– Гарольд, Гарольд, сын мой… Ульфитцель бережно держал его ледяную руку:
– Он отмучился, мой господин.
Его глаза открылись, совершенно ясные в это мгновенье:
– Он? Или Бог гневается на всех нас? Гурт хотел вести армию, чтобы Гарольду не нарушать больше клятву, подняв меч на Вильгельма, но король не мог иначе. Это Божия справедливость в том, что мы разбиты?
– Его милосердие все превышает, – мягко заметил аббат Ульфитцель. – Мы не должны бояться за короля. Успокойся, Леофрик, друг мой.
Аббат глубоко вздохнул и закашлялся. Ульфитцель стер струйку крови в уголке его рта.
– Я думаю, тебе не стоит сейчас разговаривать, отдохни. Леофрик замотал головой:
– Нет-нет, я должен поговорить с тобой о графе. Прошу тебя, не позволяй ему проводить свою жизнь в бесполезной борьбе. Если это воля Божия – чтобы Вильгельм носил корону, – заставь графа помнить: он нужен своему народу. Он не сможет служить ему в могиле, даже если это будет могила героя.
Казалось, эта речь совсем его истощила, и Ульфитцель не был уверен, слышал ли он его обещание передать эти наставления Вальтеофу. Он погрузился в горячую молитву о том, чтобы это можно было сделать, чтобы Вальтеоф не лежал в этот момент бездыханным на каком-нибудь поле. Он так горячо молился, что не знал, сколько времени они так молчали вместе. Но, наконец, думая, что аббат спит, он поднялся. Однако, как только он встал, Леофрик открыл глаза и сказал словами святой Моники, матери святого Августина:
– Положи это тело, где угодно, только вспоминай меня перед алтарем Господним.
На следующий день он умер. Аббат Ульфитцель остался на его погребение и потом, грустный, поехал домой. Он потерял старого друга.
В течение нескольких недель медленно доходили новости. При Витангемоте, к северу от Лондона, состоялось собрание всех первых людей королевства, и юного Эдгара Этелинга провозгласили королем, хотя венчание на царство произойдет на Рождество.
Герцог Вильгельм достиг Саусворка, выслал небольшую группу против лондонцев, вышедших на мост защищать свой город, но после нескольких потасовок жители Лондона снова спрятались за крепостные стены. Однако герцог не предпринимал попыток взять Лондон. Он был достаточно умен, чтобы осознавать, как это трудно и долго, и на какое-то время удовольствовался тем, что прошел к югу от Темзы, сжигая и грабя все на пути. Как думал Ульфитцель, герцог, без сомнения, желал этим заставить англов покориться своей воле.
Он хотел знать, выйдет ли кто-нибудь против герцога и примет ли граф Вальтеоф участие еще в каком-либо сражении. Он не мог избавиться от воспоминания о видении Леофрика и с нетерпением ждал новостей. Его обычно спокойное состояние духа значительно пошатнулось.
И, наконец, вечером, когда он мыл руки, готовясь к вечерней трапезе, он услышал, как открываются ворота, услышал голоса. Известия из Лондона, подумал он с надеждой. И взмолился святому Гутласу, чтобы это были хорошие новости. Он торопливо вытер руки, когда раздался стук в дверь, и, повернувшись, увидел ответ на свои молитвы, превосходящий все ожидания, ибо в дверях, закутанный в голубой меховой плащ, весь покрытый грязью, но живой и невредимый и, как обычно, с высоко поднятой головой, стоял Вальтеоф собственной персоной. Взгляд аббата затуманился. Только тепло рукопожатия и прикосновение усов, когда граф целовал ему руку, уверило аббата в том, что это не сон. Но даже тогда он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на его горло, почти ожидая увидеть там красную полосу, – но ее не было.
– Добро пожаловать, – сказал он неуверенно. – Дорогой сын, я не ожидал тебя увидеть.
– Да, я тоже не был уверен, что когда-нибудь приду сюда, – тихо сказал граф.
– Конечно, ты не один?
– Нет, со мной Торкель – его задержал приор – и моя охрана внизу на кухне с братом Эдвином. Оти отвел солдат в Рихолл, чтобы там их распустить, – он говорил, устало опершись обеими руками о стол, и неуверенно улыбался потрясенному аббату. – Уверяю вас, я из плоти и крови, но сейчас совершенно опустошен. Мы с утра в дороге.
Ульфитцель вышел, позвал послушника и приказал ему накрыть ужин для него и его гостя в гостиной. Затем он налил вина и принес его графу.
– Садись, – сказал аббат. – Садись и расскажи, что привело тебя к нам. – Вальтеоф пододвинул стул к жаровне и протянул руки к огню. Пламя осветило его лицо, которое внимательно изучал аббат.
– Я приехал только на несколько дней, – сказал он, – потому что мне нужен твой совет, отец. Я не знаю, что делать.
Аббат занял свое привычное место, скрестив руки:
– Начни сначала, сын мой, и расскажи мне все, что произошло. Последнее известие, которое до нас дошло, – это то, что Этелинг избран королем. Он слишком юн для задачи, которая под силу лишь опытному мужу.
– Я знаю, – с отчаянием сказал Вальтеоф. – Я отдал свой голос вместе с другими, когда его выдвинули, ведь у нас больше никого нет, а он принц крови и внук Эдмунда. Он имеет больше прав, чем сыновья Альфреда.
– Неужели Эдвин ищет короны? И Моркар его поддержал?
Вальтеоф грустно улыбнулся.
– Я думаю, они на это надеялись, но вы были против. Ансгар был за Этелинга, а он человек мудрый. Возможно, он думал, что молодой король нас объединит.
– И он объединил?
– Бог знает, – отвернувшись, сказал Вальтеоф и снова посмотрел на огонь. – Сейчас мы не объединены – это точно. Ансгар тяжело ранен и не может заниматься, как раньше, государственными делами. Эдгар – еще ребенок. Что до графов, они уводят свои войска на север.
– Они ушли?
– Да, со всеми своими дружинами. Но это было четыре недели назад. Если Вильгельм атакует Лондон, мы сможем какое-то время продержаться, но что потом? Он – при Вэллингфорде, сейчас пересек реку со всей своей армией.
Новости, подумал Ульфитцель, не оставляют надежд. Дувр – сдался, и Кентербери и Винчестер тоже – теперь враг на северном берегу Темзы, окружает Лондон, и ничто их не останавливает.
– Как могли уйти графы? – сердито спросил он.
– Достаточно того, что они вовремя не пришли на помощь королю, а теперь они бросили Эссекс и Лондон на волю герцога. Это не самое худшее, – медленно произнес Вальтеоф. – Архиепископ Стиганд идет в Вэллингфорд, чтобы поддержать Незаконнорожденного.
– Что! – Ульфитцель вскочил и начал ходить по маленькой комнате. Какое-то время он не мог говорить. Ему никогда не нравился Стиганд – да, лояльность к Кентербери тот должен был хранить, но для него Стиганд никогда не был истинным первоцерковником, хотя и носил паллиум, принадлежавший его предшественнику, нормандскому архиепископу Роберту, когда тот бежал из королевства во времена графа Годвина. Нынешний папа отказал ему в паллиуме, но кафедру он занял – холодный человек, но блестящий организатор, который в делах разбирался лучше, чем кто-либо еще при дворе. Гарольд не короновался у Стиганда, пока на том лежала тень папской немилости, и для этой цели избрали Альреда Йоркского. Теперь Стиганд поставил на герцога Вильгельма, надеясь, возможно, завоевать милость Святого Отца, так как у Вильгельма было папское благословение, или, по крайней мере, расчитывал, что за ним останется кафедра.
В любом случае, Ульфитцель был вне себя от ярости.
Вошел послушник, неся еду, и аббат молчал, пока тот, накрыв стол, не вышел. Вальтеоф накинулся на жареную баранину и голубиный паштет. Аббат ел, не торопясь.
– Другие присоединились к архиепископу?
– Несколько человек, – ответил Вальтеоф, – несколько танов с северного берега, которые надеются сохранить свои земли. Но герцог грабит всех, чтобы прокормить свою ораву. Хотя я слышал, что он платит за ущерб, который они причиняют. – Он какое-то время колебался, продолжать ли ему. – Но есть неплохие люди, которые считают, что нам надо подчиниться. Даже архиепископ Альред и епископ Вульфстан так думают, хотя мне казалось, что мы могли бы еще объединиться на севере. Земли – наши, многие воины не были при Гастингсе и вполне способны сражаться. Эдрик Гилда – на западе, у Херефорда, и вместе с северными лордами, мы могли бы удержать нормандцев у Трента. Но три дня назад я получил известие, вот почему я здесь. Известие от Эдвина и Моркара, – с трудом выдавил Вальтеоф. – Они идут на юг без воинов и собираются капитулировать, Мерлсвейн тоже. Даже мой кузен Госпатрик, страдающий лихорадкой, послал мне совет, чтобы я сдался герцогу. Они хотят, чтобы я присоединился к ним в Петербороу послезавтра и поехал вместе с ними встречать герцога.
Он опустил голову на руки, забыв про еду, борясь с отчаянием и стыдом последних недель хаоса и торга, близкого к предательству. С ночи, когда Вильгельм Незаконнорожденный одержал победу на холме у Сангелака, не было хороших новостей, и каждый день приносил известия о потерях.
– О Боже, как мы дошли до этого? Если бы только Гарольд был жив или Гурт – им…
– Мой бедный мальчик, – ласково проговорил аббат. – Я знаю, граф Леофвайн был тебе очень дорог…
– А я не знаю, где он лежит, – взорвался Вальтеоф. – Гарольд похоронен под грудой камней на утесе у Гастингса, по решению Вильгельма – не на святой земле, но он хотя бы имеет покой, пока Леофвайн – один Бог знает, где он лежит, – обобранный и… – Он не плакал с той самой жуткой ночи в овраге, но теперь разрыдался снова, потому, что осознал не только потерю, неизвестно было даже, где последнее пристанище его друга.
Немного погодя Ульфитцель сказал:
– Множество прекрасных людей не имеют могил, но Бог милосерд. Отсутствие могилы ранит тебя больше, чем это было бы с графом Леофвайном, чья душа покинула тело и сейчас, без сомнения в раю.
Вальтеоф глубоко вздохнул и вытер слезы краем плаща. Немного помолчав, он спросил:
– Как это вы всегда находите нужное слово? Я хотел бы отслужить мессу за упокой его души и за Альфрика тоже. Он пал на Телхаме у знамени, вместе с Гарольдом.
– Да, я слышал. Успокой, Господи, его душу.
Аббат перекрестился. Вальтеоф, тоже перекрестившись, продолжил:
– Я пошлю тебе дарственную на мою виллу в Барнаке. Там ты сможешь поправить свое здоровье.
– Спасибо тебе за доброту, сын мой, – тепло улыбнулся Ульфитцель. – Бог наградит тебя за твою щедрость, и, без сомнения, здесь тебя будут помнить вечно.
– Нет, – очень тихо сказал Вальтеоф, и наступила тишина. Ульфитцель долго рассматривал его лицо в мерцающем свете свечей. Он вдруг увидел, что юноша, который уехал отсюда три месяца назад, исчез. Вместо него приехал муж, испытанный в боях, страдающий от ран в теле и в сердце. Все это читалось в знакомых чертах человека, все еще достаточно молодого, чтобы спрашивать совета, и сохранившего доброту, которая часто сопутствует большой физической силе.
– Что мне делать? Я не знаю, встречаться ли мне с графами?
– А если нет? Что потом? Сможешь ли ты один выстоять против герцога?
Вальтеоф невесело рассмеялся:
– Я? Нет, отец, и ты это знаешь. – Ульфитцель наклонился вперед, он был очень серьезен.
– Ты не можешь не учитывать, что твоя борьба с ним не принесет ничего, кроме возмездия и страдания, простому народу. Если бы я видел какой-нибудь путь отправить нормандского герцога домой, я бы тебе его указал. Но, кажется, наши господа думают, что самое лучшее – принять Вильгельма как короля, и, хотя он и чужеземец, он, во всяком случае, кузен последнего короля. Возможно, Эдуард обещал ему корону.
– Может быть, но у него не было права это делать. Народ избирает короля, как мы избрали Эдгара. Но он не объединил нас. Нам сейчас нужен Гарольд Годвинсон. – Он вздохнул и, встав, начал ходить по комнате. – Отец, ты говорил мне перед отъездом в Йорк, что хорошо вооружен тот, кто познал сам себя. Вот и я понял две вещи – я могу бороться и вести в бой людей, но я не способен к делам государственным.
– Значит, ты понял что-то очень важное, – сказал аббат, – нельзя прыгнуть выше головы. Ты выглядишь уставшим, сын мой. Вы остановитесь здесь?
– Если вы позволите. Спасибо за приют. Завтра я должен поехать домой, а потом в Геллинг. Я обещал Альфрику, что его сын будет мне как родной, если он погибнет. – Он помолчал немного и добавил: – Я хотел бы помолиться эту ночь в церкви за погибших.
Ульфитцель поднялся и снял нагар со свеч. Ветер заглянул в комнату и заклубил дым от огня под потолком.
– Нет, сын мой, не сегодня. Я подниму тебя за час до мессы, и ты сможешь помолиться. Сейчас тебе нужно спать.
Давняя привычка повиноваться аббату одержала верх, к тому же он действительно очень устал. Граф завернулся в плащ:
– Не могу забыть, что именно из этой комнаты Леофвайн отвез меня ко двору. Помните, лет девять-десять тому назад.
– Я очень хорошо помню, – улыбнулся аббат. – Нам всем было грустно разлучаться с тобой. Сейчас ты господин этой земли, и не расточай свою жизнь в пустом сопротивлении. Умирая, аббат Леофрик велел тебе это передать. – На мгновение он снова узрел лицо Леофрика, но тут же отогнал призрак. – Храни мир, сын мой. И считай его справедливым. Это ты можешь сделать.
Вглядываясь в лицо графа, он заметил, что хотя усталость и берет верх, но решение им принято. Спускаясь вместе с ним по узкой лесенке, аббат думал, не противно ли его призванию то, что он с такой любовью относится к этому молодому человеку.
Рихолл встретил своего господина с теплотой, которая его сначала удивила, а затем обрадовала. Очевидно, кто-то принес им красочный рассказ о боевых подвигах их господина, и все – и слуги, и рабы – спешили приветствовать его. Служанка, покраснев, присела, когда он вошел в дом. Он нашел это необычайно приятным. Но именно здесь свободные места за столом были особенно очевидны, и так сильно недоставало Альфрика. Борс ластился к нему, счастливый, что, наконец, вернулся хозяин. Но даже этот пес был напоминанием о потере.
Торкель час или два занимался подбором наиболее важных дел на рассмотрение своего господина и вскоре представил ему список арендаторов, которые хотели бы его видеть, нарушителей закона, готовых предстать перед его судом, мелких ссор, которые надо было разобрать. Так что забот хватило на целый день. Разбор дел тянулся до самой темноты, закончившись делом двух крестьян, не поделивших поросенка, – пока господин не приказал убить его и разделить поровну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43