Он один, другого быть не может. Императорский род Первого мира существовал почти столько же, сколько и сам Первый мир, существовал, не прерываясь, и это было так же непреложно, как двоелуние каждые двадцать малых циклов и ночь черного неба – с интервалом в два больших. В правильном случае – а чаще всего так и бывало – он с рождения звался просто Принцем Крови, а по восшествии на трон – императором. Изредка будущий правитель успевал походить под смертным именем, буде случалось такое почти невообразимое событие, как бездетность правителя предыдущего или смерть наследника. Но и тогда юноша из правящей фамилии, взойдя на престол, сбрасывал шелуху имени, как священная венценосная ящерица ставшую тесной кожу-броню, обретая вместо него титул. Ну и все прочее, что к титулу прилагалось. И Саора обрел. Вот только имя, ставшее вдруг постылым благородное имя не хотело отваливаться. Прилипло намертво, мать его! Терлась о камни венценосная ящерица, елозила, кишками наизнанку выворачивалась, да все не могла облинять.
Из мутных волн, колышущихся где-то между глазами, внезапно вынырнуло лицо главного распорядителя. Огромное, оно вспухало пузырем посередине, там, где из него торчал вперед нос, и медленно шевелило губами. Император не слышал ни звука, потом они пробились в сознание, но понять ничего было нельзя. Это оказалось очень смешно, и самодержец соизволил хохотнуть прямо в выпяченную на него харю распорядителя. Тот отшатнулся – то ли шокированный неуместной веселостью правителя, то ли это были очередные шутки восприятия. Саора походя отпихнул придворного. Нешто заменить? Образина. Муть снова сомкнулась у переносицы, императора ощутимо качнуло. Нога подвернулась, поехала куда-то. Тут же нестерпимый блеск ворвался в глаза, взорвавшись двоекратно, и император повалился лицом вперед в световой столб парадного входа. На той стороне, в тронной зале, его грамотно подхватила под локти пара придворных и со всем почтением препроводила к трону. В благоговейном молчании Саора вполне величаво воссел на стол предков. Настолько дальних предков, что даже поежился, осторожно усаживаясь. Нервы у него совсем разгулялись, вот что. Тянулась неизмеримо долгая, с перекуру, секунда, императорский зад опускался на слишком просторное сиденье, а истончившийся в ниточку слух ждал выкрика. Выкрика, который никак не мог вспороть торжественную тишину переполненной знатью залы.
У-зур-па-тор!
Просто-напросто император Саора был узурпатором. Конечно, никто не посмел бы сказать этого вслух, ни ближние, ни дальние. Двух ненормальных, которые посмели, он самолично сплел в одно двухголовое существо наподобие мифологических чудовищ, предварительно нарезав лоскутами. Но… Себя-то на ремни не нарежешь. Впервые за всю историю Первого мира – не считая разве что мифологических времен – им правил узурпатор. Совершенно, заметьте, законный. Последний отпрыск младшей, в незапамятные времена отпочковавшейся ветви императорского рода, единственный реальный претендент на трон. Сложная была многоходовка… Но об этом после. Дурман малость рассеялся, в голове разветрилось, и император Саора, скорчив приличествующую случаю отрешенную физиономию, погрузился в церемониальную скуку.
Дом нашли не сразу, пришлось поколесить по странно безлюдным дворам среди одинаковых обветшалых панелек. Он подогнал машину вплотную к подъезду, и Тейю, кутавшаяся в его куртку, проскользнула на темную лестницу. К снятой час назад квартире Дан подходил спокойно, не сомневаясь, что она пуста, скучна и безопасна. Инстинкт уверенно молчал, как сытый удав. Втолкнув пленницу в крохотный предбанничек и торопливо захлопнув дверь, Дан заерзал в поисках выключателя. Моментально уперся в какую-то другую дверь, что-то снес плечом, обо что-то другое приложился локтем… М-да, отвык в своих хоромах… Тихий щелчок, Дан развернулся на пятках – демони-ца пугливо жалась в углу, и ее маленькая лапка еще лежала на выключателе. Тут и слабенькая лампочка затеплилась прямо у него надо лбом, и щель прихожей определилась в деталях. Драный дерматин входной двери под фанерной притолокой, угрожающе топорщатся провода оборванного звонка. Защита никудышная, но он же не собирается держать здесь оборону. Направо сразу узкий простенок со сваленными пустыми коробками и кучей ни на что не годных деревяшек. Налево зеркало и вешалка, которую никто не назвал бы антикварной. Прямо – дверь в санузел, судя по неумолчному реву бачка. Дан примерно представлял себе внутренность помещения: унитаз, квадратное корыто с загогулиной душа и раковина размером с кастрюлю, сплетшиеся в тесных объятиях. Он сразу прошел в комнату. Она была обставлена с той же бескомпромиссной аскетичностью. Шкаф, пристроенный в угол, чтоб не упал. Низкий неудобный столик с телевизором, еще один низкий неудобный столик – сам но себе, пара стульев, узкая койка, с десяток книг скучают на этажерке. Выгоревшие обои в цветочек, вылинявшая занавеска в цветочек, вытертый ковер в разводах и апофеоз – люстра с гранеными подвесками, с хитро выгнутыми шеями рожков, свисающая с низкого потолка, как принаряженный паук. На кухне тоже ничего лишнего. Полка с посудой, холодильник и один универсальный стол на все про все, выбивающийся из общего антуража относительной новизной и обезличенностью. Дан как был, в грязных кроссовках, нашарил на полке чайник «со свистком», пустил воду, чтобы слилась немного, и подставил под струю гремящее нутро ветерана.
Спички, естественно, нашлись на газовой трубе. Двухконфорочная плита – он эдаких монстров и не видывал – сердито пыхнула. Дан молча хозяйничал, исподволь приглядывая за пленницей. Она неспешно, с робким удовольствием, обходила тесную комнатенку, осматривала каждый предмет. Долго вглядывалась в лакированную когда-то дверцу гардероба, присела погладить ладонью жуткий красно-зеленый ковер и в итоге обмерла перед паукообразной люстрой, потрагивая бирюльки и блаженно жмурясь. Напряжение отпустило ее внезапно и полностью, исчезла упругая подобранность движений, лицо смягчилось и словно перелепилось наново – мягкий рот, улыбающиеся уголки глаз. Он уже успел заметить, как быстро, бурно свершаются ее метаморфозы.
Оборотень, одно слово!
Она ухитрилась поймать его скользящий воровской взгляд, улыбнулась открыто.
– Искры! Смотри, пляшут!
И потухла, как очнулась.
– Подойди, – строго приказал он, чувствуя себя дураком-тираном и плавно от этого закипая. – Еще раз спрашиваю: откуда ты пришла и зачем?
В ответ – лишь пожатие плечами и короткая вымученная улыбка.
– Сядь!
Она послушно опустилась на стул, сложила ладошки между коленей. Дан тяжело, неотрывно взирал на нее, давя взглядом, и облик оборотня поплыл, будто размягченный пластилин в сильных пальцах, сохраняя узнаваемость черт и все-таки неуловимо меняясь. Волнистая грива потемнела, опала, углы глаз и рта скользнули вниз, как у маски Пьеро, сломались домиком брови, а кожа на висках истончилась в лепесток и запульсировала жилками.
Жалкая, потерянная. Не бывает таких оборотней. Все шло как-то не так. Его такому не учили, и вообще, он ловчий, его дело – защита порядка, а не дрессировка запуганных зверьков.
В незапамятные времена, когда Орден создавался, ловчие сражались с настоящей нечистью, но эти битвы давно отгремели. Все исчадия ада давным-давно истреблены или изгнаны, поросли травой забвения и последующие века приграничных конфликтов, когда в Лучший из миров еще нет-нет, но пробирались иногда демоны Мира Тьмы. С тех пор порядку и равновесию угрожали лишь собственные отщепенцы, тоскующие по могуществу повелителей далекого прошлого. Такие в мире всеобщей, пусть и обузданной, магии не переводились никогда, вот и переворачивались страницы пудовых фолиантов, шли в ход выисканные древние заклятия, кропотливо восстанавливались давно забытые запретные техники. И когда свежевылупившийся сверхмаг выходил в мир, поигрывая обретенным могуществом, ловчие брали след.
Нечисть? Хотелось бы встретиться, шутили мальчишки-новички. Мастера не были расположены к легкомыслию, проблем и опасностей хватало и с доморощенными повелителями вселенной. Поклон героическим предкам, избавили нас от напасти со стороны, и хорошо. Иногда члены Ордена совершали вылазки во Второй мир, мир непроявленной магии, если приходилось преследовать зарвавшегося отщепенца, но до Третьего не мог или не рисковал добраться ни один, даже самый отчаянный нарушитель. Поговаривали, будто находились изредка смельчаки – или безумцы, или то и другое сразу – и будто существовали даже какие-то тропы, но всякий образованный человек предпочитал твердо знать, что все это не более чем пустые россказни. Для выхода во Второй мир присяжный маг открывал Проход, который вскоре закрывался заклятием или зарастал сам, о деталях непосвященным оставалось только гадать. Дело это исключительной сложности, и при Ордене состояли маги столь же исключительной силы и выучки. Учитель, кстати, мог возглавить эту службу, но, как обычно, предпочел полную независимость. Никому из ловчих такое не по силам. Что касается Мира Тьмы, пробиться туда не сумел бы ни один, даже самый мощный маг современности, ни даже все они объединенными усилиями.
Могли ли демоны открывать такие проходы? Или, может, знали тропы или умели находить их инстинктом хищников? Глубоко задавленный страх прорывался тихим шепотом детских страшилок и мрачных деревенских легенд. Но опыт многих поколений убеждал – спи спокойно, Лучший из миров, ты надежно защищен!
Дан отлично знал «родную» магию, понимал ее, чувствовал кожей. Здесь – все чужое. Он не сомневался: ни с чем подобным ни ему, ни его современникам вживую сталкиваться не приходилось. В их мире случались ублюдки-перевертыши, находились и помешанные маги из посвященных, которым удавалось в той или иной мере овладеть этим варварским искусством. Дан знал об этом не понаслышке, ему лично случалось ловить и тех, и других, и всегда, неизменно и непреложно, он понимал, как это работает, хотя и не владел конкретной методикой. Магия Тейю была не просто сильнее – она была другая, принципиально другая, как рыба в сравнении с птицей. Казалось, Тейю не воздействует на объект магических манипуляций со стороны, запуская процесс трансформации и осторожно управляя им, а свободно и естественно дышит магией, живет и меняется вместе с миром, и он откликается, как собственная ее часть, рука или нога. Если рассудить, это было попросту страшно. Черт знает что она могла натворить с такой системой, причем ее возможности ему совершенно неизвестны! А просто так, не рассуждая: это было чудно и захватывающе, как полет вниз головой в воду, когда тебе двенадцать, летнее солнце плавит камни обрыва, а внизу гостеприимно раскинулась прохладная бездна озера.
Он высыпал в две разномастные посудины по пакетику черного кофе, залил кипятком. Поинтересовался больше из вежливости:
– Кофе? – и сунул дымящуюся кружку в лицо пленнице.
Она чуть отпрянула, осторожно втянула пар трепещущими звериными ноздрями, неодобрительно передернулась. Точь-в-точь кошка, которой вместо любимого корма суют под нос какую-то подпорченную гадость. Следовало ожидать! Кофе – продукт исключительно здешнего мира, с которым оборотни, если верить науке, не контактируют.
– Пей, не бойся, – буркнул Дан.
Ничего, пусть привыкает, не маленькая. Он знать не знает, что она ест и пьет на своей забытой всеми богами родине. И, кстати, совершенно не желает выяснять! Так что будет лопать, что дают, и спасибо скажет, и миску вылижет, и вообще…
Он бы и дальше взвинчивал себя, но Тейю внезапно вырвала у него кружку, и раздалось такое хлюпанье, словно целый выводок кутят принялся дружно лакать молоко. Дан опомнился, глянул – и обалдел. И правда, молоко! Или что-то очень на него похожее, белое и явно не слишком горячее – демоница жадно заглатывала напиток, пофыркивая и отдуваясь, и во всем ее облике читалось блаженство. Ошалевший Дан отобрал кружку, понюхал с подозрением. Она поощрительно улыбнулась: пей, мол, смелее! Осмелился лизнуть. Правда, молоко. Теплое, жирное, сладковатое. Парное.
– Вкусно, – с чувством заявила пленница и облизнула губы, а потом и щеки удлинившимся языком. Облик снова мигнул, пропуская звериные черты через пленочку человечьих.
– Не чавкай, – рявкнул Дан, отмирая. – И вообще, веди себя по-людски.
У Тейю вмиг вытянулось лицо, слиняло выражение щенячьего восторга, и исчадие ада бурно разрыдалось.
Дан неловко засуетился вокруг девчонки, бормоча что-то утешительное, схватил ее за хрупкие запястья, с силой отвел ладони от лица – уже вполне нормального, девичьего, без всякого кошачьего подтекста, только с распухшим носом и багровыми щеками. Она медленно, трудно успокаивалась, всхлипывая и вытирая нос всей рукой, и он тяжело вздохнул, окинув мысленным взором открывающийся перед ним педагогический простор. Тейю наконец угомонилась и нахохлилась на своей табуретке, всклокоченная и пристыженная.
– Ладно, научишься, – примирительно буркнул ловчий. – Пойми, здесь свои порядки.
– Плохие порядки, – отчеканила она и высморкалась в подол футболки. – Вещи совсем не слушаются.
– А кофе?
Она протяжно выдохнула и чуть просветлела.
– Кофе послушалось.
– Послушался, – машинально поправил Дан, делая большой глоток из собственной чашки.
С ее содержимым все было в порядке: обычный, средней гнусности растворимый кофе.
– Сумку принеси, – бросил он пленнице. – Нечего рассиживаться, не королева! Жрать хочется. Приготовлю что смогу, не обессудь. Без магии.
Варка сосисок заняла считаные минуты. Этого времени Тейю хватило, чтобы прогуляться на экскурсию в туалет (шум, визг, плеск) и набить синяк на лбу о стеклянную дверь кухни. На сей раз она сдержалась, не расплакалась, хотя явно испугалась и пала духом.
– У вас там что, принято сквозь двери проходить? – прикрикнул Дан, чтобы не раскисала.
– Здесь все чужое. – Ее голос звучал безжизненно, глаза слепо уставились в одну точку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32