Нет могуществу мага границ,
хоть могущество — это не мед.
Он стряхнет мои слезы,
с пушистых ресниц,
и взамен ничего не возьмет…
Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь затянул унылую вечернюю песнь — то угас последний солнечный луч, красный диск скрылся за обзором. Все замерли…
— Раунд прошел в позиционной борьбе, — усмехнулся Игорь в усы.
— Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под славянские же стрелы соваться! — нарушил Сев повисшее в воздухе молчание.
* * *
Ярославова «Правда» узаконила деление божьих рабов на «новых» русичей-огнищан и русичей «старых» — смердов: «Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика». Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех смердов ленивыми и ни на что не способными. Мог бы рогатиной получить. Да где вы ныне найдете на всех по рогатине. Хотя дубовые сучья все так же крепки по Руси…
Хромой сын Владимира, подобно отцу, весело проводил ночи в своей загородной резиденции, селе Берестове. Иерей местной церкви Святых апостолов, Илларион, вскоре стал митрополитом и благословил православных на окончательное изничтожение языческой ереси.
С той поры служители Велеса засекретили свою деятельность, хотя то здесь, то там появлялись перехожие калики, лечившие заклинанием да заговорами. Костоправы и травники, скоморохи и сказители путешествовали по дорогам и почитались за юродивых да блаженных. Волхвы и вещуны схоронились в чащах и пещерах. Впрочем, через двадцать лет, один из них возглавил восстание в Новом городе. Бедный люд взялся за колья, но жрец не хотел крови, наивный, он верил в силу Слова, ведь и зверь, бывает, слушает, как человек. Епископ Новгородский в полном облачении и с крестом в руках вышел на вечевую площадь, предложив всем язычникам отойти к волхву, а христианам собраться вокруг князя Глеба.
Сам князь вышел на переговоры:
— Если ты волхв, скажи, что сбудется с тобою самим?
— Мои Боги говорят, что ты не в силах причинить мне вред. И еще говорят мои Боги, что свершится скоро великое чудо.
— Говорят? Врут твои истуканы! Получи!… — с этими словами Глеб обрушил топор, ранее спрятанный под плащом, на голову жреца.
Все, кто стал за язычника, были порубаны предательски налетевшей, остервенелой и вооруженной до зубов дружиной.
Года через три епископ Феодор скончался при странных обстоятельствах, Глеб тоже отправился вслед за святым отцом в свой христианский ад два лета спустя. Произошло это, надо полагать, не без ведома Стрибога.
Не было и нет всеобщего рецепта от бед, единого лекарства от всех болезней. Если власти и знали об этом, то от осознания собственного бессилия казнили направо и налево, тщетно доказывая свою необходимость и значимость. Любой инакомыслящий тем или иным способом преследовался, изничтожался, его втаптывали в грязь, сжигали и распинали. Между тем, именно еретики от науки, отщепенцы от религии, язычники искусства подымали человеческую культуру ввысь, покоряя вершину за вершиной. Именно то, что называют благом цивилизации или государственным благом неумолимо сталкивало культуру вниз и обращало в ничто.
… Игорь, когда выдавалась свободная минутка, старался припомнить, кто ныне правит за морем, перебирая один за другим разрозненные факты истории.
Государь Владимир Мономах!? Нет, это вроде бы давно помер. Впрочем, за тридцать два года фактического правления этот властитель изрядно досадил ростовщикам, недобитым хазарам и «миссионерам», устроив им веселую ночь в 1113-году. Со времен Вещего Олега, пожалуй, у Руси не было лучшего князя. Вот кто, действительно, Красно Солнышко! — думал Игорь.
Отпрыск же самого Вещего, — вспоминал он, — тоже Олег, в 940 году был провозглашен королем Моравии, там при поддержке двоюродного брата — Игоря Старого, воевал с венграми. Война продолжалась девять лет с переменным успехом, сначала Боги покровительствовали Олегу Младшему, но после военных удач, его разбили на реке Мораве. Бесполезным выдался и поход на Велеград. После победы у Ольмюце последовал разгром при Брюнне.
Затем из Гардарики пришло известие о смерти Игоря — сестрино письмо звало домой. Около года погостив у ляшского князя Земислава, и приняв христианство, Олег Младший вернулся в Киев, где помог сестре Ольге расправиться с древлянами, свидетелями её предательства, и благоустроить на новый лад Русь. Олег кончил свои дни в 967 году, так и оставшись лишь тенью великого языческого отца…
По смерти Мстислава, сына Мономаха, — как Игорь знал, — Рюриковичи окончательно передрались, не брезгуя никакими средствами, лишь бы досадить соседу. Тут припомнил он и младшего Мономашича, Юрия, прозванного Долгоруким, за персты загребущие. Юрий действительно застроил Ростово-Суздальский край, и поставил он на реках да озерах немало городов и крепостей — та же Москва с Дмитровым, Звенигород, Переславль-Залесский и Юрьев. Однако женатый на дочери половецкого хана, князь не раз подговаривал тех же половцев нападать на Русь. Жен, к слову, стеснялись князья брать из славян, пришла мода на ромеек. На склоне годов Долгорукий воссел на Киевском престоле, но, будучи превеликим любителем питья, еды, женщин, не прокняжил там двух лет, как скончался. Не выдержало старое сердце, ему было около шестидесяти пяти.
Друг-дружку князья христианские, взявши в плен, как правило, ослепляли — так случилось с Васильком, и зятем Глебовым, выжгли очи рязанскому князю Ярополку.
Еще Мудрый Ярослав заметил к стыду своему — оскудела, мол, земля русичей на ученый люд. И тогда хлынули на Русь греки да латыняне, иудеи и персы, уму-разуму нас поучить. Отчего же не послушать разумных иноземцев, коли не врут и душой светлы? Только стоило ли резать собственных книжников?
О подвигах и подвижничестве святых, монахов да аскетов слагались легенды, но если целомудренное и трезвое поведение вдруг стало предметом пристального внимания и восторженных речей — знать, вызывало оно удивление и не было обычным. «Судити митрополиту опорочи мирян, а в что их осудить, волен…» — выносить сор из избы никто и никогда не любил, а культовые служители и подавно.
Мы и ныне поднимаем на щит то одного, то другого сановника, соизволившего проявить благотворительность — пожалеть сирот и бедных детишек. Он поставил одной рукой свечку в храме, другой — подписал указ о начале военных действий. Не свеча ли это за упокой окровавленных мальчиков?! От щедрот своих князь с княгинею сыпали полну руку мелочи на головы подданных, осчастливленная подачкой голытьба дралась и ползала в глине, выискивая монеты, на потеху знати да бояр. Кому досталось — тот кричит здравицу, кто остался с носом — желает околеть более удачливому и не только ему. Не помилует князь — так, княгиня заступится. Не можешь совладать с мужчиной — одари его женщину соболями да мехами, подари ей платье в яхонтах. Правда, редкая женщина осмеливалась в стародавние времена вмешиваться в державные дела супруга.
* * *
Тучи над Арконой сгущались. Сколь ни сильны, ни многоопытны руги в деле ратном — не совладать их дружине малой с врагом многотысячным. Триста бойцов — световидовых всадников содержало святилище острова. Воины отдавали храму военную добычу, случись сеча, а быть в дружине бога — само по себе почетно. Они подчинялись исключительно волхву Любомудру, и князь не имел над ними власти. Роль его, как и князя в Древнем Новгороде, сводилась к разбору жалоб и обороне острова. Самые образованные люди того времени, волхвы, правили Буяном, — думал Игорь, — это лишний раз опровергает распространенное мнение о пиратской сущности ругов. Врут германские клирики — перед епископами они выслуживались.
Человек двести можно еще было собрать из числа изгоев, они добрые бойцы, им терять нечего. Три больших лодьи промышляло вдоль Янтарного берега Рутении — это еще сотни полторы варягов. Остальные островитяне — юнцы безусые, старики и женщины.
Лютоборов младший брат ни с чем вернулся из Киева. Великий князь Мстислав не принял дерзких язычников — с каких это пор единокровники словене стали варварами? С тех самых, как окрепла христианская церковь на Руси, мигом объявив все прочие веры греховными, а собственную — единственно правильной.
В угоду попам, чтобы утвердить чуждую русичам традицию, в начальный свод летописи тогда и сделали вставку об Андрее, брате апостола Петра, который, дескать, по дороге в Рим завернул в Киев, потом пошел в Новгородчину.
Так он и стал, мол, первым удачливым христианским проповедником на Руси. И об этом говорилось: «Святой Андрей от Иерусалима прошед Голяд, Косог, Родень, Скеф… Скиф и Словен лугами, степями, достиг Смоленска, и ополчений Скоф и Славянска Великого, и Ладогу оставя, в ладью сев, в бурное вращающееся озеро на Валаам пошел, крестя повсюду и поставлял по всем местам кресты каменные. Ученики же его Сила, Фирс, Елисей, Лукослав, Иосиф, Косма повсюду сделали ограды и все посадники (т. е. заместители правителей-князей) доезжали от Словенска и Смоленска, и многие жрецы окрестились и капища Перуна и Велеса разрушили и уничтожили».
Четырнадцать лет Славен и Рус, пращуры словенские, вели роды свои к Ильмень-озеру, а шли они из-за Рипейских гор, да мимо входа в царство Пекельное, где течет река Смородина, из-за самого моря Дон, из-за влаги-реки, Волги. Этот же путь Андрей преодолел с рекордной скоростью…
Опьяненный недавней победой над половцами русский князь Мстислав готовился к схватке с другим не менее боголюбивым Андреем, князем Суздальским, за право княжить в Великом Новгороде. Соперник копил силу во Владимире.
Недосуг Рюриковичам о корнях заботиться. И поганым руянам помогать не след — внушал князьям митрополит. Вобщем, спокойно смотрели братья-славяне, как разоряют крестоносцы западные грады — авось, до наших-то не доползет. И не первый, и не один век смотрели так.
Кстати, именно этот Андрей, как Игорь помнил, святой русской православной церкви, точно самая последняя нехристь, завершит дело, столь успешно начатое Красным Солнышком. Через год его рать ворвется в величественный Киев, три дня по приказу Боголюбского [34] дружина будет жечь и грабить великий город, три дня будут гореть крупнейшие библиотеки и разрушаться красивейшие терема, три дня озверевшие от крови русичи будут резать русичей. Батый и его темник Бурундай повторят княжьи подвиги лет через семьдесят, славя, впрочем, Сульде, а не Христа. Бог, быть может, простит, да люди не помилуют. Смерть от рук заговорщиков настигнет и Боголюбского.
Лишь ушкуйников лихих с Ладоги купил посол Лютобора. Только много ли они, тридцать воинов, стоят ныне супротив войска датского и германского. Восемь тысяч грозных наемников, храбрых воев восемь тысяч — против горсточки защитников острова? Пруссы обещали помочь, схоронить жен да детишек, и на том спасибо.
Ляхи — те переметнулись, не жди от них боле помощи. Не помогут — сами под германцами окажутся. Как славяне — недавние братья поморские, эти уж давно на Рюген нацелились. Тухнет рыба с головы, с головы княжьей гниет вся страна…
Два дня и две ночи Ингвар, Сев и Ратич по приказу князя провели на пристани, пока не отчалил последний корабль с родичами оставшихся на смертный бой. Были и такие, кто предпочел погибнуть рядом с любимыми и мужьями. Влада, сестра Сева, и Василиса, княжья дочь, спрятались в погребе, чтобы их не нашли, да не вывезли с Ружного. Там Влада проговорилась подруге об одной своей женской тайне, после чего княжна сильно пожалела о их бабьем недомыслии…
Теперь остров защищали самые непримиримые, самые испытанные и лютые воины. Со времен Вещего Олега здесь часто гостили свеи, бойцы знатные, славные воины все еще языческого Севера. Молодой король Швеции Кнуд [35] и его предшественник пристально следили за датской экспансией, и желали удачи скорее руянам, чем жадному Дану.
Епископ же датский, Абсалон, побеспокоился, чтоб во всех церквях епископства кляли, почем свет стоит, рюгенских пиратов. Клевету с усердием раструбили по всей Балтии монахи и купчишки. Эту клевету, бывает, и сейчас повторит не только книжный мальчик, но и зрелый ученый.
Да, случалось, брали в море чужие корабли, отбивая пленников словенских — ходили на целые города. Карали измену, отражая бесконечные набеги соседей. Взыскивали пошлину за стоянку в Арконе, торговали мехами, рыбой, янтарем и оружием. По всей Рутении славились хмельные медовые напитки словен. Водили кормщики Ральсвика чужие лодьи через пролив.
Многие язычники Балтии присылали Свентовиту дань, одни арабскими дирхемами, другие — гривнами, третьи — денарами. Иноземцы откупали место на рынке частью товаров. Кнуд [36] Великий, властитель Дании, Норвегии и Англии, что по материнской линии сам от ободритов, принес в дар ругенским Богам белоснежных скакунов. Король данов Свен Отто, подарил святилищу золотую чашу.
Сеяли бы и хлеба, да отняли все земли на материке римские прихвостни…
Проникновение христианства к народам Рутении происходило довольно медленно вплоть до середины десятого века. Приблизительно в то же время после смерти Горма Старого прежний порядок нарушился, прервался ход вековой традиции. Уже Гарольд Синезубый стал покровительствовать миссионерам Рима в Датском королевстве. Балтские славяне не сразу оценили агрессивность и непримиримость новой веры, скрывшейся под вкрадчивыми словесами, приняв ее за одну из многих. Когда, наконец, они разобрались, что к чему — по всей Рутении вспыхнуло восстание против засилья христианской церкви и Христовых воинов.
С благословения Рима и владыки Священной Империи велся откровенный грабеж полабов, шла кровавая экспансия рыцарей на земли славянских да балтских «варваров». Где не помогало божье Слово — в дело вступал меч. Так цивилизация уничтожала культуру.
Славянам, которые продолжали оставаться в земле вагров, полабов, бодричей и хижан было велено, чтобы они платили поборы епископам, с плуга по три корца ржи, да и по двенадцать денаров местной монеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43