Все в порядке: содержание – гадость, слог и того гаже.
– Слог как слог, – пожала плечами Соня.
– Тебе-то, конечно, все едино. Ты американка, вашу нацию классика не тяготит. Вам что Драйзер, что Менкен, что Том Вулф, что Сол Беллоу – какая разница? Имеете право. Я как нельзя больше ценю это безразличие, оно обнадеживает. Если уж вы без труда проглатываете вывороченные фразы, источенные запятыми и перетянутые скобками, где неприкаянные глаголы тычутся во все стороны, а оговорки цепляются друг за друга; фразы, которые, чтобы вразумительно спародировать, и то надо раза четыре перечесть со словарем – я ли стану вам перечить? Твои земляки, чей раж самоусовершенствования я никогда не мог оценить, в такую книгу просто влюбятся.
– Ну, содержание-то им не особенно в новинку. Было, и не так давно: вспомни-ка «Гарольда и Мод»
– Но не в таком омерзительно подробном исполнении, – заметил Френсик, отхлебнув вина. – И без лоуренсовщины. Вообще же это как раз наш козырь: ему – семнадцать, ей – восемьдесят. За права престарелых! Разве не звучит? Да, кстати, когда Хатчмейер будет в Лондоне?
– Хатчмейер? Ты что, обалдел? – удивилась Соня. Френсик протестующе помахал вилкой с длинной макарониной.
– Ну-ну, выбирай выражения. Я тебе не хиппи.
– А Хатчмейер тебе не «Олимпия Пресс». Он мещанин до мозга костей и к этой книге близко не подойдет.
– Подойдет, если подманим, – сказал Френсик.
– Подманим? – недоверчиво спросила Соня. – Это как?
– Я, собственно, решил запродать книгу самому что ни на есть почтенному лондонскому издателю, – сказал Френсик, – а уж потом перепродать права Хатчмейеру в Америку.
– Кому же это ты здесь запродашь?
– Коркадилам, – сказал Френсик.
– Старинная, обомшелая фирма, – покачала головой Соня.
– Вот именно. – сказал Френсик. – Престижная. И на грани банкротства.
– Им сто лет назад надо было отделаться от половины своих авторов, – сказала Соня.
– Ладно от авторов, лучше бы отделались от главы фирмы, от самого сэра Кларенса. Ты его некролог читала? Оказалось – нет, не читала.
– Очень любопытно. И поучительно. Сколько, ах, сколько у него заслуг перед Литературой! То бишь сколько напечатал он поэтов и романистов, которых никто не читал и не читает! В итоге – банкротство.
– Вот, значит, и не смогут они купить «Девства ради помедлите о мужчины».
– Купят, куда они денутся? – сказал Френсик. – На похоронах сэра Кларенса я перекинулся парой слов с Джефри Коркадилом. Он по стопам отца не пойдет. Коркадилы выкарабкиваются из восемнадцатого столетия, и Джефри нужен бестселлер. Они возьмут «Девство», а мы пощупаем Хатчмейера.
– И, по-твоему, на Хатчмейера это подействует? – усомнилась Соня. – Что ему Коркадилы?
– Как что, а почет? – сказал Френсик. – У них же монументальное прошлое. На камин-то Шелли опирался, в кресле-то непорожняя миссис Гаскелл сидела, а на ковер и вовсе Теннисона стошнило. А сколько первоизданий! Хоть и не вся «великая традиция», а все же изрядный кусок истории литературы. И в такую преподобную компанию Коркадилы возьмут наш роман – за бесценок, конечно.
– Ты думаешь, автору этого хватит? А деньги ему нипочем?
– Деньги он получит от Хатчмейера. Мы его, голубчика, хорошенько выдоим. Но автор, конечно, небывалый.
– Судя по книге – да, – сказала Соня. – А еще почему?
– Непробиваемый аноним, – сказал Френсик и изложил инструкции мистера Кэдволладайна. – Так что у нас своя рука владыка, – заключил он.
– Дело за псевдонимом, – сказала Соня. – Убьем-ка мы сразу двух зайцев: пусть автора зовут Питер Пипер. Хоть раз в жизни увидит человек свое имя на книжной обложке.
– Ты права, – грустно согласился Френсик. – Боюсь, что иначе бедняге Пиперу не видать этого как своих ушей.
– Вдобавок сэкономишь на ежегодном обеде и не придется читать новую версию «Поисков утраченного детства». У него какой сейчас образец?
– Томас Манн, – вздохнул Френсик. – Фразы на две страницы – заранее ужас берет! А ты думаешь, можно эдак-то разделаться с его литературными мечтаниями?
– Как знать? – возразила Соня. – Поглядит человек на свою напечатанную фамилию, почувствует себя на какое-то время автором – может, и хватит с него?
– Да, уж либо так, либо никак, это я более чем головой ручаюсь, – сказал Френсик.
– Ну вот, и ему кое-что перепадет.
После обеда Френсик отправил рукопись Коркадилам. На титульном листе, под заглавием, Соня припечатала «сочинение Питера Пипера». Френсик долго, убедительно разъяснял по телефону ситуацию Джефри Коркадилу и запер свой кабинет вполне собой довольный.
Через неделю редколлегия Коркадилов обсуждала «Девства ради помедлите о мужчины» перед лицом прошлого, осенявшего развалины их издательской репутации. Панельные стены зала заседаний были обвешаны портретами знаменитых покойников. Шелли среди них не было, миссис Гаскелл – тоже; их замещали меньшие светила. В застекленных шкафах выстроились первоиздания, а музейные витрины хранили писательские реликвии. Перья гусиные и перья стальные, послужившие автору «Уэверли», перочинные ножички, чернильница, которую Троллоп будто бы забыл в поезде, песочница Саути и даже кусочек промокашки, который, будучи поднесен e зеркалу, обнаруживал, что Генри Джеймс однажды, на удивление потомству, написал пошлое слово «дорогая».
Посреди этого музея, за овальным столом орехового дерева, сидели, соблюдая еженедельный обряд, директор издательства мистер Уилберфорс и главный редактор мистер Тэйт. Они прихлебывали мадеру, грызли тминные печеньица и неодобрительно поглядывали то на рукопись, лежавшую перед ними, то на Джефри Коркадила. Трудно сказать, что им больше не нравилось – она или он. Замшевый костюм в обтяжку и вышитая сорочка Джефри Коркадила были совсем не к месту. Сэр Кларенс весьма бы не одобрил. Мистер Уилберфорс подлил себе мадеры и покачал головой.
– Я категорически против, – сказал он. – По-моему, совершенно несуразно и даже непредставимо, чтобы мы освятили своим именем, титуловали бы, так сказать, публикацию этого… опуса.
– Вам что, книжка не понравилась? – спросил Джефри.
– Не по-нра-ви-лась? Да с моей стороны просто подвиг, что я ее дочитал.
– Ну, на всех не угодишь.
– Нам никогда и не предлагали ничего подобного. Все-таки таки подумать о собственной репутации…
– И о собственном превышении кредита, – сказал Джефри. – Говоря напрямик, нам надо выбирать между репутацией и банкротством.
– Но зачем же такая, бывают и другие книги, – взмолился мистер Тэйт. – Вы ее хоть прочли?
– А как же, – кивнул Джефри. – Я знаю, отец мой взял себе за правило не читать никого после Мередита, но я…
– Ваш бедный отец, – с чувством сказал мистер Уилберфорс, – должно быть, ворочается в гробу при одной мысли о…
– Да-да, именно в гробу, где к нему, надо полагать, скоро присоединится так называемая героиня этого омерзительного романа, – добавил мистер Тэйт.
Джефри поправил сбившийся локон.
– Помнится, папу кремировали, так что затруднительно ему будет ворочаться, а ей – присоединяться, – небрежно заметил он. Мистер Уилберфорс и мистер Тэйт стали торжественны, а Джефри вернул на лицо дружелюбную улыбку. – Итак, насколько я понял, ваши возражения сводятся к тому, что в романе описана любовная связь семнадцатилетнего юноши и восьмидесятилетней женщины?
– Да, – сказал мистер Уилберфорс громче обычного. – Хотя как тут можно говорить о ЛЮБОВНОЙ связи?..
– Ну, сексуальные отношения. Что спорить о словах?
– Нет-нет, не в словах дело, – сказал мистер Тэйт. – И даже не в отношениях. Это бы все еще ничего. Где об отношениях, там пусть, куда ни шло. Ужасает то, что между отношениями. Я и понятия не имел… впрочем, не важно. Но это же просто кошмар какой-то.
– Вот ради этих самых пассажей между отношениями, – сказал Джефри, – книгу и будут раскупать.
Мистер Уилберфорс недоверчиво покачал головой.
– Лично я склонен думать, что мы идем на риск, на опаснейший риск судебного преследования за непристойность, – сказал он. – И обоснованного преследования.
– Именно, именно, – отозвался мистер Тэйт. – Да что тут, возьмите хоть сцену с креслом-качалкой и душем…
– Умоляю, – простонал мистер Уилберфорс. – Хватит уж того, что мы это прочли и похоронили в памяти. Неужели нужна еще эксгумация?
– Уместное слово, – сказал мистер Тэйт. – Даже и самое заглавие…
– Ладно, ладно, – сказал Джефри. – Согласен, все это несколько безвкусно, однако же…
– Что значит «однако же»? А помните, как он ее…
– Ну Тэйт, ну не надо, ну ради бога не надо, – слабо запротестовал мистер Уилберфорс.
– Повторяю, – продолжал Джефри, – я готов согласиться, что это варево не на всякий вкус. Да ну вас, Уилберфорс. Хотите, я наберу вам с полдюжины книг почище этой.
– Нет, я, слава богу, ни одной такой не помню, – заметил мистер Тэйт.
– Одну, назовите одну! – возопил мистер Уилберфорс. – Хоть одну, которая могла бы сравниться!.. – И перст его затрясся над рукописью.
– Та же «Леди Чаттерли», – сказал Джефри.
– Ха! – сказал мистер Тэйт. – Да по сравнению с этим «Леди Чаттерли» – девственница!
– И вообще, «Чаттерли» же запрещена, – сказал мистер Уилберфорс.
– О, небо, – тяжко вздохнул Джефри Коркадил. – Ну, кто ему объяснит, что викторианцы вместе с их нравами канули в Лету?
– И очень жаль, что канули, – заметил мистер Тэйт. – Кое с кем из них мы прекрасно ладили. Безобразия начались с «Источника одиночества».
– Была там еще и другая гадкая книжонка, – сказал мистер Уилберфорс, – но ее хоть не мы опубликовали.
– Безобразия, – вставил Джефри, – начались, когда дядя Катберт сдуру пустил под нож «Самоучитель бальных танцев» Уилки и напечатал вместо него «Определитель съедобных грибов» Фашоды.
– Да, с Фашодой – это он зря, – согласился мистер Тэйт. – На вскрытиях нас все время поминали недобрым словом.
– Вернемся в нынешний век, – сказал Джефри, – который не лучше, чтоб не сказать – хуже минувшего. Френсик, как видите, предложил нам роман, и мы, по-моему, должны его принять.
– Прежде мы с Френсиком дела не имели, – сказал мистер Тэйт. – Говорят, Френсик берет недешево. Сколько он хочет на этот раз?
– Чисто номинальную сумму.
– Чисто номинальную? Френсик? Что-то непохоже на него. Обычно он запрашивает втридорога. Тут какая-нибудь ловушка.
– Да чертова эта книга и есть ловушка. Дураку ясно, – сказал мистер Уилберфорс.
– Френсик смотрит на вещи шире, – сказал Джефри. – Он предвидит заокеанскую сделку.
Оба старца шумно вздохнули.
– А-а, ну да, – сказал мистер Тэйт. – Американский рынок. Тогда, конечно, другой разговор.
– Вот именно, – сказал Джефри, – и Френсик убежден, что американцы оценят эту книгу по достоинству. Вовсе тут не все похабщина, многое сделано по-лоуренсовски, не говоря уж о прочих писателях, которые тоже просвечивают. Блумзберийская группа, Вирджиния, понимаете ли, Вулф, Мидлтон Марри и тому подобное. И философское опять же содержание…
– Ага, ага, – кивнул мистер Тэйт. – На такую наживку американцы клюнут, только нам-то что с этого?
– А десять процентов американского гонорара, – сказал Джефри. – Это нам как?
– И автор согласен?
– Мистер Френсик уполномочен согласиться за него и полагает также, что если книга станет там бестселлером, то ее начнут бешено раскупать здесь.
– Если, если, – сказал мистер Тэйт. – Если да, то да. А кто издаст в Америке?
– Хатчмейер.
– Ишь ты, – сказал мистер Тэйт. – Теперь хоть кое-что понятно.
– Хатчмейер, – заметил мистер Уилберфорс, – негодяй и мошенник.
– И один из главных воротил американского книжного рынка. – прибавил Джефри. – Если уж он возьмет книгу, то книга пойдет. И авансы у него сказочные.
– Признаюсь, – кивнул мистер Тэйт, – что я никогда не мог проникнуть в тайны американской книготорговли, но авансы действительно сказочные, и Хатчмейер в самом деле воротила. Может быть, Френсик и нрав. Шанс тут, пожалуй, есть.
– Наш единственный шанс, – заверил Джефри. – Иначе пойдем с молотка.
Мистер Уилберфорс налил себе мадеры.
– Ужасное унижение, – сказал он. – Подумать только, до чего мы докатились – до псевдоинтеллектуальной порнографии.
– Ну, если это нам поможет удержаться на плаву… – сказал мистер Тэйт. – Да, а кто такой этот, как его, Пипер?
– Извращенец, – объявил мистер Уилберфорс.
– Френсик говорит, что это молодой человек, преданный литературе, – сказал Джефри. – Это его первый роман.
– Будем надеяться, что и последний, – сказал мистер Уилберфорс. – Впрочем, можно, кажется, пасть еще ниже. Как звали ту мерзавку, которая сама себя кастрировала и написала об этом книгу?
– Как то есть САМА себя? – изумился Джефри. – Это вряд ли возможно. Еще, положим, сам себя..
– Вы, наверное, имеете в виду книжонку под названием «Обыкновенное убийство», сочинение некой… Маккаллерс, что ли, – сказал мистер Тэйт. – Лично я ее не читал, но слышал, что ужасная гадость.
– Итак, все согласны, – сказал Джефри, чтобы избежать опасного поворота беседы. Мистер Тэйт и мистер Уилберфорс скорбно кивнули.
Френсик приветствовал их решение без особого восторга.
– Почем еще знать, выгорит ли с Хатчмейером, – сказал он Джефри за обедом в ресторане «Уилерз». – Главное сейчас, чтобы газетчики не пронюхали, а то отпугнут его. Давайте-ка для пущего туману называть это дело «Девством».
– Что ж, очень подходяще, – сказал Джефри. – Девственные гранки будут месяца через три, не раньше.
– Стало быть, хватит времени обработать Хатчмейера.
– Вы думаете, правда есть шанс, что он откупит?
– Шансов сколько угодно, – сказал Френсик. – Мисс Футл имеет на него огромное сексуальное влияние.
– Поразительно, – сказал Джефри, содрогнувшись. – Но, судя но «Девству», о вкусах лучше не спорить.
– Соня, кстати, замечательно торгуется, – сказал Френсик. – Она всегда запрашивает такие авансы, что американцы аж глазами хлопают. И понимают, что она верит в книгу.
– А этот наш Пипер согласится на десятипроцентные отчисления?
Френсик кивнул. У него был по этому поводу разговор с мистером Кэдволладайном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34