Впоследствии я сама убедилась в сложности характера мужа…»
Подпись выписана аккуратным учительским почерком. Без закорючек и росчерков. Гурьева-Видова…
«… С первых дней пребывания в полку лейтенант Видов вошел в его жизнь, как патрон в обойму. Грамотный. Общительный. Недостатки: нежелание учавствовать в общественной жизни коллектива, излишне обостренное чувство справедливости и болезненная реакция на критику. Делу коммунистической партии Ленина-Сталина предан…»
Бывший секретарь комсомольской организации полка. Подпись неразборчива.
Человек общается с внешним миром с помощью зрения, осязания и обоняния
— азбучная истина. Но социологи и психиатры утверждают, что у некоторых категорий людей имеется еще одно средство общения, условно названное душеведением. Они с первого взгляда отличают правду от лжи, доброту от зла, открытость от закрытости, истину от фальши.
Если это имеет место, то Семен Видов — один из самых ярких представителей подобной группы. Удивительно, никто не воспитывал парня в духе всеоб"емлющей честности и правдивости. Родители больше налегали на изучение школьных предметов: отец — математики, мать — литературы.
Однажды помкомвзвода, остроносый младший сержант, обожающий воспитывать курсантов, так сказать, нетрадиционными способами, вознамерился провести показательный под"ем. Утвердился на кривых ногах в коридоре, разделяющем койки спящих отделений, поднес к глазам секундомер и пронзительно пропел: «Под»ем!". Так, что у дремлющего дневального уши заложило.
С разочарованием следил за слаженными действиями подчиненных. Ему больше по душе возможность наказать запаздывающих. И вдруг увидел, что на койке возле окна безмятежно спит малорослый, слабосильный курсант. Он только болезненно простонал и перевернулся с боку на бок.
— Команда подъем не для вас? — внешне миролюбиво спросил младший сержант, трогая спящего за плечо. — Встать!
И вдруг из строя донесся звонкий голос.
— Разрешите доложить, он болен. Всю ночь кашлял.
Пораженный грубым нарушением дисциплины помкомвзвода оставил в покое больного, спрятал секундомер и вплотную подошел к курсантам.
— А вы, Видов, в адвокаты нанялись, да? Кто разрешил говорить в строю?
— помедлил и выпалил. — Два наряда вне очереди! — с наслаждением добавил.
— Только не на кухню.
Молодым парням назначенного рациона питания не хватало, поэтому наряд на кухню ими воспринимался не как наказание — как поощрение. Повара охотно подбрасывали оголодавшим лишние порции, нередко разрешали облизывать жирные протвини.
— Слушаюсь два наряда вне очереди! — в точном соответствии с уставом четко ответил Видов. И все же добавил. — А Нефедова не наказывайте, его нужно отправить в санчасть.
Первая попытка восстановить попранную справедливость окончилась сравнительно легко — два наряда отстоял дневальным по роте. Зато вторая…
Как-то замполит училища долго и нудно читал курсантам двухчасовую лекцию о достижениях советского сельского хозяйства. Сам утомился до того, что пот стекал на глаза, и слушателей уморил. После завершения лекции к нему подошел крепкий, розовощекий курсант.
— Разрешите вопрос?
Любопытные курсанты немедленно окружили их плотным кольцом, всем хотелось узнать какой вопрос задаст Семка Видов? К тому времени он уже успел прослыть правдолюбцем.
— Задавайте, — неохотно разрешил комисссар, предчувствуя подвох. — Только покороче, спешу.
— Вот вы говорите о том, что сто процентов крестьян уже вступили в колхозы. А если кто-нибудь решит остаться единоличником? Ему разрешат? Должны разрешить! У нас ведь теперь, не то, что в царские времена, — свобода.
Замполит уцепился за последнее слово, как утопающий за случайную доску. Принялся перечислять статьи Конституции, гарантирующие гражданам все виды свобод. О судьбе злостных единоличников — ни слова. Ибо в районе их предостаточно и партийное руководство, чтобы не понизить уровень коллективизации, изо всех сил прижимает противников коллективного хозяйствования.
Подобный ответ не удовлетворил правдолюбца. Он не отступил, не согласился.
— У нас в деревне дядю Федора так замордовали — со слезами понес заявление в правление колхоза.
— Значит, осознал…
— Осознаешь, когда землю отобрали, зерно из амбара выскребли, мерина-доходягу реквизировали, — стоял на своем дотошный курсант. — Почему такое?
— Бывают, конечно, отклонения, — вытирая мокрый лоб, вынужденно признался комиссар. — Партия борется с нарушителями…
— Не шибко-то борется, — нагло усмехнулся парень. — Кроме дяди Федора, могу назвать с десяток таких же горемык…
На следующий день правдолюбца вызвали в местный отдел НКВД. Сажать на первый случай не стали — пропесочили словами. Можно сказать — ему повезло: допрашивающий чекист-следователь в детстве учился у родителей курсанта. В протокол допроса занесены обтекаемые фразы, исчезла анонимка, в которой Видов обвинялся в предательстве и связях с зарубежной разведкой.
— Гляди, мамин сынок, еще раз попадешься — не помилуем… Передавай привет родителям. Ради них не сажаю. Хорошие они у тебя, в кого только уродился безмозглый наивняк?
Видов с трудом промолчал. В горле застревали обрывки доказательств правоты, подтвержденные множеством конкретных фактов и фактиков, но он понимал, что плетью обуха не перешибешь.
По комсомольской линии Семка получил строгача. Перед выпуском выговорешник сняли. Как не снять, когда курсант получил на экзаменах только отличные оценки? Что по огневой, что по тактической, физической, марксо-ленинской. Преподаватели не нахвалятся будущим командиром РККА, пророчат ему блестящую карьеру. Большинству выпускников присвоено звание младших лейтенантов, немногочисленным отличникам — лейтенантов.
Подошло время выпуска.
Настроение у молодого командира было далеко не праздничным. Мучили недобрые предчувствия, не выходил из памяти жесткий разговор с чекистом. Органы обычно не забывают своих «подопечных», пасут их, как деревенский пастух пасет бычков. С тем, чтобы впоследствии отправить на мясокомбинат.
Как сложится его судьба? Вдруг вместо взвода отличник получит роту?
Или органы упрячут его за решетку с последующим переселением за Полярный
Круг? Или просто вычистят из армии, отправят в колхоз облизываться со свиньями?
В шесть вечера начищенные и наглаженные выпускники чинно заняли указаные им места в первом ряду перед президиумом. Во втором — командный состав училища, преподаватели. Остальные курсанты, которым еще предстоит стать командирами, расположились в задних рядах.
Большой зал клуба училища украшен непременными портретами Ленина-Сталина, лозунгами и плакатами. На стендах — фотографии лучших курсантов, преподавателей-участников гражданской войны. На сцене — красноскатерный стол, чуть в стороне — духовой оркестр. С другой стороны — трибуна, украшенная гербом Советского Союза.
Но выпускники смотрели не на лозунги, стенды и праздничную сцену. Все внимание — приглашенным девушкам, в основном, студенткам пединститута. Разодетые, веселые, они перешептывалоись, бросали на молодых командиров заинтересованные взгляды.
Видов рассеянно листал свежий журнал. Знакомства, флирт с перспективой женитьбы, без любви и привязанности — просто ради того, чтобы приехать в часть солидным, женатым человеком, не прельщали его. Сначала — вписаться в армейскую жизнь, найти себя в ней, потом уж думать о семье
— Семка, как тебе вон та, полненькая, а? — взволнованно шептал на ухо сосед, армянин по национальности. — Есть за что подержаться, да? Не люблю тонконогих, говорят, в любовных делах — ледышки, рожают не сильных мужчин — доходяг.
Видов равнодушно кивал. Нет, он не был равнодушен к расцвеченной девичьей стайке, наоборот, машинально искал среди студенток свой идеал подруги. И не находил. Все на одно лицо, вот только прически разные. Разве можно сравнить их с Клавкой? Та всем взяла — и фигуркой, и личиком, и умением ненаигранно смеяться.
Захотелось уйти в казарму, завалиться с книгой на заправленную постель. Не читать — думать, вспоминать школьные годы, рыбалки. Жаль нельзя покинуть клуб, командование училища не простит подобной вольности, вполне могут переделать назначение. И очутится отличник боевой и политической в какой-нибудь Тьму-Таракани в роли третьего помощника коменданта заштатного городишки.
Поэтому Семен терпел. Маскируя зевоту, прикладывал к губам наглаженный носовой платок, невидящим взглядом «изучал» плакаты и лозунги.
Как водится, торжественный вечер начался с доклада замполита. Первая треть — хвалебные песнопения в адрес руководителей партии и правительства, персонально — товарища Сталина. Потом — краткий анализ хиреющего империализма, в сравнении с набирающей силы страной Советов. Десяти минут хватило для перечисления успехов училища в подготовке грамотных кадров для армии. Еще меньше отдано отличникам. В заключении доклада — многословные напутствия будущим командирам. И опять надоевшие до тошноты здравицы.
Доклад завершился.
В зале облегченно зашевелились. Послышались аплодисменты. Кто-то фальшиво-восторженным голосом прокричал здравицу коммунистической партии и товарищу Сталину. Аплодисменты переросли в овации. Оркестр заиграл «Интернационал». Все встали. Несмотря на обыденность происходящего, Видов ощутил в груди волнение и гордость. За великий народ, за его могучие Вооруженные Силы.
— После десятиминутного перерыва в Большом зале — концерт художественной самодеятельности училища. В Малом — танцы под духовой оркестр.
Очередное послабление жесткой дисциплины — свободный выбор: хочешь иди танцуй, хочещь наслаждайся выступлениями певцов и танцоров. Курсанты и молодые лейтенанты друг за другом потянулись в Малый зал. Туда же пошли девушки-студентки. Смотреть и слушать самодеятельных артистов остались семьи командного и преподавательского состава.
Видов решил незаметно покинуть клуб. Сидеть в зале не хотелось, танцевать — тем более. Благо, все заняты своими делами, никто не заметит исчезновения лейтенанта. Да и кому он нужен? Особых друзей в училище Семен не завел — сказалась не нравящаяся многим излишняя прямота суждений, впрочем, недругов — тоже.
Но когда он пробирался среди танцующих, его неожиданно остановила тоненькая девушка.
— Разрешите пригласить вас на дамский вальс?
В глазах прыгают озорные чертенята, тонкие, не знакомые с помадой, губки насмешливо улыбаются. Дескать, не посмеешь отказаться!
Видов недовольно поморщился. Еще и кокетничает, полуребенок, еще и под руку берет. Но не отвечать же грубостью?
— Насколько понимаю, сейчас играют не вальс, а танго. Оно дамским не бывает.
— Любой танец может быть дамским, — кокетливо возразила «тростинка», назидательно грозя крохотным мизинцем. — Но мы с вами подождем вальса!
Девичья ручка вцепилась в рукав гимнастерки. В глазах бесенята сменились упрямыми огоньками. Видов покорился. Не удирать же? Они отошли в сторону, остановились рядом с колонной. Как на грех, танго сменилось фокстротом.
— Не знаю, как вас звать, — мучаясь неумения вести «светскую» беседу, произнес Семен. — Зовуткой, что ли?
— Почему зовуткой? Светлана. Можно — Светочка. А ваше имя мне уже известно — Семен Видов, да?
— Откуда? — удивился лейтенант. Не такая уж он значимая фигура, в училище — множество более интересных парней, достойных девичьего внимания. — Птичка на хвосте принесла?
— И вовсе не птичка, — по детски возразила студентка. — Ваши товарищи часто приходят в наш институт на вечера отдыха. Они и рассказали.
О чем именно рассказали лучше не уточнять — излишне гордый и самолюбивый парень может обидиться. Повернется и уйдет. А Светлане почему-то страшно хочется укрепить случайное знакомство. Не потому, что ей так уж понравился хмурый нелюдим — поспорила с подружками: заинтересует равнодушного парня, заставит его ухаживать.
Наконец заиграли вальс.
Со стороны, наверно, Видов и Гурьева выглядели комической парой. Он — рослый, широкоплечий, она — тоненькая, низкорослая, похожая на ребенка. Танцуя, Семен настороженно ловил надуманные насмешливые взгляды, но никто на них не смотрел — все были заняты своими проблемами.
Вальс сменился фокстротом. Видов проводил партнершу к подругам, но она не отпустила его — по прежнему держала за рукав гимнастерки.
— Знаете, мне нравится танцевать с вами… Пригласите на фокстрот… Потом — на танго…
Новые знакомые протанцевали весь вечер. Постепенно лейтенант увлекся, мысли о казарменной койке и недочитанной книге оставили его. Он уже не думал о назначении, о переезде на новое место службы, о родителях, вообще ни о чем.
Светлана послушно выполняла все предложеннные кавалером движения: отстранялась от широченной мужской груди и, наоборот, прижималась к ней упругими холмиками, заливисто смеялась, когда Семен поднимал ее над полом и нарочито сердито хмурила стрельчатые бровки, когда его рука, будто случайно, опускалась ниже талии.
Кажется, предстоит увлекательный вечерок, подумал загоревшийся парень. Он увлек партнершу в дальний, полутемный угол зала и легко, призывно прикоснулся губами к полуоткрытому девичьему рту. Губки едва заметно шевельнулись, но даже это Семен расценил ответным поцелуем,
— Не надо, — беспомощно прошептала Светлана. — Прошу… Не надо…
Но парень понял, что девушка не против продолжения беглого поцелуя, ее просьба — обычная дань невинной стеснительности.
— Надо, обязательно надо, — так же тихо проговорил лейтенант, всерьез завладев приоткрытыми губками. — Ведь надо, да?
В ответ — молчание, а поскольку оно означает согласие, парочка перебралась в пустующее клубное фойе, где под прикрытием развесистого фикуса Видов не только обцеловал покрасневшее лицо Светланы, но и дерзко покрыл поцелуями впадинку между холмиками грудей.
Девушка только вздрагивала и постанывала. На сопротивление не было ни сил, ни желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61