Они не без некоторой опаски смотрели на прикрытую дверь, ожидая, что чужак выскочит сейчас, размахивая автоматом, стреляя на ходу. Но у меня не было оружия. Ни звука ни доносилось до них, потому что я был с голыми руками.
– Огонь! – вдруг скомандовал один из нападавших, которые оцепили будку полукольцом.
Оружие в их руках загрохотало с новой силой. Пули за секунду изрешетили дощатую лачугу, выбив стекла в маленьких окошечках, превратив доски в щепки. Очевидно, вояки решили, что если в будке и был кто-то, то теперь увидеть его живым невозможно. Несомненно, всякий, кто мог оказаться здесь, был бы изрешечен пулями. Но только не я… Теперь можно было подняться с пола.
– Посмотри, – скомандовал главный. Пулеметчик отделился от этого полукольца и осторожно пошел к будке. Приблизившись, он открыл дверь и шагнул внутрь. Изо всей силы я пронзил ему грудь вилами, и вырвал из его рук пулемет. Первой очередью я сразил главного, который целился в меня из пистолета. Потом, еще раз толкнув дверь ногой, выпустил длинную очередь в бегущих на меня людей. Часть из них покатилась по траве, те же, кто уцелел, кинулись к дому.
Я побежал следом, стреляя на ходу.
Лепестки роз кружились в воздухе, сбитые пулями. Алебастровые статуи разлетались на куски. Цветные витражи лопались, и дом с каждой секундой все больше терял свое великолепие, превращаясь в груду развалин.
Я заметил Сосойю Горделадзе – его силуэт в незастегнутом генеральском мундире был виден в окне второго этажа. Он готовился выстрелить в меня из какого-то странного ружья. Грохнул шумный выстрел. Я успел спрятаться за уцелевшую фигуру Венеры. Алебастр разлетелся вдребезги и расцарапал мне щеку. Странный запах серы ударил мне в нос. Я принюхался. Да, Сосойя Горделадзе палит дымным порохом! Я ружье, наверное, кремневое, старинное. Вот так-так!.. Я послал очередь в ответ. С диким звоном посыпались стекла, куски оконного переплета взлетели в воздух.
Не дать ему спуститься вниз! Я влетел через зияющий парадный вход в коридорчик, прыжком вскочил в холл и спрятался за огромной напольной вазой.
– Кузьмин! Ко мне! Кульмин! – вдруг послышался громкий, и в тоже время жалобный крик. Это генерал звал своего нукера, то есть, по-восточному, наемного охранника, оруженосца.
Ага, значит, Кузьмин тоже здесь. Прекрасно! В ту же секунду загрохотали выстрелы из автомата, и рикошетом вдребезги разбило напольную вазу. Кузьмин стрелял со двора. Где же он шлялся до сих пор? А теперь находился во дворе и, значит, сейчас не был опасен.
– Кузьмин! Ты слышишь меня?..
– Да! – достаточно громко откликнулся он, и в тот же момент голова диктатора-неудачника (все диктаторы, в конце концов, неудачники) показалась в проеме двери.
Худющий диктатор увидел меня. Он дернул головой, но я находился под таким углом к нему, что пули, пущенные из пулемета, ударили в лестничные перила и достали новоявленного генерала. Сосойя Горделадзе успел спрятать только голову. Падая, диктатор выбросил руки вперед и вцепился в перила, но я не пожалел даже оставшейся ленты, чтобы ударить ею по этим холеным жирным рукам с массивными золотыми печатками. Куски ракушечника падали сверху, а вместе с ними упал и генерал. Он ударился головой о мраморные плиты. Алые брызги крови черными точками усеяли пол. Чтобы получить звание генерала, надо уничтожить очень большое количество людей. А если Сосойя Горделадзе получил генерала авансом, то сколько людей я спас одним выстрелом!
Оставалось расправиться с Кузьминым. Внезапно до меня донесся призыв, словно из подземелья:
– Юра! Я здесь! Сюда!
Это голос Людмилы! Она там!.. Невзирая на опасность, я закричал:
– Я здесь!
Закричал, как последний дурак, так как в этот момент я потерял контроль над собой. Крик Людмилы отвлек мое внимание настолько, что я совершенно забыл: пулемет мой без единого патрона – пустая лента выскочила из приемной рамки затвора.
Я бросился по коридору, где виднелся проход к лестнице в подвал. Но громкий крик остановил меня:
– Юрген! Стой!
Это был голос Кузьмина.
Я резко обернулся, мой пулемет вместо выстрела издал сухой щелчок.
– Юрген! Мы ученики одного учителя, но я моложе. Сейчас ты умрешь… Не приближайся!
Прилив бешеной ненависти к нему у меня прошел. Я знал, на чем нужно играть, когда разговариваешь с таким человеком. В глазах Кузьмина зажглись нездоровые огоньки. Черты его лица исказились, стали неустойчивыми, брови круто поднялись. Я понял: этот парень сходит с ума, его нужно дожать, уверить в том, что он сможет сделать то, чего хочет.
– Ладно. Брось свой дурацкий автомат! Легко ведь нажимать на курок. Лучше убей меня ножом! – я выронил пулемет и вытащил штык-нож. – Проткни меня и смотри мне в глаза. Поверни нож и узнай, что я почувствую. Ты ведь этого хочешь?
– Я убью тебя, Юрген! – заорал психопат Кузьмин, отбрасывая автомат в сторону. – Убью тебя ножом!
Мои губы дрогнули в улыбке. Да, я не ошибся. Я купил этого психа. Нужно определить в человеке его страсть, и ты можешь властвовать над ним. Порыв Кузьмина был безотчетен. Это была страсть, доводящая до сумасшествия.
– Ну, так давай, давай! – в тон ему вторил я. – Ты и я! Давай, не лишай себя такого удовольствия! Давай, Кузьмин, ну!
– Да! Я убью тебя, Юрген! Ничто мне не помешает! Не нужна мне твоя девчонка! Юрген! Я убью тебя! – ревел Кузьмин, выхватывая нож и принимая боевую стойку.
– Сделай это!
Я пригнулся, выставив штык-нож перед собой, и медленно пошел по кругу. У Кузьмина была кошачья улыбка на устах. Она действовала мне на нервы. Я понимал, что если выйду из себя и поддамся ярости, то эта схватка может оказаться для меня последней.
Кузьмин первым нанес удар. Клинок со свистом описал полукруг в сантиметре от моего живота. Я не остался в долгу и сделал ответный выпад, который также не достиг цели. Несколько секунд мы обменивались ударами, стараясь достать друг друга, но тщетно. В один момент мне показалось, что Кузьмин раскрылся, и я спешно нанес удар. Кузьмин был готов к этому и, уклонившись в сторону, выбросил левую руку – коронный удар любого левши, от которого редко кому удается спастись.
Но я успел отпрянуть, и лезвие кинжала лишь кончиком полоснуло меня по животу.
Кузьмин довольно засмеялся.
– Ты давно не тренировался, Юрген. Валялся с девчонкой себе, когда настоящие мужчины…
В это время я ушел в сторону и схватился за живот, делая вид, что рана серьезная. Именно тут Кузьмин умолк и бросился вперед, нанося удар, но мой штык-нож, прочертив в воздухе блестящую дугу, вонзился ему в руку, перерезав сухожилия у самой кисти.
Для Кузьмина это был шок. Теперь у нас шансы были равны: у обоих плохо работала одна рука.
Я с улыбкой наблюдал за растерянным лицом наемника. Да, он был именно наемником. Мало того, предателем. Секундой позже Кузьмин вновь бросился на меня. Перехватив нож в другую руку, он занес его над головой, намереваясь ударить меня в шею. Лезвие пошло вниз, но подставленная мной рука остановила это движение. Кинжал замер в нескольких сантиметрах от моего лица.
Мышцы на руках вздулись. Мы рычали, словно дикие звери. Ярость, бушующая в нас, вырывалась хриплым дыханием. В глазах бушевала ненависть.
Кузьмин что было сил налег на нож, стараясь вонзить лезвие в мое лицо. Тут я изловчился и нанес противнику удар коленкой в пах. Кинжал вылетел из пальцев Кузьмина, и он завыл, отступая и пошатываясь. Я бы мог убить его в тот момент, но остановился – враг был безоружен, а мне приходилось драться по условиям поединка. Наверное, это может показаться неразумным, но я не стал убивать Кузьмина. Многое в жизни может показаться неразумным.
Предатель немного оправился от нанесенного удара и вновь бросился на меня. Оружия у него не было, Кузьмин обхватил меня руками и начал сжимать, стремясь сломать мне ребра.
Я уперся ладонью в подбородок врага и принялся давить на него изо всех сил, стараясь оторваться от Кузьмина. Тот хрипел, но продолжал удерживать меня.
Однако искалеченная рука не давала ему возможности сжать мои ребра с полной силой. Впереди, в пяти метрах, отгороженной стальными перилами, был спуск в подвал. Кузьмин решил воспользоваться этим обстоятельством, и столкнуть меня вниз, а уж потом делать со мной, что захочется.
Разбежавшись, он навалился на перила и стал давить на меня, стараясь перебросить через поручни. В конце концов ему это удалось, но, падая, я вцепился в Кузьмина мертвой хваткой, и тот, не удержавшись на ногах, полетел следом.
Мы грохнулись с трехметровой высоты на каменный пол. Вцепившись друг в друга, катались по полу, стараясь задушить, ударить головой, убить… Кузьмин первым вскочил на ноги и тут же нанес мне удар ногой в лицо. Удар был страшным. Я почувствовал, как что-то хрустнуло в основании черепа. Я даже удивился, что еще соображаю после такого удара. Кузьмин решил: меня пора добивать – и немного подался назад, чтобы обрушиться с новой силой. Я увернулся от удара, ухватил Кузьмина за ногу и изо всех сил ударил его ногой в живот. Этот удар дал мне возможность вскочить на ноги, хоть я и получил удар кулаком. Кулак скользнул по лицу, сдирая эпидермис. Теперь очередь была за мной. Мой кулак врезался Кузьмину в челюсть. Я бил снова и снова. Мой очередной удар отшвырнул Кузьмина к двери, которая неожиданно поддалась и Кузьмин ввалился в подвальное помещение. Это был винный погреб.
Когда я вскочил туда, Кузьмин стоял на ногах. В руках у него была стеклянная трубка, которой «насасывают» вино. Эта трубка переломилась о мои плечи.
Я нанес второй удар ногой противнику в пах. Он согнулся от боли, и я широко размахнувшись, нанес сокрушительный удар кулаком снизу в лицо. Кузьмин грохнулся головой о дно огромной бочки, которая была установлена горизонтально. Оно не выдержало удара. Молодое вино хлынуло вместе с продавленным днищем, красными волнами лилось прямо мне под ноги. Воспользовавшись моим замешательством, Кузьмин нанес мне очень сильный удар по почкам. От боли у меня потемнело в глазах. В ту же секунду последовал новый удар, гораздо более сильный, чем предыдущий. Я упал на колени в лужу вина, обхватив руками бока.
– Как тебе школа майора Иванова, а, Юрген? Знаменитый Юрген! Каково, а? – бешено орал Кузьмин. – Ну как, приятно умирать? Ты – покойник, Юрген!
– Гнида! – выкрикнул я, заставляя себя встать, но пол сделался чересчур скользким. Я понял, что если не встану, то это конец.
Но пол оказался скользким не только для меня. Кузьмин хотел прыгнуть, чтобы обеими ногами проломить мне грудную клетку, но поскользнулся, и упал на колено. Этого было достаточно, чтобы я вскочил и локтем нанес удар противнику в переносицу. И тут же, не давая ему опомниться, принялся бить Кузьмина, вкладывая в удары всю свою злость и ярость.
Под этим безумным натиском тот попятился. Вытащив из-за пояса пистолет, со злостью прохрипел:
– Я убью тебя, Юрген! Я пристрелю тебя! – на губах его выступила пена, как у больного бешенством пса.
Мне под руки попалась точно такая стеклянная труба для вина, какой недавно огрел меня Кузьмин. Со всего размаху, делая движение как при штыковой атаке, я вонзил трубу в грудь взбешенного противника. Труба угодила Кузьмину меж ребер и проткнула сердце.
Я смотрел на обломки стекла, которые глубоко вонзились мне в ладони, смотрел на то, как из косого обломка, торчащего из груди противника, захлестала яркая струя.
Кузьмин ничего не понимал. Он выронил пистолет, ухватился за стеклянный обломок и попытался вытащить его из груди… И в тот же миг начал медленно опускаться на колени, а затем как-то спокойно повернулся на бок и сполз в красно-кровавое месиво на полу.
Я не мог оторвать взгляда от поверженного противника. Кровь три или четыре раза толчками выкатилась между пальцев, охвативших стеклянное жерло… и потекла медленной струйкой, все время истончавшейся.
…За бочками в винном погребе я нашел дверь, обитую жестью, разбил ее и обнаружил еле живую девушку. Она едва могла двигаться.
– Людмила, я пришел, Люда! – говорил я. Девушка устало улыбалась. Я развязал ее. Капроновые веревки глубоко врезались в тело.
– Шевелись, разомнись, нам предстоит еще отсюда выбраться, – говорил я. – Здесь полно врагов…
Действительно, наверху раздавались крики команд. Было непонятно, кто командовал. Мы вышли в винный погреб, взобрались по лестнице в коридор. Никого. Я разыскал автомат Кузьмина. Мы пробрались на второй этаж. Боже, сколько денег вгрохано в убранство виллы! Картины, ковры, шикарная мебель, паркет… Денег у генерала куры не клевали. Может, чем больше денег, тем больше всего хочется? Но вагон мандаринов ведь в одиночку не съешь! Нужна власть. Где власть – там сила, где сила – там насилие, смерть, разрушение. Разруха – это отсутствие денег. Происходит цикл саморегуляции…
Я выглянул в окно второго этажа со стороны ранее охраняемой стены. Никого. Сможет ли моя девушка спрыгнуть вниз? Я обрываю штору из мягкой и шелковистой ткани с вычурным рисунком. Один конец наматываю себе на руку, а другой вручаю Людмиле.
– Держись покрепче!
Спускаю девушку из окна. Только бы никто не помешал! Выпрыгиваю следом. Теперь следует перелезть через стену. Это проще. Вначале я убеждаюсь, что в проволоке наверху нет тока. Нет. Все разрушено взрывами. Девушка карабкается мне на плечо, цепляется за проволоку и охает. Колючки впились ей в ладони.
– Тише, потерпи еще немного, – мой голос придает ей сил.
Из-за дома доносятся голоса. Людмила наверху стены. Она пытается слезть, но ее что-то не пускает. Она намертво зацепилась брюками за колючки.
– Расстегивай брюки, – шепчу я. Я уже на той стороне стены. – Расстегивай брюки и давай мне сюда руки. Вылезай…
Людмила выскальзывает из брюк, словно змея из своей старой, ненужной ей кожи. Брюки повисают на колючей проволоке. Я пытаюсь их отцепить, но они еще больше запутываются.
Мы уходим подальше от стены, подальше от проклятого дома с дымящимися, неестественно прекрасными гобеленами на стенах.
Я – полностью невидимый в камуфляже, а девушка – в белом треугольнике плавок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74