там по правому борту мерцали в темноте несколько огоньков. Понять, что это и как далеко, пока не представлялось возможным, но штормовое состояние духа капитана передалось и мне. Иван оставался мрачновато-холодным.
– Сколько их?
– Один корабль, но и того хватит за глаза. – Николайе скривился. – Горят носовые и кормовые огни. Носовых три, расположены венчиком. Дело плохо, это пираты.
И тут я задала самый дурацкий вопрос, какой только может измыслить женская голова:
– Что им от нас нужно?
– Пожелать спокойной ночи, – усмехнулся Иван и передернул челюстью. – Будь готова ко всему.
Уйти не удалось. И впрямь же, как с руганью твердил наш капитан, – что такое двадцать узлов против тридцати? Нас настигли самое большее через час. Теперь я уже могу писать, руки не трясутся, а душа пребывает в относительном успокоении, но тогда… Сомневаюсь, что смогла бы написать хоть слово, даже будь у меня время и желание вести дневниковые записи. Всеми силами старалась вести себя спокойно, но могу поручиться только за то, что не орала дурным голосом и не требовала сейчас же доставить меня на берег. Все прочее остается на моей совести, хотя обломок на расспросы отмалчивается и усмехается.
Пираты подошли с правого борта, выкинули абордажные багры (увы, не помогли изощренные маневры Николайе) и намертво приклеились к нашей яхте. Их огромный, черный бот казался черным коршуном рядом с нашей изящной «Эскипой», таким же хищным и неумолимым. А когда разбойники, точно бобы из стручка, посыпались на палубу «Эскипы», на их боте вспыхнуло несколько фонарей-рефлекторов – и мы, ослепленные, оказались против целой толпы. Трое против толпы – минус я минус старый Николайе, что упал под ударами почти сразу же…
Да, все же я недооценила Ивана и переоценила собственную дурость. Не так мощен мне казался обломок и не так глубок. Но первое, о чем я подумала, когда двое пиратов упали справа и слева от меня: и я хотела это приручить? Головы обоих оказались вскрыты, точно кокосовые орехи, упавшие с пальмы на камень, – превратились в куски кости, жижу и ошметки волос.
По-моему, время потекло иначе в том месте, где находился Иван, а пространство искривилось и зримо потяжелело. Нас разделяла всего пара метров, но оттуда тянуло такой тяжестью, что мне показалось, будто вернулся позавчерашний шторм и вочеловечился в здоровенного обломка. Таким же восторгом пополам с ужасом оказывается напоена душа, когда воочию ощущаешь неистовство ветров, громов и молний. Сейчас ветер, громы и молнии звались просто – Иван; стихия швыряла разбойников по всей палубе и ревела так, что в ступоре замирали даже пираты, не то что я, дура.
Впрочем, дураки – орудия судеб, свидетельствую об этом неопровержимо и со всей убежденностью. Все кончилось гораздо быстрее, чем могло бы. Колченогий пират с грязно-седой бородой приставил к моему горлу нож, и обломок медленно опустил руки. Упала наземь жуткая булава, внушавшая мне необъяснимый ужас (Иван регулярно и плотно общался со своей колючей подругой, называл ее кистенем, и я жутко к ней ревновала). Пираты возликовали и бросились на обломка, которого скоро не стало видно под толпой навалившихся «джентльменов морской удачи». Хотя в том, что случилось, не нахожу своей вины. Перед началом абордажа мне было сказано держаться за Иваном, и это распоряжение обломка я выполнила в точности, но кто знал, что один из пиратов перелезет через корму и зайдет нам в тыл?
Ивану крепко досталось, а я, против собственных ожиданий, отнюдь не рухнула в обморок. Да, внутри все оборвалось, но удивительное дело – я лишь крепче сжала зубы и кулаки. Впрочем, после избиения обломок еще смог встать, а я так истово заглядывала ему в глаза, будто от того, что в них увижу, зависела судьба целого мира. Так оно и было. Наши судьбы висели на волоске, а что могло ждать меня – об этом я старался не думать. Нутро перевило, перекрутило, натянуло, будто лучную тетиву, только тронь – лопнет. Пираты даже про меня позабыли, так их потрясло, что обломок после чудовищной экзекуции встал и даже ухмыльнулся.
– Баба в море – дурной знак! – назидательно изрек пират с клочковатой грязно-седой бородой и весьма недвусмысленно окатил меня похотливым взглядом.
Губы Ивана пузырились кровью, глаза стремительно заплывали, скулы лиловели свежими ссадинами и содранной кожей, бровь оказалась рассечена, но, несмотря на это, он зорко следил за всем, что происходило на палубе. «Джентльмены удачи» без лишних эмоций предали морю убитых Иваном товарищей, перевели нас на пиратский бот, впихнули в тесный, мрачный трюм, и на долгие несколько дней солнце перестало для нас существовать.


Отчаяние + удивление

Мы довольно долго просидели в тишине и темноте, пока поняли, что кроме нас в трюме есть кто-то еще. Иван прижал к моим губам руку, призывая молчать, и сам затаил дыхание. Несколько минут ничто не нарушало тишины, а потом в противоположной стороне что-то скрипнуло и шевельнулось. Слава всеблагому, обошлось без крыс, я их терпеть не могу. Нет, в обморок, как многие дамы, не падаю, но ненавижу это племя искренне.
Звенел металл, что-то ворочалось в углу и сдавленно стонало.
– Кто здесь? – вполголоса пророкотал Иван.
Обломок – из той категории людей, шептать которым категорически противопоказано. Шепот, призванный успокоить и возвести между людьми мостик взаимного доверия, в исполнении Ивана рокочет и пугает еще больше. Скрип железа и звериный рык – вот что такое шепот обломка.
– Кто здесь? – повторила я.
– Число, какое сегодня число?
С трудом сдержала крик, так нелепо, жутко и потусторонне прозвучал в темном трюме этот хриплый голос. Иван ответил, после чего голос в противоположном углу надолго замолчал.
– Уже полгода, – в темную пустоту бросил он через какое-то время.
Как я тогда поняла, наш сокамерник только что оплакал и похоронил полгода собственной жизни. Наверняка он худ и изможден, в отчаянии и на грани сумасшествия, нарисовать другой портрет несчастного в противоположном углу я в своем воображении не могла.
– Кто ты и как сюда попал? – прошептал Иван, впрочем, уж лучше бы говорил обычным голосом.
– Если вас не убили сразу, значит, потребуют выкуп, – прилетело из противоположного угла. Наши вопросы незнакомец оставил без внимания. – Хотя все может измениться в считаные мгновения, ведь теперь у них есть женщина. Портовые шлюхи им надоели, и лучше бы вас убили сразу.
Иван напрягся, я это почувствовала. Будто темнота рядом со мной еще больше сгустилась и потяжелела. Вдруг стало жарко, лицо просто вспыхнуло, а внутри, наоборот, охолонуло. Мне бы о другом думать, вон какие перспективы обрисовал наш сокамерник, я же, как маленькая, заглядывала в потустороннее и смаковала собственный ледяной ужас.
– Серый Кит хитрее остальных, – продолжил между тем наш товарищ по несчастью. – Одним днем решит перехитрить своих собратьев – и сделает это. Возьмет женщину себе, мужчину бросит за борт, а натешившись, и ее отправит следом. Расскажет подельникам что-нибудь трогательное, как вы, не вынеся плена, прикончили друг друга и ваши трупы он вынужден был отдать морю. Пираты спросят меня, как все было, а за глоток мадеры я продам кого угодно.
Голос незнакомца звучал гулко, ровно и совершенно потусторонне, будто его обладатель уже находился вовне страстей земных и все происходящее его не касалось. Может быть, он сошел с ума, но в таком случае как быть с расхожей побасенкой, что умалишенные часто прозревают будущее?
– Тогда нам остается только одно, – сообщил Иван сквозь смех. – Придушить вас раньше. Спасибо, что предупредили.
– Руки коротки, – холодно ответствовала тьма. – Двадцать цепных звеньев в мизинец толщиной не дадут вам пройти и трети расстояния до меня. Весьма сожалею. Наберитесь терпения и исполнитесь стоического равнодушия.
– …Десять, одиннадцать, двенадцать…
Милая бумага, и чем ты думаешь занялся Иван после слов незнакомца? Заглянул внутрь себя в поисках моря стоицизма и озера терпения? Как бы не так! Нет, мне никогда не понять, как устроены мужчины. Он считал звенья на цепи, которой был прикован к стене!
– …Девятнадцать, двадцать, кольцо, рука, – закончил счет обломок. – Действительно двадцать. Простое совпадение или все цепи у пиратов по двадцать звеньев?
– Не все. У вашей подруги поменьше. Семнадцать.
Действительно, меня приковали к стене семнадцатизвенной цепью. После подсчета Иван ненадолго замер, что-то бормоча себе под нос.
– На слух, дружище, на слух! Определяю количество звеньев на слух! А вы думали, вижу в темноте?
Мне только показалось или голос в том углу действительно обрел нотки сарказма? Возможно ли такое? Хотя чему только не научишься за полгода в темноте!
– На палубу выводят? Когда дают еду? – Иван был деловит.
– Выводят раз в день, посему советую запастись терпением и стреножить мочевой пузырь. Еду приносят утром и вечером. Кстати, в тот момент, когда открывается люк, сюда проникает солнце. Не считая утренней прогулки по палубе, больше неба вы не увидите. Раз в неделю заставляют прибираться, поэтому тут относительно чисто. Пираты любят свою посудину. Добро пожаловать в царство стерильной чистоты! Будьте счастливы!
Иван несколько минут негромко звенел цепью, потом надолго замолчал и, судя по дыханию, уснул. Милая бумага, представляешь? Он просто-напросто уснул! А наш сокамерник потусторонним голосом изрек:
– Пусть поспит. Силы еще пригодятся. Ему, наверное, здорово досталось?
– Если вы за пару минут кончаете четверых, трудно рассчитывать на всепрощение.
– Четверых? – протянул голос. – Ваш спутник не самый смиренный человек на свете.
– Пятерых, – сквозь сон лениво бросил Иван. – Пятый умрет на днях. У него больше нет желудка, а эти идиоты напоили его водой.
– Действительно идиоты, – пробормотал голос в темноте и в свою очередь умолк.


Хладнокровие + жестокость

Дальнейшие события лишь подтвердили слова нашего сокамерника. Кстати, когда нас на следующий день вывели на палубу, мы с Иваном узрели во плоти обладателя голоса из темноты. Сильно изможденный человек, до самых глаз заросший пегой бородой, бросил на нас холодный взгляд и усмехнулся. Чуть ниже Ивана, наш товарищ по несчастью и после полугода плена оказался широким в плечах, но худым и плоским, как стиральная доска. С него будто соскребли всю плоть, и он стал похож на пугало, которое в поле распирает деревяшками драную рубаху. Пока нас по очереди водили в гальюн, обломок, прищурившись, стрелял по сторонам заплывшими глазами и внимательно разглядывал «голос в темноте», пиратов, горизонт. Милая бумага, говоря «выводили на палубу», я имела в виду следующее: нас выводили в цепи, даже меня, а подведя к гальюну, пристегивали к стене. Рассеченная бровь Ивана запеклась кровяной коркой, и страшная треугольная дыра над глазом всякий раз повергала меня в ужас, стоило взглянуть обломку в лицо – все внутри мерзко обрывалось и валилось куда-то в пропасть. Лицо распухло, губы вздулись, цвета преобладали лилово-вишневые и ядовито-сизые.
Во многом Огано, так звали «голос в темноте», оказался прав. Пираты не сводили с меня глаз, а взгляд Серого Кита, того самого пирата с грязно-седой бородой, который в ночь абордажа приставил к моей шее нож, просто поверг в отчаяние. Целой и невредимой мне оставалось существовать считаные дни. Увы, призрак выкупа был слишком туманен и весьма отдален по сравнению с соблазном использовать меня гораздо более доступным и варварским способом.
Вынесли на палубу пятого, того самого, чью смерть предсказал накануне Иван. При этом пираты бросали на обломка ненавидящие взгляды, на что Иван лишь усмехался разбитыми губами и презрительно ругался вполголоса: «Идиоты!» Без лишних церемоний Серый Кит осенил погибшего собрата прощальным знамением, и того швырнули за борт.
– Чего они хотят от тебя? – спросил Иван Огано в трюме, уже после прогулки.
– Ничего, – равнодушно ответил тот. – Взять с меня нечего, убивать не спешат, вот и катаюсь с ними.
– Бежать не пробовал?
– Не сподобился, – усмехнулся Огано. – Летать не обучен, да и грехи к земле тянут. Тяжеловат выхожу.
– Сколько всего пиратов? Я насчитал двенадцать.
– За вычетом твоих пятерых – четырнадцать. Двое ведут вашу яхту.
– Пока не ослабли, нужно бежать.
– И рад бы посмеяться, да не смеется что-то.
– Потом посмеемся, на свободе. Их всего-то двенадцать на боте.
– Даже для тебя многовато.
– Если у них не будет арбалетов, нет ничего невозможного.
– Пираты не жалуют арбалеты.
– Я это заметил.
– А ведь когда-то их было двадцать три, – тоскливо протянул Огано.
– И куда делись четверо? – усмехнулся обломок.
– Мне повезло меньше. Пять – четыре в твою пользу.
Милая бумага, куда я попала?

Серый Кит решился. Я поняла это по взгляду, затуманенному спиртным и похотью. Атаман смотрел на меня так, что никаких сомнений не осталось – ближайшей ночью должно было случиться страшное. Ивана Серый Кит с ближайшими приспешниками без лишнего шума убрал бы, а меня ждала участь, по сравнению с которой участь жертвенного агнца показалась бы верхом справедливости и везения.
Куда мы шли, на какой выкуп надеялись пираты, если нас даже не спросили, откуда мы родом и как велик наш выкупной капиталец? Ивану это показалось подозрительным с самого начала, с чем не замедлил согласиться Огано. Понятно, оба они калачи тертые, а у меня силы таяли, как твердое масло на сковороде. Последний всплеск сил ожидался ближайшей ночью, потом накатило бы спасительное сумасшествие, а может быть, и физическая кончина. Не хотела бы остаться в здравой памяти, когда… Брррр!
Все эти дни Иван негромко гремел цепью, а Огано задавал вопросы, которые лично мне казались ничего не значащими. Обломок, усмехаясь, отшучивался и продолжал греметь цепью. А когда на вечерней заре открылся люк и один из пиратов спустился с едой в наш мрачный плавучий застенок, случилось вовсе для меня неожиданное. Едва пришедший поставил наземь бадейку с похлебкой и жбан воды, Иван быстрее молнии прянул к нему – причем помянутые двадцать звеньев цепи нисколько ему не помешали – и сделал нечто такое, отчего «джентльмен удачи» оказался сложен чуть не вдвое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63