– Мне прислали совершенно поразительную рукопись Вы не поверите, но в таком городе, который называется, представьте себе, Библиополис, живет какой-то сумасшедший.. Но правда же, глаза на лоб лезут. Библиополис, штат Алабама… Ну так вот он, извольте видеть, объявляет, будто он – наш дорогой покойник Питер Пипер, и не соблаговолим ли мы, кавычки, исполнить обязательства, записанные в договоре, кавычки закрываются, опубликовать его роман «Поиски утраченного детства?» Невероятно, а между тем подпись…
– Джефри, милый, – сказал Френсик наинежнейшим тоном, как бы отгораживаясь от женских прелестей миссис Богден и заодно готовя Коркадила к тому, что воспоследует, – с вашего разрешения я вам кое-что объясню…
Он торопливо объяснял минут пять и повесил трубку. Потом с неимоверной быстротой уложил два чемодана, вызвал такси, оставил записку молочнику, отменив свои две пинты в день, схватил чековую книжку, паспорт и портфель с рукописями Пипера – и через полчаса затаскивал пожитки в дом Джефри Коркадила. Пустая квартира на Глас-Уок была тщательно заперта и на звонки прибывшей Синтии Богден никак не отзывалась. Френсик сидел в гостиной, потягивал бренди и затягивал хозяина в антихатчмейеровский заговор. Джефри глядел на него, вылупив глаза.
– Вы хотите сказать, что вы преднамеренно ввели в заблуждение Хатчмейера – и меня, если уж на то пошло, – уверив его, будто этот бешеный Пипер написал «Девство»? – спросил он.
– Пришлось, – печально сказал Френсик. – Если бы я не уверил, все бы рухнуло. Откажись Хатчмейер от сделки – где бы мы были?
– Ну, уж такого безобразия не приключилось бы, это я вам твердо скажу.
– Вы бы обанкротились, – сказал Френсик. – Вас же «Девство» спасло. Вы на нем изрядно подзаработали, да я вам и еще кое-что прислал. Теперь ведь Коркадилы на очень хорошем счету.
– Это, может быть, и верно, – слегка смягчился Джефри, – но хороша будет фирма, когда выяснится, что Пипер, автор «Девства»…
– Не выяснится, – сказал Френсик. – Это я вам обещаю. – Джефри с сомнением поглядел на него.
– Ваши обещания… – начал он.
– Придется вам довериться мне, – сказал Френсик.
– Довериться вам – после всего? Нет уж извините, моего доверия вам не видать как своих…
– Ничего не поделаешь. Помните договор, который вы подписали? Где обусловливался пятидесятитысячный аванс за «Девство»?
– Вы его разорвали, – сказал Джефри. – Я сам видел.
– Я-то разорвал, – кивнул Френсик, – а Хатчмейер – нет. Он наверняка сделал фотокопию, и в суде вам нелегко будет объяснить, как это вы подписали два договора на одну и ту же книгу. Нет, Джефри, это не смотрится, никак не смотрится.
Джефри и сам видел, что не смотрится. Он присел.
– Так чего же вам надо? – спросил он.
– Мне нужна постель на ночь, – сказал Френсик, – а завтра утром я пойду в американское посольство за визой.
– Не понимаю все-таки, зачем вам у меня ночевать, – сказал Джефри.
– Поглядели бы на нее – поняли бы, – сказал Френсик как МУЖЧИНА МУЖЧИНЕ. Джефри подлил ему бренди.
– Со Свеном надо будет объясняться, – сказал он. – Свен несносно ревнивый. Да, кстати, кто же все-таки написал «Девство»?
– Этого я вам не скажу, – покачал головой Френсик. – Кое-чего лучше вам не знать. Скажем так, покойник Питер Пипер.
– Покойник? – передернул плечами. Джефри. – Странное слово, когда говоришь о живых.
– Да и о мертвых тоже, – заметил Френсик. – А то ведь сегодня покойник, а завтра объявится. Ну что ж, лучше завтра, чем никогда.
– Хотел бы я разделить ваш оптимизм, – сказал Джефри.
На следующее утро, после беспокойной ночи в незнакомой постели, Френсик отправился в американское посольство и получил визу. Потом сходил в банк; потом купил обратный билет из Флориды. Рейс его был ночной. Он пересек океан в полупьяном оцепенении и долетел из Майами в Атланту на другой день, долетел, изнывая от жары, дурноты и предчувствий. Чтобы не торопить события, он провел ночь в отеле, изучая карту Алабамы. Карта была подробная, но Библиополис на ней не значился. Он обратился к дежурному, но тот ни о чем таком в жизни не слышал.
– Вы доезжайте до Зельмы, а там спросите, – посоветовал он Френсику. Френсик доехал автобусом до Зельмы и пошел на почтамт.
– Глубинка. Бассейн Миссисипи, – сказали ему. – Где-то за болотами на Мертвечихе. Миль сто по Восьмидесятому шоссе, а там к северу. Вы из Новой Англии?
– Из Старой Англии, – сказал Френсик, – а что?
– Да они там северян не любят. Говорят – чертовы янки. Живут в прошлом.
– Кого я ищу, тот живет там же, – сказал Френсик и пошел брать напрокат автомобиль. Конторщик усугубил его предчувствия.
– Поедете по Кровавой Трассе – поберегитесь, – сказал он.
– По Кровавой Трассе? – тревожно переспросил Френсик.
– Так у них называется Восьмидесятое шоссе до Меридиана. Народу там сгинуло видимо-невидимо.
– А нет какого-нибудь иного пути на Библиополис?
– Да можно ехать проселками, только заблудитесь. Вернее уж по Кровавой Трассе.
Френсик заколебался.
– Шофера нанять нельзя? – спросил он.
– Сегодня поздно, – сказал конторщик. – Субботний вечер, все разошлись по домам, а завтра опять же воскресенье.
Френсик поехал к себе в отель. Нет уж, на ночь глядя не поедет он в Библиополис по Кровавой Трассе. Лучше завтра утром.
Наутро он отправился в путь спозаранку. Солнце сияло с безоблачных высот, и день был яркий и чистый, не то что его душевный пейзаж. Та шалая решимость, с которой он покинул Лондон, сникла и сникала все больше с каждой милей на запад. Лес придвинулся к дороге, и Френсик чуть не повернул назад прежде выцветшего указателя ДО БИБЛИОПОЛИСА 15 МИЛЬ. Но понюшка табаку и мысль о том, что будет, если воскресший Пипер не уймется, придали ему храбрости. Френсик свернул направо по лесной грунтовой дороге, стараясь не глядеть на черные лужи и на деревья, полузадушенные лианами. И точно как у Пипера несколько месяцев назад, у него посветлело на душе, когда дорога пошла лугами, мимо скотины, пасшейся в высокой траве. Однако же заброшенные хижины угнетали его, и ленивые бурые струи Мертвечихи тоже не радовали. Наконец дорога свернула налево, и Френсик увидел за рекой Библиополис. Дорога распахнется, обещала девица в Зельме, но она здесь явно не бывала. Дорога, наоборот, уперлась в реку. Городок сгрудился у площади и стоял недвижим и неизменен с начала девятнадцатого столетия. И паром, который вскоре двинулся к нему усилиями старика, перебиравшего веревку, тоже явился откуда-то из глубины веков. Да, глубинка, подумал Френсик.
– Мне нужен некий Пипер, – сказал он паромщику.
– Так я и думал, – кивнул тот. – Многие приезжают его послушать. А не его – так преподобную Бэби.
– Послушать? – удивился Френсик. – Он что, проповедует?
– А как же. Учит божьему слову.
Френсик поднял брови. Пипер – проповедник? Это что-то новое.
– А где его найти? – спросил он.
– Он в Пеллагре.
– Болен пеллагрой? – обнадеженно заинтересовался Френсик.
– Да нет, в усадьбе, – старик показал на большой дом с высокими белыми колоннами. – Вон Пеллагра. Раньше там жили Стопсы, только все перемерли.
– Ничего удивительного, – сказал Френсик, окинув мыслью нехватку витаминов, глашатаев контроля рождаемости, обезьяний процесс и округ Йокнапатофа. Он вручил паромщику доллар и выехал подъездной аллейкой к открытым воротам: объявление по одну сторону гласило крупным курсивом: КАЛЛИГРАФИЧЕСКОЕ УЧИЛИЩЕ ПИПЕРА, по другую указующий перст направлял к ЦЕРКВИ ДАЛЬНЕГО УМЫСЛА. Френсик остановил машину, не в силах оторвать глаз от громадного перста. Церковь Дальнего Умысла? Ц-е-р-к-о-в-ь? Вне всяких сомнений, он достиг своей цели. Но что за религиозная мания одолела Пипера? Он припарковался возле других автомобилей у большого белого строения: балкон второго этажа выставлял над колоннадой витые чугунные перила. Френсик вылез из машины и взошел по ступеням к парадному. Дверь подалась. Френсик заглянул в вестибюль. На дверях слева было начертано «СКРИПТОРИЙ», а справа гулко доносился настоятельский голос. Френсик прошел по мраморным плитам и прислушался. Голос явственно пиперовский, но прежней неуверенности в нем как не бывало; появился скрежещущий напор. Все же голос был знакомый, как и слова.
– «И мы не должны (причем „долг“ в данном случае открыто подразумевает выдержанную целеустремленность и неуклонное соблюдение нравственных обязательств) позволять вводить себя в заблуждение кажущейся наивностью, столь часто приписываемой недалекими критиками малютке Нелл. Мы должны понять, что чувство, а нечувствительность диктует…»
Френсик отшатнулся от дверей. Он понял, откуда взялось евангелие у Церкви Дальнего Умысла. Пипер скандировал статью доктора Лаут «Должный подход к „Лавке древностей“». Даже религия у него с чужого плеча. Френсик уселся в кресло у стены, смиряя подступающий гнев. «Ну, захребетник», – пробормотал он и заодно послал проклятие доктору Лаут. Апофеоз этой страшной женщины, первопричины всех нынешних невзгод, происходил здесь, где только и читают что Библию. Френсик уже не гневался, а ярился. Библию, видите ли, читают! Библиополису понадобилась Библия! Вместо великолепной библейской прозы Пипер внедрял жалкий слог, путаные, неровные построения, пуританскую сухость доктора Лаут – лишь бы никто не получил радости ни от какого чтения! И кто внедрял – человечек, который и писать-то ни за что на свете… На секунду Френсику показалось, что он проник в сердцевину великого заговора против жизни. Да какой там заговор – просто паранойя. И Пипер сделался рьяным миссионером вовсе не потому, что был к этому призван. Псевдолитературная мутация превратила самого Френсика из начинающего романиста в шустрого литературного агента; она же с помощью «Нравственного романа» изничтожила тот несчастный талант, который, может статься, когда-то был у Пипера. А теперь он стал разносчиком словесной заразы. Когда голос перестал бубнить и слушатели гуськом проследовали к машинам, заразившись нравственной целеустремленностью, Френсик был уже в бешенстве.
Он пересек вестибюль и вошел в Храм Дальнего Умысла. Пипер прятал книгу с благоговением священника, прибирающего Тело Христово. Френсик выждал, стоя в дверях. Ради этого мига он и приехал. Пипер затворил шкаф и обернулся. Благоговение сползло с его лица.
– Это вы, – проговорил он.
– А кто же еще? – громко отчеканил Френсик, чтобы разогнать зловоние литературного святошества. – Вы ожидали явления Конрада?
– Что вам надо? – побледнел Пипер.
– Надо? – сказал Френсик, сел на скамью и взял понюшку табаку. – Да просто пора кончать идиотскую игру в прятки. – Он вытер нос малиновым платком.
Пипер поразмыслил и пошел к дверям.
– Здесь нельзя, – пробормотал он.
– Почему же? – спросил Френсик – Место не хуже всякого другого.
– Не поймете, – сказал Пипер и вышел. Френсик грубо просморкался и последовал за ним.
– Ишь ведь, такой мелкий вымогатель, и такие большие претензии, – заметил он, нагнав Пипера в вестибюле. – А уж сколько похабства про «Лавку древностей»…
– Это не похабство, – сказал Пипер, – и не смейте называть меня вымогателем. Вы это начали, и правда есть правда.
– Правда? – сказал Френсик с гадким смешком. – Если уж вы хотите правды, то получите ее. Затем я сюда и приехал. – Он показал на дверь, надписанную «СКРИПТОРИЙ». – А там что?
– Там я учу людей писать, – сказал Пипер.
Френсик посмотрел на него и снова рассмеялся.
– Шутник, – сказал он и растворил двери. Внутри были ряды парт, и на них – чернильницы. Стены увешаны образцами почерка, перед партами – доска. Френсик огляделся.
– Очаровательно. Скрипторий, значит. А Плагиатория нет?
– Чего нет? – не понял Пипер.
– Надо же где-то обучать списыванию. Или вы это прямо здесь? Ну да, уж учить, так всему заодно. Как это у вас поставлено? Каждому студенту по бестселлеру в зубы, а вы сдуваете у всех сразу?
– Вы гадко и грубо зубоскалите, – сказал Пипер. – Сам я пишу у себя в кабинете. А здесь я только учу, как писать – а не что.
– Ах, вот оно что. Учите – как? – Френсик поднял бутыль и встряхнул ее. Жирная слякоть мазнула стенки. – Чернила, я вижу, по-прежнему испаряете.
– Нужна соответственная густота, – сказал Пипер, но Френсик поставил бутылку и повернулся к дверям.
– А где же ваш пресловутый кабинет? – спросил он. Пипер медленно взошел по лестнице и отворил еще одну дверь. Френсик ступил внутрь. Стены обставлены стеллажами, и большой стол перед окном, выходящим на реку, над паромным причалом. Френсик окинул взглядом книги, все в кожаных переплетах. Диккенс, Конрад, Джеймс…
– Ветхий завет, – сказал он и снял с полки «Миддлмарч». Пипер выхватил у него книгу и поставил ее обратно.
– Это что, нынешний образец? – спросил Френсик.
– Это целый мир, это вселенная, недоступная вашему жалкому пониманию, – гневно сказал Пипер. Френсик пожал плечами. В словах Пипера было столько пафоса, что решимость его ослабела. Но Френсик взял себя в руки и повел дело грубее.
– Не худо вы тут устроились, – сказал он, усевшись и закинув ноги на стол. Позади него Пипер побелел от такого святотатства. – Куратор музея, присвоитель чужих романов и вымогатель чужих гонораров – а как насчет интимной жизни? – Он на всякий случай придвинул к себе разрезной нож. Надо бить наотмашь – а черт его знает, как Пипер отреагирует. – Пристроились к покойнице миссис Хатчмейер?
Сзади раздалось шипенье, и Френсик обернулся. Худое лицо Пипера словно еще осунулось, суженные в щелки глаза сверкали злобой. Френсик нащупал нож. Он побаивался, но отступать было поздно: слишком далеко зашел.
– Мое дело, конечно, сторона, – сказал он, отвечая взглядом на взгляд, – но ведь к мертвечинке у вас особое пристрастие. Сперва вы обдирали покойных авторов, потом потребовали из-за гроба два миллиона долларов и, уж само собой, не обошли вниманием и усопшую миссис…
– Не смейте так говорить! – вскрикнул Пипер пронзительно-яростным голосом.
– Почему же не сметь? – сказал Френсик. – И вообше исповедь – она, знаете, облегчает душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34