– Как же, дождешься от него, – ответил Федя и впервые посмотрел на просителя. – Да он просто с женой поругался. Завтра помирится и забудет о нашем существовании, – сделал он свой вывод.
– Бросила меня жена. – Мирошниченко пересел на пол. Мнение окружающих его в данный момент не волновало. – Полгода, как от хозяина вернулся, а до сих пор нет прописки.
– Врешь! – с недоверием отнесся к нему молодой. Тарас Поликарпович извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и протянул Феде.
– Читай, если не веришь.
Пожилой налил в бумажный стакан водку и протянул новому знакомому:
– Угощайся, как говорится, чем богаты.
Мирошниченко одним глотком выпил сорокоградусную жидкость и набросился на съестное, набивая полный рот и с трудом проглатывая пищу большими кусками. Федя с недоумением просмотрел документы и, пожав плечами, передал их Сидорычу.
– Я и так ему верю, – сказал тот и протянул документы хозяину. – Если ты надумал вести бродяжнический образ жизни, то справку сожги, – посоветовал он голодному. – Она будет тебе лишь помехой.
– Но я не собираюсь бродяжничать. – Мирошниченко даже подавился.
– А у тебя есть место для постоянного проживания? – поинтересовался собеседник.
– Нет. – Тарас Поликарпович перестал жевать и уставился на бомжа.
– Я тоже когда-то думал, что побичую немного, а потом все образуется, – продолжил Сидорыч. – И вот уже одной ногой в могиле, а все… – и он лишь махнул рукой.
– И никогда не пытался вылезти из этого болота?
– Болото засасывает. Не веришь, спроси у Феди. Он моложе меня, а подтвердит.
– А зачем пытаться? – вмешался в разговор молодой бомж. Пренебрежительная маска слетела с него. – Кому это нужно? Таких, как мы, только называют бродягами. На самом деле, каждый из нас имеет постоянное место обитания. Вот мы с Сидорычем на железнодорожном вокзале тремся.
– Что ж тут хорошего? Ты еще очень молод и многое мог бы успеть. – Мирошниченко вытер засаленные руки о полу дорогого пальто.
– А у меня нет жизненных целей, – заявил Федя, наливая себе водки. После того, как выпил: продолжил: – Вид у меня, конечно, не аховый, но сыт, одет, обут. Что еще требуется человеку?
– И милиция нас не трогает, – добавил пожилой.
– Почему? – задал наивный вопрос Тарас Поликарпович.
– А что толку? Мы что за день сшибем – вечером проедим и пропьем. Сдавать в вытрезвитель нас не выгодно, карманы пустые. В отделение милиции нас уже много раз таскали, но ни фамилии, ни документов у нас нет. Одна морока с нами.
– Ну, есть же закон о принудительном труде.
– Нелегко заставить работать тунеядца, хлопот больше, чем пользы. Закон есть, но на нас он не распространяется. Властям удобнее не замечать нас, нет, мол, в стране бомжей и все тут.
– Удобная позиция, – наконец согласился Мирошниченко.
– Главное не воровать и не ввязываться в уголовщину, – сказал Федя. – Мы когда привокзальную площадь подметем, когда подсобим при загрузке в вагон-ресторан, где чемодан какой поднесем пассажиру. От нас даже людям выходит прямая польза. Кто ж откажется от дешевой рабочей силы, а нашему брату лишь бы на бутылку, да на ломоть хлеба за день заработать.
– Копченая курица, колбаса – это не засохший кусок хлеба, – заметил, икнув, новый знакомый.
– Угощают, – улыбнулся Федя, обнажив гнилые зубы. – Присоединяйся к нам, голодать больше не придется.
– Ладно, – кивнул бывший начальник колонии. – Пока не определюсь.
– Ну-ну. – Сидорыч выпил и налил Мирошниченко.
– А где вы спите? – спросил Тарас Поликарпович, принимая очередную дозу спиртного из рук Сидорыча. – По ночам я вас в зале ожидания не видел. – Снующие пассажиры, брезгливо поморщившись, отворачивались и проходили мимо.
– У нас свой дом имеется, – похвалился молодой бомж.
– Где? – Мирошниченко поставил на газету бумажный стаканчик и захрустел соленым огурцом.
– В тупике есть брошенный плацкартный вагон – там и живем.
– Но там должно быть холодно.
– У нас буржуйка имеется, – вставил Сидорыч.
– А чем топите? – сыпал вопросами захмелевший Тарас Поликарпович.
– Углем. Как товарняк какой на станции остановится, мы натаскаем ведрами сразу на неделю, – пояснил Сидорыч.
– А говорите не воруете, – поймал его на слове новый знакомый.
– А кто видел? – слишком громко рассмеялся Федя и остальные поддержали его.
Тарас Поликарпович и сам не заметил, как втянулся в бродяжнический образ жизни и превратился в самого настоящего бомжа.
К тому же спиртные напитки теперь были его неотъемлемой частью, без них он уже просто не мог существовать. И в плохие дни, когда не удавалось заработать хотя бы на бутылку водки, он тяжело переживал похмельный синдром. Одежда его даже отдаленно не напоминала ту, в которой он впервые встретил Сидорыча и Федора. Пальто он продал за литр водки, а норковую шапку за три бутылки. Но старая телогрейка и спортивная шапочка, неопределенного цвета уже не тяготили его.
Так он дотянул до теплых дней. Однажды, слоняясь без дела по залу ожидания, он подобрал около мусорной урны свежую, не совсем затоптанную газету и сунул ее в боковой карман пиджака. День выдался на редкость неудачным. Троица не заработала ни гроша. К своему теперешнему месту обитания Тарас Поликарпович возвращался с больной головой и голодный. Сидорыч, свернувшись калачиком, дремал на одной из откидных полок. Федя еще не вернулся.
Мирошниченко молча влез на верхнюю полку и развернул газету. На глаза попались стихи:
К чему стремился,
Жилы рвал?
Чего достиг и потерял?
На жизнь богатую польстился,
А чем закончится не знал!
И годы за спиной,
И нет просвета впереди!
Что станется со мной?
Остановись мгновенье, погоди!
По должности – я охранял чужой покой,
По совести – переступал закон.
Земля горит сегодня подо мной,
Вся жизнь поставлена на кон!
Настало время подвести черту,
Давно продал я душу черту.
Не думал, не гадал и за версту,
Что платить придется по большому счету.
– Про меня написано, – подумал Тарас Поликарпович, прерывая чтение. Как раз в это время вернулся Федя в перепачканных в грязи ботинках. Он был явно не в духе. Без разрешения, вырвал у Мирошниченко газету и обтер ею ботинки.
– Совсем обнаглел, молодой! – Мирошниченко спрыгнул с полки и ударил Федю по лицу.
– Значит такая твоя благодарность, за то, что мы тебя приютили, – брызгал слюной молодой бомж, размазывая кровь по лицу из разбитого носа.
– Иди отсюда! – Тарас Поликарпович дал ему ногой под зад. – Будешь еще мне читать нравоучения. – Он нагнулся и хотел поднять газету.
– Сам катись! – Федя наступил ногой на газету, прищемив противнику палец. – Вообще выметайся из нашего вагона! – Бывший подполковник взвыл от боли и свободной рукой дернул бомжа за ногу. Тот упал и ударился головой. Мирошниченко оседлал обидчика, схватил его за волосы и четыре раза ударил головой о пол.
– Не надо! Ты убьешь его! – Подал голос Сидорыч, долгое время молчавший. Но он опоздал. Тарас Поликарпович остановился и, словно очнувшись после нервного припадка, уставился на соперника. Красная лужица, растекавшаяся вокруг головы несчастного, удивила его самого. Он перевернул Федю и обнаружил железную шпильку, торчащую в деревянном полу диаметром с большой палец руки. Мирошниченко приложил два пальца к шее бомжа, пульс не прощупывался.
– Поздно, батя, – ответил он пожилому бомжу. И как бы оправдался: – Ты же видел, что он сам напросился.
– Мы с ним пять лет вместе, – захныкал Сидорыч. – Я без него… – Но встретившись с остекленевшим взором убийцы, он осекся и замолчал.
– Пять лет говоришь? – Убийство человека для Тараса Поликарповича становилось привычным делом. Его не мучила совесть и он не жалел о случившимся, а думал лишь о том, как замести следы. Оставлять в живых свидетеля он считал излишним риском. Мирошниченко еще раз склонился над Федей, выдернул из его ботинка шнурок и пару раз дернул, проверяя на прочность.
– Что ты надумал? – Сидорыч испугался за собственную жизнь и попятился вглубь вагона, пока не уперся в стену. – Не убивай меня, пожалуйста, я никому не расскажу. – В глазах у него помутнело.
– Ну ты даешь, батя! О чем подумал? – Тарас Поликарпович старался успокоить очередную жертву, но на лице его застыла страшная маска. Приблизившись к бомжу вплотную, он резким движением закинул шнурок и затянул его вокруг шеи несчастного.
У них была существенная разница как в весе, так и в возрасте. Поэтому Сидорыч не сопротивлялся, он лишь пытался засунуть пальцы между удавкой и шеей, чтобы оттянуть шнурок, но только разодрал кожу. Наконец глаза у него закатились, высунулся язык и повисли плетьми руки. Мирошниченко еще какое-то время удерживал жертву в вертикальном положении, но потом выдернул шнурок и Сидорыч, словно пустой мешок, рухнул на пол.
Убийца прекрасно понимал, что больше ему здесь оставаться нельзя. Он расплескал керосин из керосиновой лампы по всему вагону и достал из кармана спички, но натолкнулся взглядом на злополучную газету, из-за которой разыгралась трагедия. Он поднял ее, отряхнул и дочитал стихи:
Но на мне свет клином не сошелся.
Незаменимых нет!
Смерч по земле прошелся,
Борозды оставив след.
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем,
Сгорит земля до тла –
Не причиню я людям больше зла!
– Нет! – произнес он вслух. – Это уже ко мне не относится, поздновато раскаиваться. – И он, чиркнув спичкой, поджег газету. Пронаблюдал, как мелкие языки пламени пожирают строки стихов и даже получил какое-то удовлетворение. Когда зажгло пальцы, он выронил газету и произнес две понравившиеся строки, из двух последних четверостиший:
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем.
Ему казалось, что пожар вызван только одним его желанием. Мирошниченко вспомнил давний совет еще живого Сидорыча, извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и бросил ее в огонь. Далее оставаться в вагоне было опасно, да и не имело смысла.
Тарас Поликарпович влез в пустой вагон товарняка и забился в угол. Там без воды и пищи он просидел несколько суток, даже позы редко менял, пока не услышал голоса рабочих, разъединяющих вагоны.
– Тут какой-то бомж затесался, – крикнул один из них, обнаружив Мирошниченко.
– Гони его, – посоветовал другой.
– Ты что, не слышал? – прикрикнул рабочий на бомжа. – А ну пошел отсюда, пока по шее не получил!
Тарас Поликарпович вылез и зажмурился от яркого дневного света, ноги затекли и он не мог двинуться с места.
– Уйди с дороги, – оттолкнул его бригадир рабочих и Мирошниченко упал на бок.
За последние несколько месяцев он уже привык к подобному обращению, поэтому его самолюбие задето не было. Он поднялся и, прихрамывая, отошел от рабочих на безопасное расстояние. Только теперь протер глаза и осмотрелся. Множество железнодорожных путей говорило о том, что он попал в крупный город. Найти дорогу к железнодорожному вокзалу особого труда не составляло.
– Саратов, – прочитал губами Тарас Поликарпович на здании вокзала. Здесь он пробичевал много лет.
Все местные бомжи знали его, но ни с кем из них близко он не сходился. Ночевать Мирошниченко приноровился в близлежащей газовой котельной. Он устроил себе постель в углу, среди труб, использовав для этого картон от коробок. Приходил в котельную он поздно ночью и работникам своим присутствием не досаждал, а те, из жалости, не гнали его.
Бомжей в стране становилось все больше и больше, и государство практически махнуло на них рукой. Теперь других забот хватало: ликвидация застойных и перестроечных времен. Великая страна стояла на грани развала, тут уже не до бомжей. Тарас Поликарпович за эти годы основательно похудел, теперь в нем вряд ли оставалось и шестьдесят килограммов. Он искал только, где выпить, пища же его абсолютно не интересовала. Без еды он мог просуществовать неделю и даже не вспомнить о ней, без водки же мог прожить лишь несколько часов.
Пошаливало сердце. Удивительно, что оно вообще до сих пор не отказало, ведь он когда-то перенес инфаркт. Возможно помогло то, что он вовремя сбросил излишки веса. Но бывший начальник колонии прекрасно осознавал, что если вовремя не похмелиться, то сердце остановится. Он давно забыл родных, знакомых и тех, из-за кого скатился в пропасть. Кроме водки, для него никого и ничего не существовало.
Он не ограничивался обитанием только на железнодорожном вокзале и все чаще делал вылазки в город, крутился у коммерческих палаток. Здесь частенько подворачивалась возможность подработать. Новоявленные буржуи без зазрения совести, использовали практически бесплатную рабочую силу бомжей. Те, в свою очередь, брались за самую грязную и тяжелую работу. Как-то, разгружая грузовую машину с болгарскими соленостями, Тарас Поликарпович случайно обратил внимание на джип, который остановился у ближайшей девятиэтажки. Несмотря на то, что расстояние до джипа было приличным, ему показалось знакомым лицо водителя, вышедшего из машины. – Чего рот разинул? – прикрикнул на него коммерсант, который нанял за пять бутылок водки трех бомжей для разгрузки.
– Красивая техника. – Показал Тарас Поликарпович рукой в сторону джипа. Он подавал упаковки из кузова.
– На таких тачках только крутые разъезжают, – произнес предприниматель с завистью.
– Выходит, что обладатель той машины крутой парень? – осклабился бомж.
– Круче не бывает, – заверил коммерсант.
– А ты его знаешь? – допытывался Тарас Поликарпович, не прекращая работать.
– Лично не знаком, – признался наниматель. – Но кто ж в городе Атамана не знает? Под его крышей, как минимум, треть нашего брата сидит. Говорят, что мужик он справедливый.
Мирошниченко будто кто-то по голове ударил, он чуть не выронил упаковку.
– Осторожнее. – Предприниматель помог ему удержать ее.
– Будь моя воля, я бы давил таких справедливых, – процедил он сквозь зубы.
– Ты что? Ополоумел? – испугался коммерсант, оглядываясь по сторонам. – Считай, что я ничего не слышал, а ты не говорил. Смотри! Не ляпни еще где-нибудь такое, – предупредил он по-дружески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36