Многие понимали, что положение изменится, когда кибернетики примут решительные меры по охране своих морских коммуникаций. Но как быть, если колонии не в состоянии обеспечить себя всем необходимым? Пищу и топливо еще можно было производить, но о военных припасах и электронном оборудовании даже не приходилось говорить. Подводным пиратам ничего не оставалось, как добывать все необходимое путем грабежа.
У Лекса со Свенссоном как-то состоялся разговор на эту тему.
– Меня настораживает ваша беспечность, – сказал Лекс. – Вы ведете себя так, будто подобное положение вещей будет сохраняться вечно. Как насчет того, чтобы поискать выход, командор?
– Ты думаешь, если не искать выход, то он сам не найдется? А как же Великий Случай, правящий миром? – хмыкнул Свенссон. – И потом, от бесплодных поисков пропадает жажда жизни. А мы уже много лет ищем этот чертов выход. Какой, по-твоему, прогноз на ближайшие полсотни лет? Кто станет царем горы?
– Не знаю, – ответил Лекс. – Но наша планета с враждебными государствами на ней напоминает мне банку с пауками. Всех мелких уже съели, остались два самых жирных, которые будут драться до последнего.
– Образно и наглядно, – одобрил Свенссон. – Причем и те, и другие не собираются завоевывать победу любой ценой, но в то же время само существование противника считают угрозой для себя. Это приводит нас, выражаясь туманным языком историков, к затяжному вялотекущему конфликту. Свидетелями нескольких раундов мы уже были. Так вот, для нас, нейтралов, главное – повысить интенсивность конфликта.
– Не понимаю.
– Дело вот в чем, – объяснил Свенссон. – Пока они воюют вполсилы, они будут пытаться загребать жар чужими руками и привлекать на свою сторону всех, кого только смогут. И мы станем в этой игре теннисным мячиком, который летит туда, куда направлен удар. А вот если двое гладиаторов сцепятся насмерть, тогда про нас забудут. И под шумок мы сможем урвать по кусочку и от тех, и от других.
– Морские пираты? Авантюристы, джентльмены удачи? – пожал плечами Лекс. – Но это значит жить сегодняшним днем и не думать о будущем.
Свенссон развел руками.
– Если нам удастся ухватить побольше запасов, мы сможем основать еще несколько колоний. В перебежчиках недостатка не будет. Чем нас больше, тем сильнее мы будем.
– Это верно, но мне кажется, надо действовать с иной целью. Сейчас наши акции выглядят со стороны как простое пиратство. Пусть эти мастодонты бодаются между собой, считая нас всего лишь пиратами, с которыми можно разобраться как-нибудь на досуге – ведь наши нападения будут им как комариные укусы. А вот когда они расползутся по своим берлогам, зализывая раны после очередной стычки, и решат взяться за нас всерьез, вот тогда мы заявим о своей истинной цели.
– Какой же?
– Мы должны стать третьей силой, сыграть роль балансира, не дать нашему миру развалиться на два противоборствующих лагеря. Для этого мы должны быть достаточно сильны и достаточно хитры, – твердо сказал Лекс.
– Интересный план, – хмыкнул Свенссон. – Ты знаешь, как его осуществить?
– У нас слишком мало возможностей, – нахмурился Лекс. – Ведь даже топливо и ракеты приходится воровать у противника…
– Ты что-нибудь придумаешь, я уверен, – подбодрил его Свенссон.
* * *
Нельзя сказать, что Глубоководный и Миргард чем-то принципиально отличались по внутреннему устройству, но Деймону, как и Айрине, приятнее было осознавать, что он находится не в маленьком шарике, парящем над трехкилометровой бездной, а на платформе, крепко стоящей на земле под тонким слоем воды. Хотя заметить это было трудно: прозрачные стенки купола, покрытые водорослями и ракушками, почти ничего не давали разглядеть, только лишь во внутренних аквариумах представали взгляду рыбы и медузы; прогулки с аквалангами для обитателей купола были возможны только во «внутреннем дворике», за исключением тех, кто работал на плантациях и подводных бурильных станциях; а выбираться на сушу или просто подниматься на поверхность бухты запрещалось в целях маскировки.
Деймон, привыкший за время жизни в кибергороде к маленьким помещениям и искусственному свету, вполне освоился в подводном поселении, а вот Айрине приходилось тяжеловато. Она скучала по небу, солнечному свету, чистому воздуху и просторам. В Миргарде они поселились в крохотной комнатушке по соседству с семьей, состоящей из шести человек; комнату выделил Ньюкомб по просьбе Свенссона, и семья Игоря Чистова была вынуждена уступить молодой паре одну из своих комнат и потесниться в оставшихся двух. Несмотря на это, старожилы отнеслись к новым соседям радушно, даром что в маленьких трапециевидных комнатках с вечно сырым потолком не хватало места, чтобы собраться всей семьей на чай.
Первые дни после встречи Айрина и Деймон не расставались ни на минуту, даже боялись разжать объятия. Постепенно опьянение друг другом прошло, и они включили в свою жизнь помимо любви и нежности другие вещи. Айрина устроилась в подводные фермеры и проводила долгие часы на плантациях, выращивая водоросли. Деймон рассказал Ньюкомбу о своих технических навыках, и тот определил его в ремонтную бригаду Теперь Дэм бродил по всему куполу, ремонтируя неисправную электронику, и благодаря этому познакомился чуть ли не со всеми обитателями Маленькой Лужи. Все уже были наслышаны про «парня, который подцепил гайанку», и Деймон устал от расспросов и решил, как только вернется Свенссон, попроситься к нему в команду. Правда, тогда вставал вопрос, как быть с Айриной – ей на подводной лодке было бы еще тяжелее, чем на станции.
Относительно Айрины Дэм начинал чувствовать себя неловко. Он прекрасно понимал, что его любовь не оправдание для эгоизма, а то, что удерживать ее рядом с собой – эгоизм, ему казалось с первых же дней. Он-то вынужден жить в крохотных помещениях с облезлыми стенами, дышать спертым воздухом и есть безвкусную пищу из водорослей на завтрак, обед и ужин; он отщепенец, бежавший из кибергорода, и для него нет пути назад. Но Айрина могла бы вернуться в свою страну, и глядя на то, с каким трудом она переносит новые условия жизни, Деймон загорался желанием отослать ее обратно.
«В конце концов, любовь не вечна, – говорил он сам себе. – Ну, год, ну, два, а потом? Если даже она не зачахнет в этой среде, через два года у нее останется только банальная привязанность ко мне и сильнейшая тоска по более комфортным условиям жизни, которая будет отравлять ее существование. Ради нее самой я должен уговорить ее вернуться». Но завести подобный разговор было выше его сил. Как только он представлял себе, что ее не будет рядом, в нем защемляло какую-ту струну, и он зарывался лицом в ее густые волосы, шепча: «Мы всегда будем вместе! Вечно! Нас никто не сможет разлучить!» За эту слабость Деймон начал себя ненавидеть, но ничего не мог поделать; наедине с самим собой он был рассудительным и готовым к самопожертвованию, наедине с Айриной он превращался в эгоистичного сластолюбца или влюбленного мужчину – это одно и то же.
Однажды к Деймону зашел Лекс, только что вернувшийся вместе со Свенссоном из пиратского рейда. Дэм валялся на кушетке, занимавшей практически все свободное место в комнате. Кроме кушетки, там еще находилась полочка для туалетных принадлежностей, с зеркалом и губкой из пористых водорослей, которой протирали лицо – пресная вода была дефицитом, и вместо умывальников пользовались влажной губкой. Еще в комнате был шкаф с одеждой, но для того, чтобы им воспользоваться, нужно было убрать кушетку. Все остальное висело под потолком на десятке крючков, вынуждая входящих в комнату либо садиться на кушетку, либо раздвигать носом бюстгальтеры, медальоны на цепочках, шнурки от ботинок, шейные платки, микрофоны интеркома и трубочки химического осветителя, необходимые на случай отключения электричества.
Лекс был знаком с клетушкой, в которой жили Деймон и Айрина, и расположился на кушетке, обменявшись рукопожатием с хмурым хозяином. С минуту они разглядывали друг друга. Деймон был в рабочем комбинезоне, местами порванном, местами прожженном и повсеместно грязном. Лекс носил «пижонские» штаны, покрытые блестящей чешуей, к которым грязь не приставала, зато некогда белый джемпер успел изведать на себе и машинное масло, и химические красители, и даже кровь владельца, разбившего нос об окуляр перископа. Словом, джемпер Лекса приобрел модную цветастую раскраску, тогда как сам Лекс, небритый и лохматый, стал походить на настоящего морского волка.
– Как сплавали? – спросил Деймон.
– А ничего сплавали, – отозвался Лекс. – Душевно так кибернетиков погромили. Раздолбали конвой, сопровождение потопили, а транспорт обчистили. Потом базу пограбили. Полные трюмы барахла привезли. Горючку на подводный танкер перекачали, он придет дня через три-четыре.
– Хорошо, – флегматично заметил Деймон.
Лекс поцокал языком.
– Я, признаться, чего-то большего ожидал, – сказал он. – Когда я удрал от гайан и пустился в свободное плавание, я рассчитывал найти коалицию нейтральных государств, способную вмешаться в конфликт между кибергородом и Республикой. Я надеялся обнаружить хотя бы предпосылки для создания такой коалиции. Но в городах, где я побывал, я не увидел признаков самостоятельности. Единственные, кто не только сохраняет независимость, но и борется с оружием в руках, это наши друзья пираты. Но размах, прямо скажем, не впечатляет. Две-три колонии, меньше тысячи человек населения, несколько подводных лодок – это, по сути дела, кучка отщепенцев, которая не способна что-либо изменить.
– А кто говорит, что способны? – пожал плечами Деймон. – Да, мы отщепенцы. Мы всего лишь хотим прожить свой век свободными людьми, не подчиняясь ничьим законам.
– Что-то я смотрю, свобода внутренняя обратно пропорциональна стесненности личного пространства, – усмехнулся Лекс, переводя разговор на другие рельсы. – Как вы с Ришей тут живете в такой тесноте?
– Уживаемся, – пожал плечами Деймон. – У нас любовь, а с милым рай и в шалаше.
– И она так считает? – прищурился Лекс.
– Не знаю, – вздохнул Деймон. – По правде сказать, меня терзает один вопрос.
– Какой?
– Стоит ли возможность быть вместе всего этого? Я имею в виду не только эту крохотную комнату, а вообще жизнь с нейтралами. Допустим, мы продержимся десять-двадцать лет – и все время в тесноте, при хронической нехватке нормальных продуктов, медикаментов, даже свежего воздуха. А если нас через год накроют, не станем ли мы в последние часы горько жалеть о том, что выбрали такую жизнь?
– Это почему же вы станете жалеть? – спросил Лекс.
– Ну как… Один год счастья против пятидесяти лет комфортной и благополучной жизни, которая могла бы быть у Рины там .
– Иными словами, ты хочешь знать, не станет ли она жалеть? Ведь у тебя все равно нет выбора.
– Да.
– Поверь мне, – усмехнулся Лекс. – Не станет. Она индивидуалистка, случай нетипичный для гайанки, но она из тех немногих, кто ставит личное счастье выше общественного. Для тебя это хорошо, потому что она отдаст все за то, чтобы называть тебя своим мужчиной. Я думаю, не ошибусь, если скажу, что любая гайанка мечтает о собственном персональном муже, а не об обобществленном экспонате Дома Свиданий. Даже если общественная мораль принуждает их давить такие желания в зародыше. Айрина уже попробовала на вкус семейную жизнь, и ничто не заставит ее отказаться от этого блага.
– Ты считаешь, что для нее это благо?
– А ты у нее самой спрашивал? Ты не вправе решать за нее. Вы любите друг друга, а значит, вопросы, касающиеся вашей любви, должны обсуждать вместе. Ты не можешь сказать: «Я ее люблю и считаю, что для нее будет лучше, если она вернется домой».
Деймон вздохнул.
– Это хорошо. Но все равно я чувствую себя эгоистом, который… который получил незаслуженное счастье. Она настолько хороша для меня…
Лекс рассмеялся.
– Какой ты чувствительный, Дэм! Меньше рассуждений, приятель, меньше рефлексии – это проклятие интеллигентов, расплата за интеллектуальность. Если бы тебе довелось побывать в стране гайан и увидеть толпы девушек, обделенных любовью, ты бы понял, что облагодетельствовал свою Айрину! Вы абсолютно равноправны в своих чувствах.
– А мы не можем уехать туда вместе? – спросил Деймон.
– К гайанам? Исключено. Спроси у Риши, она не согласится. Понимаешь, здесь ваши отношения естественны и, как бы это сказать, законны. А там… Она первая настоит на том, чтобы вы жили отдельно и встречались только в Доме Свиданий. А если не настоит, так Совет не допустит, чтобы вы подавали окружающим дурной пример. Это если они вообще согласятся тебя сделать гражданином, что маловероятно.
– И все-таки, мне кажется, это был бы вариант…
– Это вариант, при котором вы могли бы все потерять, – отрезал Лекс. – Я знаю, о чем говорю. И вообще, мне смешны ваши проблемы. Мне бы такую глубину чувств, которая есть у вас.
– А у тебя проблемы с глубиной? – спросил Деймон. – На Глубоководном, где под полом километры воды?
– Шутишь! На Глубоководном я встретил трех девушек. Первую звали не то Катя, не то Вера, вторую то ли Света, то ли Юля, а третью вроде Вика, а может, и Настя. С ними у меня был рекордный по продолжительности сеанс глубоковводных отношений.
– С тремя сразу?
– С тремя сразу. Ощущения, будто пытаешься переплыть Тихий океан, таща на буксире Южную Америку. К концу заплыва перестаешь разбирать, что у тебя под килем – вода, земля, белая простыня или красная девица.
– Сочувствую. А какова глубина отношений – в переносном смысле?
– Нулевая. Я уже забыл, как их зовут. И можешь мне поверить – это не первый подобный случай.
– Значит, ты не нашел ту единственную и неповторимую…
– И не найду, скорее всего. Я чересчур самодостаточная личность, чтобы искать в ком-то недостающую половинку. Память мне подсказывает, что и у Лекса-первого были те же проблемы.
– А ты не считаешь, что ты – это он? – спросил Деймон.
Лекс пожал плечами.
– У меня нет оснований так считать. Я унаследовал его гены, его память… частично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36