Географическое положение Черниговского, вассального Новгород-Северского княжества и подвластных им земель вятичей было особым. Из этого района Руси, северовосточные границы которого подходили к окрестностям Москвы, вели удобные речные пути — летом по воде и волокам, зимой по льду на Средний и Нижний Днепр, Дон, Северский Донец, Оку и Волгу. Во владении чернигово-северских князей находились днепровско-деснянский и окско-волжский водоразделы, верховья Дона; долгое время им принадлежала обширная Муромо-Рязанская земля, практически все Поочье. Через свой важный торговый город Любеч на Днепре северяне были связаны со Смоленской, Полоцкой и Новгородской землями, с Прибалтикой, а через Тмутараканское княжество на северокавказском побережье Черного моря, основанное и присоединенное к Черниговскому Мстиславом Храбрым в начале XI века, — с Кавказом, Крымом, Византией, Средиземноморьем.
Развитая по меркам тех времен экономика позволяла северянам иметь в Новгороде-Северском, Путивле, Курске, Рыльске, Трубчевске, Козельске, Вщиже и других удельных центрах воинские дружины, а в столице даже постоянных наемников, содержать бояр, челядь, купечество, священнослужителей и т. д. Главный показатель развития и благоденствия того или иного края, как известно, — наличие городских поселений, их количество и плотность. Так вот, ни Владимиро-Суздальское или Рязанское княжества, ни расположенные ближе других к густонаселенной Центральной Европе Галицкое или Волынское не имели столько городов, сколько их было в XII веке на Чернигово-Северской земле. Чтобы читатель наглядно представил себе многочисленность городского населения Черниговской земли на 1185 год, то есть ко времени похода князя Игоря на половцев, назову ее города по летописным упоминаниям: Любеч, Чернигов, Листвен, Сновск, Курск, Новгород-Северский, Стародуб, Блове (Обловь), Вырь, Моривейск, Ормина, Гомий, Вщиж, Болдыж, Корачев, Севьско, Козельск, Путивль, Дедославль, Дебрянск, Лобыньск, Ростиславль, Колтеск, Кром, Домагощ, Мценск, Уненеж, Всеволож, Вьяхань, Бахмач, Беловежа, Воробейна, Блестовит, Гуричев, Березый, Ольгов, Глухов, Рыльск, Хоробор, Радощ, Воротинеск, Синин Мост, Ропеск, Оргощ, Зартый, Росуса, Чичерск, Свирельск, Лопасна, Трубецк (Большая Советская Энциклопедия, 2-е изд., т. 47, стр. 162). Пятьдесят городов! И стояли еще Речица на Днепре, Сосница на Десне, неприступный островной Городец-на-Жиздре, ремесленный вятичский Серенск, Мосальск неподалеку, Глебль и Попаш на границе с Переяславской землей, портовое поселение Тмутаракань на Черном море, захваченное половцами, а на самом краю поля половецкого Донец, куда держал путь князь Игорь, бежавший из плена летом 1185 года… По данным той же энциклопедии, летописи зафиксировали на Руси конца XII в. 206 городов. М. Н. Тихомиров прибавлял к ним еще восемнадцать, так что густота городских пунктов Чернигово-Северской земли представляется исключительной.
Причем за пределами внимания средневековых наших историков оказалось, очевидно, какое-то число Чернигово-северских городов, в которых, как всюду на этой обширной и богатой земле, жили воины, охотники, купцы, кожемяки, шорники, бортники, горшечники, портные, салотопы, столяры, плотники, ремесленники, делающие телеги, сани, лодки, кирпичи, веревки, гвозди, кольчуги, топоры, орала и мечи… Жили в северских городах, в первую очередь в столице и удельных центрах, народные певцы и скоморохи, книгочеи и переписчики книг, гусляры, иконописцы и зодчие.
Особый период в культурной жизни Чернигово-Северской земли — девятнадцатилетнее, с 1054 года, княжение умного, деятельного и образованного Святослава Ярославича, который окружал себя квижниками, имел обширную библиотеку. Е. В. Барсов .писал, что Святослав «т ш а т е л ь но наполнял книгами свои клети» и являлся перед своими боярами, «а к и новый П т о л о м е й».
С именем Святослава связывают замечательные памятники старой русской книжной культуры — всемирно известные «Изборники» 1073 и 1076 гг. Первый — «Собор от многих отец… вкратце сложен на память и на готов ответ» представляет собой своего рода богословскую переводную энциклопедию, содержащую также статьи по философии, логике, грамматике, притчи и загадки. В этом сборнике сохранился прекрасный рисунок, изображающий все семейство князя с тщательно выписанными мельчайшими деталями княжеских одеяний в красках. Второй «Изборник» составлен из сочинений общеморального содержания: это «словеса душеполезна» статьи о «четьи книг», «о женах злых и добрых» и «како человеку быти», «наказания», «вопросы и ответы». В «Изборнике» кратко и выразительно сказано о пользе чтения: «Добро есть, братие, почитанье книжьное». На сборнике помета: «Кончашася книгы сия рукою грешнаго Иоанна. Избрано из мног книг Княжьих… в лето 7584 при Святославе князи Русьскы земля».
В первом же «Изборнике» особого нашего внимания заслуживает статья Георгия Хоровоска «Об образах». Имелись в виду не иконописные образы, а то, что мы и сегодня называем «образами» в литературоведении и критике. Своеобычный литературный учебник нашего средневековья знакомил читателя с природой художественности, спецификой искусства слова, системой тропов. «Творческих образов суть двадцать семь»… Первый из них — «инословие», то есть аллегорическое иносказание, и мы поражаемся, как умело пользовался автор «Слова» этим художественным приемом. Затем следовал «перевод», то есть метафора, а по красочной метафоричности, образности текста «Слово» — вне всяких сравнений. Среди художественных тропов не на последнем месте числилось и «лихоречье» — «речь лишенную истины возвышения ради» , и мы позже вспомним именно «лихоречье», чтоб несколько приблизиться к отгадке авторства бессмертной поэмы. «Изборники» Святослава через девятьсот лет дошли до наших дней, автор же «Слова», бесспорно, мог изучать эти книги через сто лет после их выхода в свет…
«Таким образом, Чернигов — город промышленный и богатый — в ХП веке был вместе с тем центром тогдашней образованности» (Е. В. Барсов. «Слово о полку Игореве» как художественный памятник Киевской дружинной Руси. М.., 1887, т. 1, стр. 276). Чернигов — единственный наш город, в котором доныне сохранилось пять домонгольских памятников русского зодчества, два монастырских архитектурных ансамбля, подземный храм н система пещер в Болдиных горах. Архитектура — наиболее очевидное, зримое и предметное выражение творческого гения народа, «людное дело», как назвал его один средневековый автор. Безымянные черниговские зодчие, живописцы, скульпторы, резчики, литейщики, каменщики, каменосечцы, кузнецы, лепщики создавали каменную летопись времен давно прошедших. «Пусть же она, хоть отрывками, является среди наших городов в таком виде, в каком она была при отжившем уже народе, чтобы при взгляде на нее осенила нас мысль о минувшей его жизни и погрузила бы нас в его быт, в его привычки и степень понимания, и вызвала бы у нас благодарность за его существование, бывшее ступенью нашего собственного возвышения». Эти слова Гоголя можно с полным правом отнести и к литературе, среди великих памятников которой, возвышая нас, благодарных, возвышается наше «Слово о полку Игореве», явившееся миру на Чернигово-Северской земле и вот уже более полутора столетий манящее исследователей разных стран своими тайнами.
Прежде чем перейти к некоторым из этих тайн, раскрытие которых, возможно, приблизит нас к тайне авторства «Слова», мы должны поискать в поэме конкретные признаки, подтверждающие ее рождение на Чернигово-Северской земле, культура которой стала благодатной почвой для этого «благоуханного цветка поэзии», — шедевры не возникают на пустом месте! Серебряная чекань на турьих рогах, найденных в черниговской Черной Могиле, отразила в необыкновенной концентрации и с редкой художественной силой языческие представления; на резных белокаменных капителях черниговского Борисоглебского собора сохранились скульптурные отзвуки дохристианских верований, в частности, изображения пардусов (гепардов) как атрибутики власти местных князей, в Чернигове был найден в петровские времена огромный серебряный идол. «Художественная школа Чернигова обладала ярко выраженным своеобразием, проявившимся в широком использовании славянских, во многом языческих мотивов, призванных в иносказательной форме передавать важнейшие политические понятия своего времени. Все это сближает „Слово о полку Игореве“ с искусством Чернигова и позволяет говорить с достаточным основанием об общей почве, формировавшей мировоззрение и художественные идеалы певца Игорева похода и творцов черниговской художественной культуры. Особенно сближает их подчеркнутое внимание к народным фольклорным средствам художественной выразительности, отсутствие церковно-христианской символики» (Е. В. Воробьева. Художественная культура древнего Чернигова и автор «Слова о полку Игореве». В кн. Актуальные проблемы «Слова о полку Игореве», Сумы, 1983, стр. 35).
Е. В. Барсов: «Нельзя не заметить, что „Слово о полку Игореве“ глубокими корнями связано с историей Черниговского княжества». И это воистину так! История княжества, мимо которой не могла пройти тогдашняя литература, стала предметом внимания двух его великих поэтов — Бояна и автора «Слова». Обобщив обширный исторический материал, академик М. Н. Тихомиров писал: «Произведение Бояна, насколько о нем позволяет судить „Слово о полку Игореве“, несомненно, было произведением черниговского автора. В этом нас убеждает подбор исторических известий, которые… были связаны с Черниговом и черниговскими князьями. Эта черниговская ориентация Бояна ясно сквозит в его сочувствии к Олегу Святославичу — храброму и молодому князю и к его брату красавцу Роману. „Ольгово хороброе гнездо“ стоит в поле внимания автора „Слова о полку Игореве“. Оба произведения, отделенные одно от другого целым столетием, рассказывают „трудные повести“ о храбрости и неудачах черниговских князей, их изгнании и счастливом возвращении на отцовский престол» (М. Н. Тихомиров. Боян и Троянова земля. В кн. «Слово о полку Игореве», М. —Л,, 1950, стр. 180).
«Слово» прочно прикрепляется к этому княжеству также топонимическими признаками — в поэме названы Новгород-Северский, Курск, четырежды Чернигов, четырежды Путивль, в разных лексических вариантах свидетельствуя не только о хорошем знании автором именно этого района Русской земли, но и о любви к нему, как к своей, быть может, родине. Галич же, скажем, не упомянут ни разу, и, учитывая, что каждое княжество феодальной Руси тех лет преследовало прежде всего свои сепаратные интересы, только северянин мог с такой настойчивостью напоминать о Тмутаракани, завоеванной половцами, снова овладеть которой возмечтал князь Игорь.
М. Н. Тихомиров: «Только реки Киевского и Черниговского княжеств — Донец, Днепр, Стугна, Сула — изображены в „Слове“ с наибольшей картинностью». Ученый обращал особое внимание на слова автора о незначительной Стугне, что «худу струю имея, пожръши чужи ручьи и стругы, рострена к усту» уже достигает «пределов реалистического изображения».
Эти и многие иные обстоятельства, о коих речь впереди, исключают из числа предполагавшихся авторов галичанина, киевлянина или половчанина. Они едва ли могли знать, например, черниговские отряды ковуев по их тюркским родоплеменным названиям — могутов, татранов, шельбиров, топчаков, ревугов и ольберов. Названия эти, как известно, зафиксированы лишь в «Слове», ни один другой письменный источник средневековой Руси их не знает.
Итак, с Чернигово-Северской землей неразрывно связаны политические пристрастия автора, избирательность его исторической памяти, топонимические и этнографические подробности поэмы, вся литературная канва «Слова». О многом говорит одно лишь то, что тематическую и сюжетную основу произведения составляет поход новгород-северского, путивльского, курско-трубчевского и рыльского удельных князей, а не, допустим, объединенный победоносный поход против половцев великого князя киевского Святослава Всеволодовича, состоявшийся незадолго до похода Игорева.
И все-таки язык поэмы — это великое чудо старорусской словесности — главный свидетель ее происхождения! В последние годы .обнаруживаются новые и новые, все более веские, практически неопровержимые лексические доказательства, что автор его был чернигово-северянином. Одно из доказательств — обилие в поэме тюркизмов. На эту тему написано множество специальных работ исследователей: русских — Н. А. Баскакова, В. А. Гордлевского, Ф. Е. Корша, С. Е. Махова, П. М. Мелиоранского, польского — А. Зайончковского, немецкого — К. Г. Менгеса, американского — О. Прицака. В своей книге «Восточные элементы в „Слове о полку Игореве“ (Л., 1979 г.) К. Г. Менгес, скажем, кроме „могутов“, „татранов“, „шельбиров“, „топчаков“, „ревугов“ и „ольберов“ числит в поэме еще пятьдесят слов восточного происхождения; русский язык всегда вбирал в себя словесные богатства из. любого источника, а Чернигово-Северское княжество было шире других открыто в сторону степи. Кстати, часть лексики восточного происхождения — неопровержимое доказательство подлинности „Слова“. Половецкий язык к новому времени исчез вместе с носителем этого языка, и мы можем судить о нем только по лексическим остаткам, сохранившимся в тюркских и других языках, по обнаруженному, как писал Б. А. Рыбаков, в библиотеке Франческо Петрарки краткому половецко-персидско-латинскому словарю…
Убедительным аргументом, точно локализующим поэму, служат местные, диалектные русские слова и словоупотребления. Игумен Даниил, чья чернигово-северская принадлежность бесспорна, пишет в своем «Хождении»: «Есть же церковь та Въскресение образом кругла», «И есть на месте том был монастырь женский…», «И т у есть место близ пещеры т о я»… Множеством указательных местоимений отмечен весь текст «Слова о полку Игореве»! «Начати же ся тъй песни по былинам сего времени…»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81