А так – останутся легендой «кассадовки». Но и наказание будет соответствующим.
Легендарным.
При этих словах мальчишки перевели дух. Обошлось… Наряды вне очереди не самое страшное. Должен же кто-то драить Шатон и стоять в карауле? Месяц без увольнительных всему корпусу, это, правда, ой… Но ладно, переживем.
Они ошибались. Худшее Аленыч приберег под конец:
– Это все цветочки были, господа кадеты, – сообщил он буднично. – А ягодки сейчас пойдут. Из музея корпуса пропала реликвия – пуля лейтенанта Кассада. Сами понимаете, чем пахнет. – Тут он не выдержал: – Сявочье! Гнусное войско! Кассад – герой доминиона. Лучше бы вы Шатон на толкучку снесли. Или капитана Уфимского работорговцам продали.
Даже в неясном свете фонарей было видно, как побагровел Уфимский. В строю бултыхнулся одинокий смешок.
– В момент обнаружения пропажи, – продолжал Алексей Семенович, – на посту у музея стоял кадет Бурягин. Бурягин, выйти из строя!
Плосколицый, скуластый парень понурившись встал перед кадетами. В плечах он был, пожалуй, что и пошире полковника, но сейчас выглядел нескладным и жалким.
– Господина полковника…
– Молчать! Рот откроете для покаянного выражения. Это, кадет Бурягин, дело нешуточное. Пахнет трибуналом, отчислением и стыдом перед лицом товарищей.
Рота подавленно молчала. Шутки и в самом деле кончились. О том, как Тилль профукал талисман, знали все или почти все. Да, в драке. Да, против шестерых. Но Бурягин-то в чем виноват?!
Родился увалень на Чакотке-8, в большом аграрном мире. До корпуса работал в домхозе: пас камни. Чакотские валуны, если их хорошо воспитывать, годятся хоть куда: хоть на фабрику основным процессором, хоть на линкор вспомогательным. Только следить надо, чтобы вирус не подхватили и чтобы не перегревались.
Чакотские пастухи – часовые идеальные. Камни требуют постоянного внимания: недоглядишь – или уползут куда-нибудь, или шпата полевого нажрутся. А то антиразмножатся слиянием: выгнал на пастбище полторы сотни валунов, возвращаешься, а под командой сорок утесов. Кто мог прошмыгнуть в музей мимо Бурягина?
– Четыре дня гаупвахты, – скучным голосом объявил полковник. – Бубен мы вам дадим. Будете, кадет Бурягин, молиться хоть Маме Булыжников, хоть Гранитному Хрену, но чтобы за эти дни талисман нашелся. Иначе – документы на отчисление.
Решение это кадетов потрясло. Мальчишки растерянно запереглядывались. Как же так? За драку с патрулем всего месяц без увольнительных, а тут практически ни за что – вылет из корпуса?
– Общественное порицание ему… – понеслось по рядам. – У, сволота!.. На раз-два!
Общественное порицание – вещь страшная. Где-то в глубине строя зародилось томительное ворчание. Окрепнув, оно прорвалось наружу:
– У-у-у! Су-у-ука!..
Щеку полковника дернуло нервным тиком. Офицер-воспитатель Уфимский засуетился было, закричал, забегал, но полковник остановил его повелительным жестом:
– Отставить, капитан. Пусть выскажутся.
Когда гул стих, полковник криво усмехнулся:
– Это все, чем вы товарищу помогли? Сявочье! Грош вам цена, господа курсанты. – И добавил: – О зачинщиках не спрашиваю: знаю, таковых не найдется. Репрессии начнутся завтра. Разойтись!
После поверки кадеты долго не могли заснуть. Сегодняшние «герои» подавленно лежали на кроватях, ожидая, пока разойдутся старшины и офицеры-воспитатели.
– Ну? – поднял голову Димка. – Что делать будем, ребя?
– Тиллю – темную! – отозвался жизнерадостный голос Витьки Хоббита. – Такую маленькую, аккуратненькую. Чтоб детства лишить.
Хоббиту полагалось ночевать в соседнем кубрике. К Димкиной компании он прибился из любви к приключениям. Об этом он уже не раз успел пожалеть. Приключений особых не вышло, а вот мороки – выше бровей.
– Тиллю-то за что? – удивился Ваде Михельсон, самый рассудительный из всей компании. – Что он такого сделал?
– Сделал? Не сделал! Он ничего не сделал! Пошел бы к Аленычу: так и так. Я пулю потерял, меня и гоните! Вместо Бурягина.
Ваде покачал головой:
– С граба рухнул? Ты говоришь, гоните… А я говорю, это из корпуса. Насовсем. Понимаешь?
– Ну, не знаю я… Пусть тогда вину искупит! Кровь сдаст или там почку для пересадки. Но что-то делать надо!
Мальчишки приумолкли. Уйти из корпуса добровольно… От друзей, офицеров-воспитателей – пусть и бывают гады вроде Уфимского, но и хорошие же есть! Волчин из третьего отделения, например, Ли Пын.
А стрельбища, тренажеры-истребители, механоиды и шаттлы? Тактические игры трех уровней виртуальности? Лаборатории и библиотеки? Спортивные праздники и парады? Вкус самоволок и летних лагерей, беззаботица ночных вылазок к морю и к старым гнездовьям паутиц?
Каждый из этих парней, за пять лет прошедший путь от салажонка-крота до полноправного кадета, был многим обязан корпусу. Отказаться от этой жизни? Вернуться в унылое луврское существование с перспективой работы на заводе или подводной фабрике?
– Уж лучше темную устроить… – вздохнул Ваде.
На стене вспыхнул золотистый блик от шкалы. Димка завозился, пряча сканер движения:
– Шуба, ребя. Идет кто-то!
Мальчишки нырнули под одеяла. Витька заметался: в кубрике особо не спрячешься. Разве что в корзину для грязного белья. Но она маленькая, да и набита до половины… Поэтому он прыгнул на первую свободную койку и накрылся одеялом с головой.
Двери разошлись, пропуская гостей.
– …вот здесь будет твое место, кадет, – послышался тенор капитана Уфимского. Офицер-воспитатель посторонился, пропуская Вельку. – К синтезатору прикреплю завтра. Больно мороки много.
– А белье?
– Перетопчешься как-нибудь одну-то ночь. Не помрешь. Солдат армии доминиона должен быть вынослив и неприхотлив. Ясно?
Велька стоял, прижимая к груди рюкзачок. Глаза у него были сонные.
– А ты чего застрял? – повернулся капитан к кому-то невидимому. – Давай, ножками, ножками… Как говорил Толстой: «Же ву ку, же ву фа пер».
– Со мной все в порядке, – отвечал Тилль деревянным голосом. – Устал просто…
– Вот и па де тру, кадет. Давай!
Уфимский собрался уже уходить, как вдруг заметил подозрительное шевеление.
– Оп-паньки! По-французски вуаля. А это у нас что такое?
Он подошел к Витьке и потряс его за плечо. Тот продолжал посапывать, изображая спящего. Офицер тряханул так, что у мальчишки клацнули зубы. Волей-неволей пришлось просыпаться.
– А?.. что?.. – Витька разлепил глаза. – Здравия желаю, господин капитан!
– Кадет Хоботов? Ну-ка встать!
Витька вскочил.
– Почему облик одежды неуставной? Место сна?
– Виноват, господин капитан! Не могу знать.
– А кто может? Це барон а це кви пари… А ну пикачой в расположение сна. Одна нога здесь, другая там! И чтоб не чесался между!
– Слушаюсь, господин капитан!
Парня как ветром сдуло. Велька покосился ему вслед. Рыжего он помнил: тот самый, что кричал про экстремистов и первый бросился бежать. Почему, интересно, отец направил его именно в этот кубрик?
– Всем спать, – распорядился офицер. – Принцесс, оревуар!
И ушел, оставив мальчишек одних. Велька покрутил головой:
– Чокнутый какой-то…
– Точно, – печально подтвердил Вале. – С воспитом беда… У всех люди как люди, а нам достался элит-трепло.
Единственной свободной оставалась кровать на втором уровне. Велька забросил туда рюкзак и замер в центре комнаты.
– Даты садись, – буркнул Димка, – герой… Знакомиться будем.
Кадеты неприязненно смотрели на новичка. Велька присел на краешек Вадиной кровати.
– Велька меня зовут, – хрипло сообщил он. – Велетин. А почему капитан – элит-трепло?
– Потому что он с Таверии, – отозвался Вале. – Толстого читает.
И кадеты обидно засмеялись.
…Уже через каких-то полчаса Велька стал в кубрике своим. В другое время такое вряд ли оказалось бы возможным – все-таки чужак. Да и отец – начальник училища. Но мало на свете вещей, что объединяют лучше совместной драки.
– Ты нам, – втолковывал Димка, – страшно подгадил. Просто кровью не описать, как подгадил.
– Да брось, Димон, – отвечал Ваде. – Ну, взял бы ты языка. И это, заметь, еще не факт. А дальше?.. Патруль-то нас раньше засек. Я говорю, так и так получалось очень нехорошо.
Маленький, чернявый, с мохнатыми бровями, Ваде выглядел юным старичком. И говорил с расстановкой, тщательно обдумывая слова. От этого Велька проникся к нему доверием.
– Да я сам понимаю… Но Кобрик-то откуда про драку узнал?
– Патрульные, может, заявили? – робко вставил Тилль.
– Ну, заявили. И что они заявили?.. «Некоторые кассадовцы – нарочно писклявым голосом передразнил Ваде, – устроили драку. Мы стреляли по ним кинетической плетью, но промахнулись и чуть немножко не поубивали друг друга».
– Ну, положим, не так…
– Так, Димон, так. Имен-то наших они не знали. Кто-то им стукнул. Кто, интересно?
Мальчишки с подозрением посмотрели на Вельку. Тот ответил спокойным взглядом.
– А почему обязательно стукнул? – поинтересовался он. – Мы же бузу чуть не под окнами «Снежной королевы» устроили. А там камеры.
– Точно! – Димка хлопнул себя по лбу. – А патруль?
– Медведь вызвал.
– Бли-ин! Вот мы придурки… Такую операцию завалить.
Он посмотрел на Вельку с завистью. Сам Димка редко сопоставлял факты, предпочитая пути короткие и быстрые. Людей, которые владели этим искусством, он уважал.
Развивая успех, Велька стянул с шеи цепочку:
– Ничего не завалили. Смотрите, что у меня есть.
Мальчишки едва не столкнулись головами:
– Ну, даешь!
– Где?! Как добыл?!
Велька вкратце пересказал свою встречу с Яри. Даже узнав, что это копия, мальчишки не сильно разочаровались. Задачка-то решилась! Подложить тайком обманку в музей – и не придется никому из корпуса уходить. И с Бурягиным хорошо выйдет. А что пуля не пуля, а копия, тоже ничего страшного. В руки-то ее никто брать не будет.
Ваде покачал головой:
– Дубликопии долго не живут. Я книжку одну читал… – Он порылся в тумбочке. Темноту осветил экранчик планшетки. – «Технология дубликопирования» называется. Пуля хорошо, если неделю протянет. Да и проверку могут устроить. Говорю, она же легкая совсем.
– Ничего. В следующую пятницу поменяем обратно.
Мальчишки посмотрели на Тилля.
– Я верну, ребята, – сообщил тот торопливо. – Честно! Это же из-за меня все… А мне во вторник пост в музее стоять. Вот тогда и…
– Слушай, Тилль, – раздумчиво сказал вдруг Ваде, – а как же ты один с эмкаушниками? Не страшно?
Тот не ответил. Плечи его поникли.
– Тилльчик у нас трус. – Димка проницательно усмехнулся. – Свернет к мамочке в поселок, а скажет, что в Скалища ходил. Штаны-то отстираются. А?
– Не трогай его, – сказал Велька.
– Чего не трогай? Чего? Из-за этого ссыкла нас чуть патруль не замел! И из-за тебя тоже.
– Чего-о?! – Велька привстал с угрозой. Кулаки его сжались.
К счастью, вмешался Ваде:
– Ребя, не ссорьтесь! – сказал он. – Говорю, надо Тилля довести и проверить, чтоб ерунды не получилось. Кто пойдет?
– Я не пойду! – хмыкнул Димка. – Пускай сам расхлебывает. Трус!
– Я пойду.
Все трое с удивлением посмотрели на Вельку.
– Ну, что смотрите? Ну, пойду. В разговор лезть не буду, но если что – выручу. Слышь, Тилль? Честное доминионное!
На том и порешили. После этого полуночничанье как-то само собой сошло на нет. Корпус не гражданка – вставать всем рано. Велька лежал, завернувшись в тонкое солдатское одеяло (у мальчишек сыскалось лишнее), а перед закрытыми глазами мелькали пятна, полосы, точки – привет от бурного дня.
«По четвергам, когда синоптики небо чистят…» – звучал в ушах Тайкин голос. Затем что-то словно бы грохнуло, и перед внутренним взором поплыло облачко с квадратной дырой гравилуча.
Синоптики чистят небо каждые две недели, – думал мальчишка. Каждый раз в это время Шепетов-старший становится рассеянным. А вот еще вопрос: зачем на Луврском вокзале кабинки гравилуча? Они в самый раз для развитых планет с многомиллиардным населением. На Лувре же хорошо если миллионов двадцать человек наберется.
Кабинки эти появились после отъезда Вельки. Рассеянность отца, чистка неба и чересчур роскошное для планеты средство передвижения – все эти вещи как-то связывались между собой. Должны увязаться. Просто Велька пока еще не понимает как.
Постепенно мысли его перескочили на Майю и события у отцовского кабинета. Подслушать удалось немногое: «хилый человек» пришел слишком поздно. Зато Велька выяснил, где Майя будет жить. Пока таскали вещи, ему удалось еще раз увидеть шкатулку – ту, которую повар передал Майе на вокзале. Крышку шкатулки украшал стилизованный череп.
Череп этот Вельке был неприятен. Он напоминал о событиях давних и тревожных. Вокруг мальчишки словно сомкнулись своды шатоновских подземелий.
Воспоминания о Намсе вот уже шесть лет преследовали Вельку. Дурные сны надо пересказывать, хотя бы самому себе, тогда они теряют силу. И кадет решил перебрать их еще раз – вдруг вспомнится что-то важное?
– Человек… – просипел Намса прямо в ухо. – Пророчества наконец сбылись. Мы встретились вновь.
От асура воняло старой змеиной кожей. Этот запах Велька запомнил на всю жизнь.
– Отпустите! – заверещал он, надеясь, что патрульный робот услышит его. – Слышите? Отпустите немедленно!!
Намса перебросил Вельку через плечо и нырнул в тоннель. Шаги асура грохотали по камню, в такт им стучала кровь в Велькиных ушах.
– Здесь и поговорим.
Мальчишка полетел на землю. От удара перехватило дух. Велька тут же вскочил и схватился за оружие:
– Асурский шпион! – закричал. – Руки вверх!
– Славный мальчик. Похож на меня в детстве. – Асур послушно поднял верхнюю пару рук, а нижними вырвал у Вельки пистолет. – Ну? И что ты мне сделаешь, бравый детеныш?
– Все равно вас найдут, – безнадежно ответил Велька. – Найдут и отомстят. Может, даже войну объявят.
Намса уселся на корточки напротив мальчишки.
– Когда-то я тоже был скор на войну и угрозы. – Он потрогал расплавившуюся кожу своей щеки: – Потребовалось потерять лицо, чтобы увидеть лица других. На, держи. – Асур повозился немного, вставляя аккумулятор, а потом протянул Вельке оружие.
Мальчишка замер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50