Только что из боя и - токуют: все в ней, в откатившейся, отгремевшей схватке с ее сплетением жизней и смертей, перекатами звука, рваным ритмом, перепадами давления... Земля для них сейчас беззвучна, благолепна, ее ничтожные заботы, вроде ТБ, "Татьяны Борисовны", уклонившейся на взлете, - не существуют. Летчики группы экипированы знаменитым люберецким портным, как на плац, уже слышны завистливые вздохи его армейских пилотяг, хотелось бы и им щегольнуть в парадной паре последнего фасона... Что-то непривычное, новое в знакомой картине отвлекало Хрюкина. Английское хаки?.. Сапоги индивидуального кроя? Он не мог с точностью определить - что. Клещева с непокрытой, взмокшей головой признал издалека. Майор подобрался, приготовляясь ему рапортовать, потянулся к шлему... спохватился, надел на потную голову пилотку...
Тыловой лоск еще держится, еще заметен на летчиках, но кровоточат раны, полученные от асов берлинской школы воздушного боя и "африканцев", истребителей, переброшенных сюда из армии Роммеля. Наша особая группа сколочена в пожарном порядке, рядовые должности занимают капитаны, вчерашние командиры звеньев и комэски. Иван Клещев, недавно, кажется в мае, получивший Героя, - в гуще, в фокусе событий5. Под Харьков, где тоже было жарко, явился чуть ли не прямиком от Михаила Ивановича Калинина, с новенькой Звездой, и не сплоховал Герой Советов... А здесь, под Сталинградом, за несколько дней - семь побед, таких разительных. Крутое восхождение Клещева, его меткость и удачливость ободряют молодых, он для них и опора, и образец...
В первые минуты на земле возбуждение боем обычно таково, что усталость не чувствуется, но, судя по внешнему виду Клещева, этого не скажешь.
Полчаса назад "мессер", пойманный Клещевым в прицел, искусно увернулся, а хвост клещевской машины издырявлен. Через короткий срок Ивану снова взлетать, вламываться в свару, видеть все и решать в момент, ведя борьбу за жизнь... его, Ивана, жизнь. Скулы, подсушенные жаром кабины, степным солнцем и ветром, выступают остро...
- Немцев кто валил над Доном? - спросил Хрюкин, приняв рапорт Клещева. - Я вам скажу, нигде так не кроют нашего брата, как на переправах... Здорово!..
Сильно запавшие, обращенные внутрь, в себя глаза Клещева. Он как будто от всего отключился. Стоя рядом с ним - отсутствует.
- Флагмана как раз товарищ майор сбил, с первой атаки, - подсказывают генералу.
- Так и понял. Знакомый почерк, - ввернул Хрюкин с усмешкой, разделяя иронию фронтовых истребителей относительно газетных штампов: "воздушный почерк", "чкаловская посадка"... Случалось, и Чкалов при посадке бил машины, почерк дело канцелярское. А воздушный бой - это натура, ум, характер.
- Такого бы бойца, как майор Клещев, да новичкам в помощь... Я сегодня получил шестнадцать человек. Сосунки, "слетки".
- Молодым неплохо бы помочь, - очнулся, наконец, Клещев. - Взял нас немец, крепко взял. Другой раз сам не знаешь, как ноги унес. В крайнем случае, включать их на задание с теми, кто поднаторел. Одних посылать - это без всякой пользы, гроб.
- Такую возможность надо изыскивать, - подхватывает Хрюкин. "Разведчика нет, а время истекает", - думал он, с надеждой всматриваясь в горизонт. Он вдруг понял, что его задело, отвлекло в группе собравшихся возле КП истребителей: очкастый шлем, краса и гордость авиатора - отходит. Отживает свое. Вшитые радионаушники придали новому образцу спецодежды марсианское подобие и отняли достоинства чепчика, всеми признанное. Собственно, это уже не головной убор, а шлемофон. Кто цепляет его за ремень, кто - к планшету, некоторые соединяют в пару шлемофон-планшет.
Отсюда пестрота картины и...
Утробный, натужный вой истребителей в полете - он отсюда же. "Этот стон у нас песней зовется..."
Пение, услышанное на командном пункте в Калаче, - стон, мычание, которым летчик пытается смягчить ушную боль, нестерпимую, вероятно, но вызванную не сквозняком, не простудой, а неослабным треском, гудением, направленным в барабанную перепонку... таково качество наушников, склепанных по военному времени из железа, без смягчающей фетры, таково качество самолетных раций. И таких - дефицит. На три борта - один передатчик. "Жизнь любят, потому и поют", - вспомнил он.
- Молодых целесообразно усилить, - сказал подошедший и ним комиссар.
- Но не за наш счет, товарищ генерал! - возразил Клещев. - Не за наш. А то, говорят, генерал Хрюкин явится, он вас живо порастрясет, пораскулачит...
- Языки-то без костей, - холодно остановил его Хрюкин.
- О том и речь... Одного, слышу, прочат на повышение, другого инспектором, третьего вообще на передний край.
- Беспочвенные слухи! - отрезал Хрюкин.
- Нельзя, - договорил свое Клещев. - Нельзя, товарищ генерал, - тихо, твердо повторял он. - Так нас расщелкают в два счета. Необходим кулак.
- Железный кулак, - подтвердил Хрюкин.
- И чтобы каждый, кто соображает, был в деле, в бою. Каждый.
- Умный командир всегда в цене. - Хрюкин отвел Клещева под локоток. Как с начальством?
- Хлопотно, - понял его Клещев.
Хрюкин, ни о чем не спрашивая, мягко выждал.
- Летать рвется, а я за него отвечай, - коротко пояснил свою заботу Клещев. - А работает не чисто, - с возможной сдержанностью добавил он. - В суть дела не лезет, меня, надо сказать, поддерживает. Даже чересчур. Ребята пошумели, дескать, самолет тяжеловат, хорошо бы облегчить. Он сразу: "Представителя на завод!" У него все сразу... "Представителя на завод!.. Кислород из кабины - долой!.. Радио - долой!.."
- Перебарщивает, - сказал Хрюкин. - Будем поправлять.
Сдал Клещев. Смотреть страшно.
По шесть вылетов, по шесть боев за день.
Немцы варьируют, меняют составы, а он без передышки, из боя в бой...
Здесь у немцев выигрыш. Не полный, но выигрыш. Не окончательный. Тот верх возьмет, кто пожилистей. Чей дух свободней...
- Досуг летчикам каким-то образом обеспечили? - спросил Хрюкин комиссара и, не дождавшись ответа, с усилием, тщательно скрытым и все-таки явным для него самого, выговорил Клещеву, холостому мужику двадцати пяти лет: - И чтобы никаких Марусек!..
Хрюкин с одного взгляда распознавал летчиков, томящихся пылом минувшей ночи или грезивших о радостях новой в тот момент, когда командир ставит задание на вылет. На фронтовых аэродромах он был к ним снисходительней, терпимей, чем в мирное время...
Клещев под этот случай не подходит - собран, натянут как струна, но крайне изнурен.
- Никаких Марусек! - повторил Хрюкин. Удивленно развернув ладони опущенных рук, Клещев собрался было возразить... с лукавым смирением склонил голову. Высох. Как головешка черный.
- Вы поняли?
- Слушаю, товарищ генерал, - и впервые улыбнулся, обнажив "казенную" вставную челюсть из нержавейки, память лобовой атаки и прыжка с парашютом над Халхин-Голом.
Устоять ли танцорке из фронтовой бригады перед таким добрым молодцем? Да за ним поскачет и балерина с подмостков Большого...
Товарищ генерал, вызванный вами командир БАО заняты по личному приказанию командира группы, - доложили Хрюкину. - Навешивают в общежитии летного состава занавески. А музыка уже доставлена.
- Какая музыка?
- Патефон... Ракета...
- Тебе? - спросил Хрюкин.
- Мне, - ответил Клещев.
Уводя Ивана, "ракета" оставляла Хрюкина наедине с тревожным Гумраком, необходимостью других встреч, других объяснений.
- Надеюсь, - тиснув локоть Клещева, генерал отошел от ЯКа.
Мимо гуськом катили красноносые самолеты группы, он узнавал в кабинах знакомых, вспоминал фамилии летчиков, некоторые из них гремели под Ленинградом, под Вязьмой... Цвет нашей истребительной авиации устремился в стартовую сторону сталинградского аэродрома.
- Отбываем, товарищ командующий, - отвлек Хрюкина возникший перед ним майор Крупенин. - В ЗАП...
- Докладывайте!
Крупенин докладывал долго, трудно, отвлекаясь то на плохую оперативную информацию ("Два дня полк обстановки не знал! Целей, объектов, куда бомбы бросать - ничего! Два дня ждали!"), то на скверную работу БАО ("Недорабатывал БАО, крупно недорабатывал, все сами делали - и загрузку боекомплектом, и заправку машин..."). Из рассказа майора складывалась знакомая картина быстрого превращения маршевого полка в горстку летчиков, "атлантов", как назвал Крупенин тех шесть-семь командиров экипажей, на плечи которых через неделю после прибытия под Сталинград ложилась вся боевая работа, предназначенная полку... Но это было еще не все. К самому трудному майор только подбирался.
- Не поднялись истребители прикрытия? - спросил нетерпеливо Хрюкин. Бросили?..
- Хуже, товарищ командующий. - Глядя Хрюкину в глаза с выражением боли и, главное, решимости, столь ему не свойственной, Крупенин собирался с духом. - Восемь боевых дней полк отработал с полной нагрузкой, ничего не скажешь... Были потери, были и результаты... Были... И опыт... Дорогого стоит, товарищ командующий, тот опыт, сравнить не с чем, как он ценен. Теперь бы мы прежних глупостей уже не допустили, теперь мы сами ученые... да. А на девятый день, товарищ командующий, вместо ЯКов полк перехватили "мессера". Особняк считает, что был подслушан наш разговор по радио с аэродромом истребителей. Или противник шпионил на земле. Точно сказать не берусь, а факт таков: мы к маету встречи подошли с рассветом, земля еще, знаете, в дымке, взлетная едва просматривается... и вместо ЯКов снизу, с задней полусферы вознеслись "мессера"... И жахнули...
- Откомандирование в ЗАП - отставить! - прервал его Хрюкии. - Майор Крупенин, вы и ваши летчики поступаете в мой личный резерв. Вы, майор, сегодня же примете другой полк. Поскольку фронт растянулся, дальность полетов возросла, учтите: истребители в оба конца ходить с вами не смогут...
- Слушаюсь...
- Займитесь отработкой сопровождения. Вопросы увязывать путем личных переговоров. В крайнем случае, через толковых командиров штаба... - Не меняя деловой интонации и выражения лица: - Приветствую вас, полковник Потокин... Майор Крупенин, вы свободны, Василий Павлович, дела на ждут... А то и подождут, - отвлекся он; снижая голос и теряя нить разговора, он пересчитывал появившиеся на горизонте ЯКи. - Клещев?! - спросил он Потокина.
- Он... Его группа... Его летчики... По времени должен быть Клещев, уточнял и поправлял себя Потокин.
В подтверждение мрачных предчувствий, изо дня в день сбывавшихся, из шестерки к дому ковыляли трое.
Видя исхлестанную, растянувшуюся в полнеба и не чаявшую дождаться земли троицу, веря и не веря в возвращение "непотопляемого Ивана", как зовут Клещева, и уже точно зная, что разведчика ПЕ-2 ему не дождаться - сожжен или на вынужденной, но сюда, в Гумрак, разведчик не придет, свежей информации ему не доставит, - Хрюкин с горькой решимостью подытожил вынужденные, единственные в этих условиях меры, на которые он пошел, покрывая опустошительные потери. Третьего дня подвернулась ему под руку и - прямо в бой, - эскадрилья "ил-вторых", направлявшаяся из-под Куйбышева пролетом в Астрахань. Астрахань может подождать, а под Сталинградом счет на единицы, дорог каждый экипаж; давеча он прибрал и пустит в дело майора Крупенина и его пять-шесть "Атлантов"... Летчики, получающие боевой опыт в отчаянных условиях Дона - Сталинграда и способные цементировать молодняк, - на вес золота. Удержать их в армии любой ценой - его задача. Не то расщелкают. В два счета расщелкают, повторял он мысленно слова Клещева, делая усилие, чтобы следом за другими не кинуться по-мальчишечьи к его ЯКу, на этот раз целехонькому.
Оставаясь в неподвижности, на месте, Хрюкин тяжело перевел дыхание, как после трудного рывка, - перед новым препятствием.
Теперь - разговор с полковником, командиром особой группы, решил он.
- С командиром группы создались трения, - сказал Потокин, - Расхождения в одном пункте. К сожалению.
- Связь?
- Да. "Связь не стреляет", - Потокин попытался передать интонацию, безаппеляционную и насмешливую, с которой выносился этот краткий приговор средствам связи.
- Я запретил своим подчиненным употреблять выражение "связь не стреляет"... По моей армии издан приказ...
- Не обо мне речь, товарищ генерал. "Не стреляет" - его слова, полковника.
- На пункте наведения сижу лично с микрофоном, в наушниках, со всеми работаю, никого не пропускаю. - Генералу нужно было выговориться. - С нерадивых взыскиваю, вплоть до разжалования и лишения наград. Понял, Василий Павлович? С этой позиции меня не сбить!
...В суровый час, Здесь мной назначенный... - донесся до них голос певицы.
И все вокруг - или показалось обоим? - стихло. Какая власть в женском голосе на войне: полоснул по сердцу, пришиб, возвысил... Какая сила!
- Товарищ генерал! - доложил Хрюкину посыльный. - Командир особой группы и член Военного совета вызывают на двадцать один ноль-ноль...
Хрюкин мигнул Потокину с выражением: а, где наша не пропадала!
- Будем объясняться, - сказал Хрюкин. - Будем...
Классы поселковой семилетки, застроенные дощатыми нарами в два этажа, оживали к ночи, когда грузовик привозил с аэродрома летчиков. Комлев валился на свой топчан, не раздеваясь, без сил, его смаривало, потом сон отлетал. Голова гудела, как пивной котел, в глазах стояла резь. Глядя в темноту, в щелястый настил над головой, он слушал шарканье ног, сонные бормотания, говор летчиков и штурманов, сходившихся к парте у классной доски. Единственная в третьем "Б" парта - и стол, и стул, и гардероб. На ней дырявили сгущенку, потрошили бортпайки и брикеты в аппетитной упаковке из далекого штата Айова, клеили карты, резались в карты. Иногда рассаживались за ней наезжавшие в полк политруки, и оттуда доносилось: "Ленин о неминуемом крахе империалистической Германии?", "Когда русские войска вступали в Берлин?" - армейская парткомиссия разбирала заявления вступавших в партию. В конце школьного коридора - кадка на кирпичах. Поворотливый дед-дневальный, остриженный как новобранец под "нулевку", встречал очередную партию летчиков из тыла тем, что натаскивал воду в бочку до самых краев...
Два дня назад командир бомбардировочного полка майор Крупенин собственной властью, без лишних объяснений, отнял самолет у командира эскадрильи, а командир эскадрильи собственноручно и так же молча забрал в свое пользование "пешку" командира звена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33