— Жаль, — вздохнул он. — Упрям ты до глупости. А ведь мог бы сделать хорошую карьеру, мог… Не хочешь писать — твое дело, упрашивать не стану. Советую начисто забыть все, о чем мы с тобой сейчас говорили. Понимаешь — все! Распустишь язык — так далеко упрячем на всю оставшуюся жизнь, что папа с мамой не отыщут… Пошел вон!
Последние слова выстрелены с досадой и злостью. Видимо особист рассчитывал на другую реакцию недавнего курсанта и ошибся. Знай он про особенности Видовского характера, ни за что не пошел бы на откровенность. Вызвал бы безвольного взводного-очкарика, тот жалобно помемекал бы, слегка посопротивлялся, но потом поступил бы так, как ему приказали.
Выскочил Видов из кабинета — глаза вытаращены, спина мокрая от пота, пальцы рук подрагивают. Господи, да что же это творится, за что хотят посадить командира батальона, в чем он провинился перед органами? Или, на самом деле, предатель, агент зарубежной разведки? Глупости, остановил Видов дурацкие мысли, скорей нахальный особист сам предатель и диверсант.
Коридор попрежнему пустовал. Лейтенант прошелся по нему, вернулся — никто его не остановил. Значит, арестуют позже, под покровом темноты. Особист — не тот человек, чтобы простить поведение слищком уж независимого ротного, он не забудет дерзкого отказа написать донос.
Схватят ночью? Шалишь, капитан, не получится, с насмешкой подумал «шпион и предатель», в девять вечера он будет уже катить по по направлению к родной Волге. А там как Бог даст. Авось, к его возвращению в полк либо особист одумается и помягчеет, либо уберут его в другой гарнизон. Естественно, с повышением. За отлично проделанную работу по искоренению в полку крамолы.
Оформив необходимые документы, Видов забежал в общежитие, схватил заранее подготовленный чемоданчик и на попутке уехал на вокзал…
Чем ближе к родным местам под"езжал Видов, тем дальше отступали тревожные мысли о странном разговоре с полковым особистом. В конце концов он решил, что капитан просто испытывал его, что отказавшись писать донос он поступил правильно, что никакого ареста можно не бояться.
За вагонным окном бежали поля, перелески, реки, удивительно симпатичные деревушки. Именно здесь в стенах военного училища недавний школьник почувстввал себя полноценным мужчиной. А когда Семен увидел на окраине городишки училищные казармы, сердце застучало с удвоенной силой.
Когда поезд, устало отфыркиваясь, остановился и носильщики, весело покрикивая и обгоняя друг друга, разбежались вдоль состава, Семен уже не думал ни о своем курсантском прошлом, ни об армейском настоящем, все его мысли сосредоточены на предстоящей встрече со Светланой. Не дожидаясь трамвая, он подхватил легкий чемоданчик и, срываясь на бег, пошел по тротуару по направлению к студенчесому общежитию. Мысленно уговаривал себя не торопиться, вести себя солидно, как подобает лейтенанту и командиру роты, но ничего поделать не мог — ноги сами несли его по улице, на розовощеком лице расплылась глупая улыбка. Сегодня — воскресенье, поэтому Светка у себя, читает, лежа на кровати и укрыв ноги пледом, либо занимается хозяйственными делами — стирает, гладит, готовит. Увидит мужа — радостно всплеснет руками, повиснет у него на шее…
В полутемном холле общежития клюет носом дежурная бабуся. Перед ней на столе — свежая газета, но глаза под очками закрыты. Наверно, досматривает бабка ночной сон, никак оторваться от него не может. Но при появлении Видова встрепенулась.
— По какой надобности? Покажь пропуск!
— Не узнаете, баба Фрося? Это же я, Семка Видов?
— Много вас таких слетается пчелами на мед, — заворчала старая, высвобождая из-под платка ухо, поросшее седыми волосинками. — Токо у меня не пройдет. Покажь пропуск или покидай общежитие. Украдешь девчонку, как скажу комендантше, чем оправдаюсь?
Ворчит, негодует, но улыбка, раздвинувшая сухие сморщенные губы, говорит о разыгрываемой комедии. Поэтому Семен не стал настаивать, качать права, подождал окончания бабкиного монолога.
— Ладно, Семка, ужо узнала. На побывку или навсегда?
— На побывку, бабушка… Светлана — в той же комнате?
— А куды ей деваться? Сидит девицей в теремке, выглядывает в окно добра молодца. Беги, парень, торопись, заждалась тебя женушка.
Подталкивать парня нет необходимости, забыв о солидности и командирском достоинстве, Видов побежал по длинющему коридору. Из общей кухни доносятся стук посуды, развеселые девичьи голоса, из приоткрытых дверей комнат выглядывают их обитатели, переговариваются, пересмеиваются.
На нетерпеливый стук по дверной филенке никто не ответил. Посчитав долг вежливости выполненным, лейтенант осторожно приоткрыл дверь, заглянул в знакомую комнату. Светка, в легком халатике и накрученных бигудях, прикрытых шелковой косынкой, сидит за столом, склонившись над раскрытой книгой. Две ее подруги лежат на своих кроватях, перешептываются. Тоже — в халатиках и бигудях. На столе — чайник, три чашки на блюдцах, хлебница с подсушенными ломтиками хлеба.
— Разрешите? — прикрыв за собой дверь, Видов прислонился к ней. Чемоданчик поставил у ног. — Не ждали?
— Господи, Семчик!
Светка подскочила и повисла на шее мужа, покрывая поцелуями его лицо, гимнастерку на груди. Ее подруги подхватились и выбежали в коридор. Сейчас укроются в соседней комнате, снимут бигуди, причешутся, накрасятся и просительно постучат в родную обитель.
— Сегодня не возвращайтесь, переночуйте у подружек! — не выпуская жену из объятий, крикнул вслед им Видов. — Завтра — милости просим, отпразднуем мой отпуск!
Запер на три оборота ключа дверь, подхватил жену на руки и понес к кровати. Халатик сам собой очутился на полу, сверху сброшена гимнастерка, галифе. Светка, тихо покрикивая и задыхаясь, отдалась обретенному мужу. В потемневшей комнате вспыхнули бенгальские огни, мир растворился в объятиях…
Прошел час. Видов лежал под простыней и не сводил взгляда с хозяйничающей женщины. А она принесла из кухни горячий чайник, нарезала хлеб и колбасу. Перетянутый пояском халатик, падающие на лоб белокурые локоны, обцелованные вспухшие губешки.
— Поднимайся, сладкоежка, поедим, — стыдливо отводя глаза от мускулистой мужской фигуры, пригласила Светка. — Не знала, что приедешь — не приготовила обеда. Сейчас обойдемся бутербродами, позже сварю борщ.
— Погодим… Иди ко мне, недотрога!
— Ишь, чего захотел, разбойник! Хватит того, что уже получил. Доиграемся до… сыночка.
— Ну, и доиграемся, что из этого? Все равно, рано или поздно, случится.
Все же поднялся, натянул галифе, рубашку и с голой грудью уселся за стол. Есть не хотелось, но не хотелось и обидеть подругу — она ведь старалась накрыть на стол. Они пили крепкий чай, обменивались понимающими улыбками. Иногда парень, будто невзначай, прикасался к девичьей шейке, накрывал большой ладонью пугливо вздрагивающую ручку.
— Завтра поедем в Степанковку, — почти приказал он. — Поживем у родителей и — в часть. Нам уже выделена отдельная комната в семейном общежитии.
Светлана потупила глазки, поставила на блюдце недопитую чашку.
— Не получится. У меня на днях начинается практика. Поживем здесь.
— Погоди, Светка, не выступай! Жена ты мне или не жена? Перейдешь на заочное отделение, на диплом приедешь — никаких проблем!
— Есть проблемы, милый, есть… После практики сразу — диплом, потом… — она помолчала, будто готовя мужа к чему-то непоправимому. — Мне предложили аспирантуру. Отказаться — глупо. Я уже дала согласие…
— Так и будем жить порознь?
Разговор начал приобретать характер семейной размолвки. До сильных выражений еще не дошло, но Видов говорил короткими отрывистыми фразами, отдаленно напомнаюшими удары хлыста. Светлана отвечала мягко, будто воспитывала несмышленыша, но за этой мягкостью пряталось упрямство.
— Почему порознь? Переведешься сюда, в то же самое училище, которое ты так успешно закончил. Думаю, не откажут, у нас берегут семьи…
— А если откажут?
— Откажут тебе — напишу я. Вплоть до наркома обороны.
Семен поднялся, подошел к стулу, натянул гимнастерку, подпоясался. Остановился возле смятой постели, с непонятным любопытством несколько минут смотрел на нее. Будто вспоминал женские ласки, дрожащее в его объятиях тело Светки.
А она, с таким же неосознанным любопытством следила за каждым движением мужа, знала, что Видов сделает в следующее мгновение, как посмотрит на нее, что скажет.
Уже стоя с чемоданчиком в руке возле дверей, он повернулся. В глазах — по льдинке, губы крепко сжаты. В голосе — командные нотки. Будто перед ним не любимая женщина — красноармеец-первогодник, которого еще учить и учить.
— Просить перевода не буду. Надумаешь приехать — телеграфируй, встречу. Пока поживу холостяком. Не привыкать.
В ответ — упрямое молчание. Только когда громко хлопнула дверь,
Светлана болезненно вздрогнула.
Видов шел по коридору, выпрямившись, высоко вскинув гордую голову. Выглянувшие из соседней комнатушки Светкины подруги — уже причесанные и накрашенные — недоуменно переглянулись. Что произошло между молодоженами? Почему они не наслаждаются радостями долгожданной встречи? Куда пошел Семен? Может быть, им не хватило закуски либо выпивки? О размолвке не думали, такая мысль казалась невероятно глупой. Все остальное расскажет подруга. Извечное женское любопытство работало на полную мощность.
Когда они вбежали в комнату и набросились на Светлану с добрым десятком вопросов, на которые она просто обязана выдать самые подробные ответы, жена лейтенанта стояла возле окна, глядя на заоконную жизнь сухими глазами. Она отлично понимала, что ее замужеству пришел конец, что Видов ни за что не сломает себя, не попросит перевода. С другой стороны, аспирантура, кандидатская степень, научная деятельность перевешивает на жизненных весах семейную жизнь. И все же горечь происшедшего разрыва сушила сердце и глаза…
Всю дорогу до узловой станции, откуда до Степанковки шел рейсовый автобус, Видов простоял в тамбуре вагона. Бездумно смотрел на пробегающие мимо деревушки, жевал давно погасшую папиросу. Мысленно прокручивал все, происшедшее с ним в студенческом общежитии.
— Товарищ командир, спать будете? Я постелила, — выглянула в тамбур курносая проводница. Дело, конечно, не в отдыхе пассажира, просто понравился ей крутоплечий крепыш с курчавыми волосами и дерзкими глазами.
— До вашей станции — семь часов, успеете выспаться…
— Спасибо, — рассеянно ответил Семен, выбросив в жестяную пепельницу изжеванную папиросу. — Сейчас лягу.
Забросил на верхнюю полку чемоданчик, пристроил под ним снятые сапоги, с наслаждением вытянулся поверх изношенного вагонного одеяла. Странно, но уснул сразу, без сновидений и предварительного счета. Полковые проблемы и семейные неурядицы будто провалились в черный провал.
Проснулся тоже мгновенно, еще до того как рука проводницы тронула его за плечо. Пружинисто спрыгнул с полки. Неизвестно чему рассмеялся. Скорей всего, своей бодрости и силе.
— Спасибо, курносая. Получи за постель.
Девица, жеманясь и краснея, взяла деньги, отсчитала сдачу. Перед тем, как выйти на перрон, Видов все же ущипнул проводницу за румяную щеку, провел ладонью по пухлому плечику.
— Адресочек не дашь? — равнодушно поинтересовался он, прощаясь. — Вдруг доведется бывать в вашем городе — загляну на огонекк.
— Разве дождешься? Небось, уже окольцевали…
И все же, на всякий случай, черкнула на куске оберточной бумаги свой адрес. Вдруг парень не шутит, не подсмеивается, действительно, заглянет? А он, едва выйдя на привокзальную площадь, начисто позабыл о курносой девушке и своем обещании «заглянуть». Ибо ловеласом Семен никогда не был, а неудачная женитьба на Светлане еще больще разогрели в нем антиженские настроения.
Автобус, как всегда, на линию не вышел — то ли поломался, то ли начальство отправило его по другому маршруту. Что же делать? Стаптывать подметки или искать попутный транспорт? Расстояние немалое — больше пятидесяти верст, дома появишься не раньше полуночи.
В очередной раз ему повезло. На противоположной стороне захламленной площади сидел в пролетке бородатый мужик… Да это же дядька Трифон, обрадовался Видов. Обычно бородач возил на своем транспорте местное начальство — председателя сельсовета, секретаря парткома. Наверно, приехал за прибыющими деревенскими руководителями. Ехать вместе с ними Семену не хотелось, но так же не хотелось и шагать по пыльной дороге.
— Дядька Трифон, здорово!
— Здорово, коль не шутишь, — неприветливо отреагировал возница, щурясь от едучего табачного дыма. — Дак енто же Семка, тудыть и растудыть! — засмеялся-закашлялся он. — Не узнать парнягу — в командирском снаряжении, с кубарями в петлицах… Решил навестить родителев, да?
— Навестить. Да вот незадача — говорят, автобуса сегодня не будет.
— Не будет, — подтвердил дядька. — Потому как автобусное начальствие как хочет, так и вертит… Садись в пролетку, милок, да поедем с тобой пылюгу глотать. Председатель, язви его в корень, грозился приехать с области, велел подать ему под задницу экипаж. И не приехал. А мне ждать следующего поезда без интересу, за енто не платят.
Видов охотно принял приглашение — уселся на заднее сидение. Дядька Трофим помедлил, погасил о подошву догоревшую цигарку и пересел с облучка на место рядом с пассажиром.
— Пару рубликов отстегнешь, командир? — заискивающе спросил он.
— Обязательно!
Отдохнувший мерин с места пошел рысью. Возница не подстегивал его — говорил безостановочно, сообщая односельчанину самые свежие новости. В основном, они касались женской части населения. Припечатывая их чисто народными присловьями, нередко — с примесью матерщины, Трофим прошелся по всем местным знаменитостям — самогонщицам, сводням, гадалкам, сплетницам.
Видов слушал в полуха. Пытаясь забить в себе воспоминание о Светлане, думал о своей роте, о предстоящих в будущем месяце учениях, о дотошливом комбате, о ленивом взводном-очкарике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61