- Да, вполне. Она произвела впечатление очень знающего и
образованного солдата, - уклончиво отозвался О'Нейл. - Так о чем мы
говорили. Ах, да, о безбрачии.
- Она очень независима, - добавил Орнигон. - Слишком независима, как
считают многие. Ее решение отложить брачную церемонию огорчило многих.
Капитан Пужон может настаивать на расторжении соглашения, и для
Лейтенанта Мариетты это очень плохо.
Для обиженной стороны есть возможность найти нового супруга. Сторона,
нанесшая обиду, лишается такого права. Такие люди оставляют общество
совсем, до наступления установленного срока. Они не остаются с нами.
Совершенно новая категория людей, а Орнигон не собирался давать
подробные объяснения.
- Так она, что... капитан ее не устраивает? - он спрашивал, стараясь
показаться безразличным, но сердце из его груди буквально выскакивало.
- Она говорит, что он ей нравится, очень, - неодобрительно заметила
Самарита, - но что она еще не готова к замужеству. Но ведь и от него
трудно ожидать, что он будет ждать до "завершения" деятельности.
Все слушали в тишине очень печальную Вторую Бранденбургскую. Как
только затихли последние аккорды, Самарита беспокойно завозилась на
кушетке.
- Теперь удобно задать ему вопрос, благородный супруг?
- Если хочешь, - несколько нервозно ответил Орнигон, включая звуковую
систему.
- Если вы не обидитесь, Благородный Пришелец, мы поговорим на другую
тему. Мой благородный супруг и я заметили, что иногда вы называете нас
странными именами. Например, мое имя Самарита, а вы иногда обращаетесь ко
мне "Сэмми". Орнигон говорил, что его вы называете "Эрни". Даже к
блестящей Мариетте вы обращаетесь, если не ошибаюсь, "Марж"?
- Маржи.
- Нас интересует, почему вы так поступаете?
- А, хорошо. Это всего лишь уменьшительные имена. Почему вы с такими
опасениями спрашиваете об этом?
Это ласкательные имена. Мы, таранцы, обращаемся так к друзьям. Это
совсем не обидно, уверяю вас.
Ужасно странно было видеть Самариту плачущей.
- Поэт О'Нейл, как же вы можете считать нас друзьями? Ведь мы едва
знакомы, - она села на кушетку и низко склонилась, уронив голову на руки,
так, что кончики грудей были видны.
- Может быть, мы вкладываем разный смысл в слово "друг". Я считаю...
так, ну, это кто-то, кому можно довериться в трудную минуту, - он
совершенно оторопел, пытаясь выплыть из глубокого омута, в который его
занесло.
Поддержки ждать не приходилось. Оба супруга выглядели сбитыми с
толку.
Симус сделал еще одну попытку:
- Друг - это тот, с кем можно быть самим собой, от которого не нужно
прятаться, и который просто не даст вам замкнуться на ваших проблемах.
Какие банальности я говорю, Господи!
- Удивительно, - бормотал Орнигон. - И для нас это значит то же
самое, хотя мы и не смогли бы так ясно выразить.
Мы оба признательны вам, что вы так думаете о нас. Много, много лет,
уже когда мы были супругами, у нас ушло на то, чтобы стать друзьям и...
это было нелегко...
- Как же вы можете видеть во мне друга. Ведь я злая, заносчивая и
самолюбивая? - Сэмми залилась слезами еще пуще.
Ситуация выходила из-под контроля.
Дорогой Господи на Небесах, да я еще гадал, любят ли эти двое друг
друга. Ну, что мне теперь делать, что говорить?
Поддавшись инстинкту, О'Нейл встал, сцепив руки на всякий случай,
чтобы не потерять контроль над собой.
- Черт возьми, Сэмми, вы забыли, откуда я прибыл сюда, - грубовато
проговорил Симус. - Когда красивая женщина говорит такие глупости, нужно
взять ее в руки, пока она не засмеется, вот и все.
Она немного подняла голову и взглянула на него влажными темными
глазами.
- Если можно, - с глубоким волнением Орнигон поднялся, - у нас есть
обычай, не такой поэтичный, как "ласкательные имена" или "крепкое объятие"
и "поцелуй". Люди протягивают друг другу руки, вот так, - Орнигон подошел
к Самарите, которая протянула навстречу ему руки. - Друзья прикасаются
друг к другу так, - Орнигон и Самарита нежно соприкоснулись кончиками
пальцев и сплели руки. Это было удивительно трогательное красивое
мгновение. Потом они подали свободные руки ему, образуя круг дружбы.
Позже, пытаясь заснуть, О'Нейл удивлялся, кем он теперь стал для этих
людей. Затылок разламывался. В дверях никого не было.
Черт возьми, я надеюсь на вас, ребята, наверху, защитите меня. Эй,
вы, доверяйте этой девушке на берегу, когда я дрейфовал. Прекрасная мысль.
А что прикажете делать с этими двумя?
Сэмми и Эрни великодушно приняли его в круг своих друзей. А ведь на
Зилонге дружба - такая редкость! Тем более, это было очень серьезное
обстоятельство. Теперь они ему полностью доверяли. Ни здесь, на Зилонге,
ни на Таре обманывать друзей не годилось.

7
Медленно, достойно и торжественно двигались толпы вниз по узенькой
старинной улочке. Это напоминало церковное шествие.
Сотни светильников в руках людей, как символ благоговейного
поклонения, отбрасывали мрачные жуткие тени в рассеивающихся сумерках.
Словно церковное шествие. Что я делаю здесь, среди этих язычников?
Монастырская процессия немного отличалась. У этой не было ни
организующего центра, ни священных символов, которые несут служители, ни
Аббата или Приора, завершающего шествие, ни церковников и послушников,
возглавлявших толпу.
Эта толпа образовалась естественно сама по себе, словно
воодушевленная единым порывом.
Там, на "Ионе", любили процессии и Святые Дни. Фестивали ломали
привычный монотонный ритм жизни скитальцев. Но таранцы были совершенно не
способны спонтанно формироваться в процессию или фестивальное шествие.
Даже под холодным и всевидящим взглядом капитана Настоятельницы их шествие
напоминало разорванное хаотическое движение. Когда таранцы веселились, то
были совершенно неспособны сохранять ритуальное достоинство.
Симусу пришло в голову, что эта утренняя церемония в большом Городе
была слишком подобострастна. Нет, даже больше, все они немного
пресмыкались.
Это был день Зилонга - первый из десятидневной зилонгской недели. Как
он узнал, месяц состоял из трех недель, год - из десяти месяцев. Таким
образом, нужно умножить на 0,8, чтобы получить земную продолжительность
зилонгского века. Сэмми сказала, что было бы очень "странно", если бы они
выбрали другой день для богослужения. Разницы нет никакой, но люди должны
соблюдать религиозные обряды хотя бы несколько раз в году.
С тех пор, как она и ее супруг стали занимать в обществе заметное
положение, посещать Площадь Богослужения стало их долгом. Эта площадь
находилась за Центральной Площадью.
Это была своего рода уловка, позволяющая не ломать принятый ход
вещей. О'Нейл понял. Комитеты имели обыкновение "замечать" такие
отклонения.
Как бы там ни было, Комитеты существовали.
Подходя к главной Площади Богослужения (был еще целый ряд малых
площадей, разбросанных по всему Городу), О'Нейл увидел, что она приподнята
на пять-шесть шагов над землей. В центре ее был установлен большой
просвечивающий шар, излучающий мягкий мерцающий свет.
Впереди шара, за поднятой платформой, находилось отверстие из
которого поднимался легкий дымок. Очевидно, именно в этой яме люди
"уходили к Богу" во время Фестиваля.
Может быть, под площадью Города были термальные источники,
выбрасывающие на поверхность пар.
Возможно, в яме был зыбучий песок.
Умело транквилизированные жертвы должны уходить из жизни без
недовольства. Поскольку Бог олицетворял и планету, и общество, опускание в
землю вполне допустимо было назвать "уходом к Богу".
Те, кто умирал естественной смертью, до наступления официального дня,
сбрасывались в скважину во время погребальной церемонии.
Когда Площадь Богослужения заполнилась людьми, зажглись фонари,
освещая белые тоги собравшейся ассамблеи. У каждого в руках была небольшая
чаша с жидкостью, напоминавшей вино.
Как только на небе появились первые отблески, низко прозвонил
колокол. Над толпой воцарилась полная тишина. Внутри шара начали струиться
и переливаться цвета, группы фигур в капюшонах, одетые в богатые пурпурные
и золотые тоги. Тоги приближались к шару с одной стороны площади.
Они двигались очень медленно, тихо напевая. Мелодия нарастала, в нее
вливались голоса из толпы.
Этот хор "жрецов" и "молящихся" становился все громче и громче,
захватывая всех окружающих ритмом и мощью.
Нет, это мне совсем не нравится, совсем, сказал себе Симус. Ее
Милость была бы бесконечно удивлена тому, что они сделали с памятью нашей
литургии.
После каждого псалма они прикладывались к чашам с жидкостью.
Симус умудрился выпить все залпом. В темноте никто этого не заметил.
Цвета в шаре сменялись все быстрее. Пение, освещение и движение
жрецов - все действовало гипнотически.
О'Нейл пытался изо всех сил сохранить равновесие. Странная жидкость,
даже в небольших количествах она была чем-то более крепким, чем ликер или
вино. Сладкая и тягучая, она обладала мощным и мгновенным действием.
Отвратительные образы возникли у него в мозгу; он уже не мог
справляться с чувством страха, которое пробудилось в нем.
Его преследовали образы взрывающейся "Ионы", Диких Гусей, кроваво
разрубленных на части, Капитана Настоятельницы, задушенной сатанинской
змеей; сцены насилия в церкви. Они сменяли друг друга, как в кошмаре. И
самое страшное - образ Бога, как ничто.
На несколько страшных мгновений весь этот ужас стал единственной
реальностью. Все, что он видел, было правдой. Он хотел вырваться, но его
не отпускали. Они завладели его разумом, воображением, заполнили собой
душу.
Это был конец всему, во что он верил, чего хотел, за что готов был
отдать жизнь...
Несколько жутких секунд он испытывал только одно страстное желание -
подняться на мостки и броситься в яму с огнем, чтобы покончить со всем
этим. Он не мог жить без надежды, он не мог жить без любви...
Потом выкатился яркий диск солнца и залил площадь светом.
Все кончилось.
Громкие крики восторга неслись из толпы, подобные "Deo britias" в
конце мессы.
Люди стали расходиться. Они были так же умиротворены и нормальны, как
и когда шли сюда на площадь; мило переговаривались со своими приятелями.
Даже если кто-то из них и осознавал, что еще недавно был в
наркологическом экстазе, он этого не показывал. Что бы это ни было, но его
действие быстро проходит, решил О'Нейл.
Обливаясь холодным потом и дрожа, О'Нейл пытался разобраться в этом.
Если ты не восприимчив к веществу, тогда это экстаз страха. Может
быть, и с ними происходит то же самое, и они так привыкли, что не замечают
этого.
Все равно, что биться собственной головой о крепкую монастырскую
стену. Когда прекращаешь, то сразу становится так хорошо, что не помнишь
уже никакой боли.
- Разве не красивая и освежающая церемония, Благородный Друг? -
поинтересовалась Сэмми, когда они пробирались к собственной башне сквозь
толпу. - Это так красиво. Становишься единым целым с Зилонгом, со всей
семьей, друзьями, со всеми людьми, со всей вселенной. Постигаешь все и
понимаешь свою незначительность в этом мире.
Казалось, она в прекрасном состоянии (совсем как Дейдра в воскресенье
утром).
- Что все это должно означать? - наивно поинтересовался он.
- Это невозможно выразить словами, Благородный Друг, - ответил Эрни.
- Нужно стать зилонгцем, чтобы понять.
За этим последовало совершенно неожиданное хорошее известие,
связанное с Днем Зилонга. Эрни отнесся к этому событию, как к "легкому
развлечению" в полдень. Для О'Нейла это был просто пикник. После
богослужения атмосфера в Городе улучшилась - всеми завладел дух отдыха и
праздника.
Маленькие бродячие оркестрики наигрывали на площадях и в скверах.
Уличные кафе были переполнены. Улицы наводнены красиво и ярко одетыми
людьми, мирно прогуливающимися вместе и беззаботно болтающими.
Что бы там не представляла собой "община", наркотик явно прорвал
формализм и тенденциозность зилонгской жизни.
Его гости были более оживлены, чем обычно. Сэмми, порхая по
"жизненному пространству" в приготовлениях к "легкому развлечению",
мурлыкала какой-то мотивчик.
Когда они покинули башню, чтобы совершить "короткую" прогулку к стене
Города, она затянула другой мотив и заставила О'Нейла и Эрни подпевать ей.
Представление женщины о расстоянии явно не совпадало с
представлениями Симуса. Через полчаса он, по привычке таранцев, начал
занудствовать.
- Вы годитесь мне в сыновья и достаточно сильны и молоды, - погрозила
она пальцем. - Прекратите жаловаться.
- Я буду жаловаться столько, сколько захочу, женщина, - Симус схватил
ее за талию и поднял в воздух, как ребенка, и начал кружиться вместе с
ней. И когда решил, что с нее довольно карнавальной карусели, бесцеремонно
усадил прямо на землю.
Эрни и все прохожие, направлявшиеся вместе с ними к городской стене,
решили, что это ужасно смешно - таранский молодой дикарь вытворяет свои
штучки в День Зилонга. Сэмми раскраснелась, ее покачивало от кружения, она
сияла и была ужасно довольна, совсем как маленькая девчонка.
- Вы делаете такие странные вещи, Поэт О'Нейл, очень странные.
- А ты, женщина, держи язычок за зубами, - посмеялся он, - а иначе я
сделаю что-нибудь еще более странное.
Все решили, что можно умереть со смеху.
- Прекрасно, жаловаться больше не придется, - она все еще тяжело
дышала, и ее восхитительная грудь быстро вздымалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38