. Аверин просчитал траекторию, понял, что сейчас сшибет омоновца с ног, потом даст в нос старшему лейтенанту. Омоновец что-то почуял, его смущала массивная фигура, от которой исходила физическая сила. Смутила уверенность, с которой держался этот человек, и отсутствие какого-либо смятения. Сержант нахмурился и отступил на шаг. Старший лейтенант подошел к Аверину, обшарил карманы и торжествующе произнес:— У него, гада, ствол. Вытащил пистолет Макарова.— Отоварить надо, бандюка, — омоновец шагнул и снова занес автомат.— Я тебе отоварю, сопля, — произнес Аверин. — Старлей, заодно и удостоверение посмотри.— Чего? — агрессивно подался вперед омоновец.— Удостоверение в правом кармане, — повторил Аверин, ошпарив сержанта взглядом.Старший лейтенант полез к нему в карман и вытащил удостоверение.— Старший оперуполномоченный по особо важным делам ГУУР МВД РФ, — вслух прочитал он и неуверенно добавил. — Таких ксив за три рубля десяток.— Да? А таких старлеев на каждом углу сотня, так что без одного милиция обойдется. Сегодня же будешь у начальника Управления на ковре. А завтра в рэкете работу станешь искать.— Ну, это… — старший лейтенант задумался. Омоновец молчал, с трудом пытаясь сообразить, что же происходит.— Что, не устраивает? Пошли в квартиру, позвоним дежурному по ГУУРу. Он бригаду пришлет, — продолжал напирать Аверин.Старший лейтенант повертел в руках удостоверение, козырнул:— Извините.— Вы вообще чего приперлись?— Ваша соседка позвонила в отделение, сказала, что в этой квартире живет боевик, участвовавший в защите «Белого дома».— Боевик, да?— Да…Тут дверь тридцатой квартиры распахнулась, выглянула соседка, захихикала:— Повязали урода… У, бандит. Президента убить хотел. Нашего президента.Она заговорщически захохотала. И с размаху захлопнула дверь.— Это она вызвала? А вы знаете, что она на учете в психдиспансере?Старший лейтенант затравленно огляделся. Ему сейчас хотелось оказаться подальше отсюда.— А теперь брысь отсюда, пока я добрый. А ты, пацан, меньше своей железякой маши. Дернулся бы, сейчас сопли по полу развозил.— Ну, эта… — протянул омоновец.— Что вы еще хотите возразить, товарищ сержант?Омоновец нахмурился. Но промолчал.Аверин зашел в квартиру. Упал в кресло. Истерия всеобщая. Поиск мифических снайперов, которые якобы обстреливали военных и милиционеров. Поиск врагов народа. Поиск защитников «Белого дома». Угрозы разобраться со всеми. Аверину было противно. Он с трудом представлял, что всего три дня назад пребывал в тихой Германии. Возвращение в Россию напомнило возвращение на фронт.
— Вот раскладка по достаточно серьезной бригаде, — сказал Леха Ледокол, протягивая дискету. — Шифр к информации «д-Тайга-4000».— Понял, — Аверин положил дискету в карман.— Где-то в России появился Паленый. Помоги мне его найти.Паленый входил в перечень лиц, которых жаждал отыскать Ледокол.— Чтобы как с Басмачом получилось?— Ты же знаешь, что это за человек.Аверин задумался.— Хорошо. Попытаюсь.— Попытайся. И Калача имей в виду.— Ладно.В Главке Аверин послал запросы по всем лицам, которыми так интересовался Ледокол. Он уже наводил кое-какие справки, но так и не мог понять этого интереса. Аверин знал, что. Ледокол уничтожает этих бандитов. Что и говорить — выбирал он далеко не лучших представителей человечества. Аверин не видел греха в таком сотрудничестве. Опер в том аду, в который превратилась страна, при параличе правосудия получает моральное право использовать средства, в нормальной обстановке представлявшиеся не просто противозаконными, но и преступными. Ничего не поделаешь. Слишком жестокий бой идет, чтобы размениваться на душевные терзания.Аверин просмотрел дискету. Расклад оказался по разборкам в Тюмени. Там шла мафиозная война. В течение года были ликвидированы руководители самых серьезных преступных группировок. Дело грозило зависнуть, хотя в принципе совершенно ясно, кто кого как и за что валил. Информация Ледокола давала возможность произвести аресты. Аверин доложил Ремизову и на следующий день вылетел в Тюмень. И на три недели застрял там, отрабатывая информацию.В нефтяном центре России он бывал уже не раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45