Затаив дыхание и трепеща, он дотронулся до ее волос. И потом, еще колеблясь, как будто боясь совершить это без благоговения, оттягивая сладость момента, он взял ее за руки и прикоснулся губами к ее устам. Всю жизнь он помнил этот поцелуй, дарованный ему в дымной крестьянской хижине, по крыше которой колотил дождь… Он почувствовал, как руки Эдит обвились вокруг его шеи, ее рот прижался к его рту, живой и теплый, так что он весь затрепетал. Они совершенно забыли о присутствии хозяйки хижины, но в этот момент, смущенная их поведением, она отступила назад и наступила на горшок. Вальтеоф и Эдит вздрогнули, и, увидев, что произошло, переглянулись и рассмеялись. Он взял ее за руки и встал перед ней.
– Я буду говорить с твоим отцом, – сказал он. – Бог весть, что он мне ответит. И твоя мать, если она…
Эдит легко пожала плечами:
– Я не знаю. Она – истая нормандка. Я думаю, она хотела бы выдать меня за нормандца или фламандца, на худой конец.
– А ты? – тихо спросил он. – Я хотел бы сделать тебя графиней Хантингтона. – Эдит дотронулась до груди своего возлюбленного и наклонила голову, так что он не мог видеть ни ее лица, ни особенного взгляда, пока говорил. – У тебя будут земли, как утренний подарок на свадьбу. Эдит, любовь моя, скажи мне, скажи, что ты ждешь этого дня так же, как и я.
Она приподнялась на цыпочки и взяла его лицо в свои руки:
– Да, я этого хочу, – И тихонько рассмеялась. – Эти глупые девицы из беседки подумали бы, что я ужасно нескромная, если бы видели и слышали меня сейчас.
Он крепко обнял ее:
– Ты не похожа на них. – Он снова ее поцеловал. – Сердце мое, я мечтаю о том первом дне, когда ты будешь моей женой. Клянусь, что ни с кем другим я не разделю свое брачное ложе. – Теперь, когда она, по ее собственным словам, принадлежала ему, он не допускал и мысли о ком-нибудь другом.
– Тут могут быть сложности, – медленно сказала она. – Мы же не простолюдины, чтобы влюбляться и жениться по собственному желанию.
– Все может быть, но наше рождение допускает этот брак. У меня есть, что предложить тебе: земли и титул. Мне кажется, Вильгельм благожелательно к этому отнесется, а если это так, твоя мать не сможет отказать. Даже если это не будет легко, я готов ждать, – он сжал руки. – О, Господи, только не очень долго!
– Аминь! – добавила она. – Но, мой господин, никто не должен знать о том, что есть между нами, до тех пор, пока ты не переговоришь с дядей. Если он думает…
– Пока он подумает, я возьму и поцелую тебя, – сказал он весело. – Он мог бы сказать, что я – негодяй, позволивший себе добиваться твоей любви без его благословения, и это верно. Ах, Эдит, неужели это возможно для нас! Я не думал, когда плыл в Нормандию, что найду тебя, и совсем не предполагал, что привезу с собой домой любимую, – он прервался, – только Бог знает, когда это будет…
– Если мой дядя согласится на нашу свадьбу, – резко сказала Эдит, – я хотела бы, чтобы ты мог поехать домой, когда захочешь. Я буду более верным залогом, чем любое обещание.
– Конечно! Я не могу дождаться, когда я покажу тебе Рихолл, Хантингтон и Кеннингтон, – он хотел положить к ее ногам все свои владения, все, что имел, показать ей лучшее из того, что у него было. – Я хочу видеть тебя моей графиней.
Ее глаза снова вспыхнули:
– Я буду с гордостью носить этот титул, – и на этот раз она потянулась к его губам.
Но вскоре и этой идиллии пришел конец, потому что они услышали голоса и звук копыт. Вальтеоф улыбнулся ей, снял ее еще не просохшую одежду и отошел к двери, которая в этот момент открылась, впустив Ива де Таллебуа. Он окинул их взглядом и резко сказал:
– Ваша мать послала меня за вами, леди. Она очень беспокоится.
Эдит ответила с совершенным спокойствием, которое вызвало восхищение ее возлюбленного.
– Моя лошадь испугалась грозы и понесла, но, к счастью, граф Вальтеоф видел, что случилось, и пришел мне на помощь.
Но он не замечал Вальтеофа:
– Я рад вашему спасению и прошу позволить мне сопровождать вас к леди Аделизе. Со мной полдюжины людей, так что вы можете теперь быть вполне спокойны.
Его намек был настолько явным, что Вальтеоф выступил вперед, но Эдит быстро вмешалась:
– Уверяю вас, мессир де Таллебуа, что я в полной безопасности под защитой графа, и в вашей охране нет необходимости.
– Вы можете возвратиться, – сказал Вальтеоф, не очень вежливо. Он не собирался оставлять свою любовь на попечении этого надменного молодого нормандца. – Я отвезу люди Эдит к ее матери.
– Леди Аделиза послала для этого меня, – рявкнул Ив. – Если вы готовы, леди…
Эдит перевела взгляд с одного на другого и рассмеялась:
– О, господа! Я поеду с обоими! Но важнее всего, кончился ли дождь.
– Кончился, но небо еще темное. Думаю, мы должны выехать немедленно. – Острый взгляд Ива остановился на тяжелом меховом плаще на плечах девушки, и его тонкие губы сжались.
– Я готова, – Эдит поблагодарила женщину за приют, и Вальтеоф бросил ей монету. Это была маленькая, но достаточная плата, как он подумал, за это грубое жилище, за прибежище их первого любовного объяснения, и оно навсегда останется в его памяти.
Если он думал обратиться к Вильгельму по возвращении в Руан, то его ожидало разочарование, так как король выехал к фламандскому двору в Брюссель. Его тесть, герцог, скончался несколько недель назад, и Вильгельм с Матильдой должны были нанести визит новому герцогу, ее брату Балдуину. Английских гостей оставили на попечение Рожера Монтгомери, жена которого принадлежала к пресловутой фамилии Беллем, никто из которых не умер своей смертью. Вальтеофу нравился Монтгомери, человек серьезный, без особого воображения, но вполне заслуживающий доверия; но вот его жена, Мейбл, была женщиной лукавой и хитрой, более того, она находилась в родстве с Ивом де Таллебуа, и как-то Вальтеоф поймал ее взгляд, обращенный сначала на него, затем на Эдит, и понял, что Ив рассказал ей о случае в лесу. Его охватило недоброе предчувствие – эти двое могут многое уничтожить, если это придет им в голову. Может, у Ива претензии на руку Эдит? Это казалось маловероятным, но амбиции могут далеко завести человека, даже если его титул весьма незначителен. Иногда он дотрагивался до амулета под туникой, надеясь, что тот защитит его от возможных козней Мейбл Монтгомери.
В общей зале он старался быть осторожным. Он не смотрел на Эдит, и она не поднимала глаз и только иногда скромно разговаривала с ним. Однажды он встретил ее одну на лестнице, спускающуюся к нему с улыбкой. Он привлек ее к себе, и они долго и страстно целовались, и он отпустил ее, боясь как бы кто-нибудь их не увидел. Но Эдит задержалась, касаясь его волос и бороды.
– Господин мой, – прошептала она – дорогой мой, любовь моя.
И, слыша такие речи, он снова привлек к себе ее тонкое юное тело.
– Отпусти меня, – мягко сказала она, – кто-то идет. – Она быстро прикоснулась к его губам и сбежала вниз по ступенькам. Он поднялся наверх, и голова его так кружилась, что он едва способен был достойным образом приветствовать одного из людей короля, спускающегося вниз. Он вел себя, как влюбленный деревенщина, и хорошо осознавал это. Поцелуи урывками на лестнице навряд ли были ухаживанием за племянницей короля, но для него любовь была чем-то, на что он откликался всем своим существом. Его земли и Эдит – этого было достаточно, чтобы он был счастлив до конца своих дней, и, представив ее в Рихолле, сидящей рядом с ним в его собственной зале, разделяющей с ним его комнату и его постель, он покраснел от удовольствия.
Он рассеянно поднялся в свою комнату и, открыв дверь, обнаружил в ней немало народу. Эдвин элегантно растянулся на постели, рядом с ним сидел Мэрсвейн; Моркар, скрестив руки, стоял у окна вместе с Магнусом, на одном стуле сидел Торкель, на другом – посетитель. Хакон как раз наливал ему вина, когда зашел Вальтеоф, а Оти выставлял на стол хлеб и мясо. Мэрсвейн вскочил:
– Мой господин, посмотри, кто к нам пришел. Вальтеоф закрыл дверь и сразу перешел от поглощающих его мыслей к лицезрению пришельца. Минуту он стоял в замешательстве, стараясь вспомнить его имя. И затем сказал:
– Эдмунд, Эдмунд Торольдсон. Ты кузен Ансгара, не так ли? Как ты сюда попал?
Саксонец поднялся и пожал руку графа:
– Приветствую, мой господин. Я еду паломником в Рим, к могиле святого Петра, – он показал свою простую одежду и обувь. – И подумал, что должен повидать своего кузена, если они мне позволят.
– Ты был в Бомон-ле-Рожер?
– Да, старик позволил мне провести с Ансгаром час. Раны его зажили, но он уже никогда не сможет хорошо ходить. Его утомляют стены замка. Боюсь, он никогда снова не увидит Англию.
– Наш плен может быть не так явен, но положение у нас не лучше, – хмуро вставил Мэрсвейн. – Мы не знаем, когда сможем поехать домой, – Эдмунд с некоторым недоверием осмотрел роскошную комнату и затем посмотрел в окно. И Моркар заметил:
– Наши оковы могут быть из шелка, меха и золота, но, тем не менее, они существуют, друг мой. Мой господин, – он посмотрел на Вальтеофа, – мы послали за тобой пажа, потому что Эдмунд собирается рассказать нам о том, что происходит в Англии. – Вальтеоф сел на край стола:
– Говори, Эдмунд Торольдсон. Все ли спокойно? Посетитель сделал долгий глоток вина:
– И да и нет, господин. Внешне – да, но есть и причины для беспокойства. Кент бунтовал в начале лета, но архиепископ Одо быстро с этим справился. Эдриг Гильда совершает набеги на нормандцев, когда они подходят близко к уэльской границе, – им еще не удалось его разбить и навряд ли удастся, этого зверя! Он рожден в доспехах. Но нормандцы теперь везде, и люди, которые пришли с королем для захвата и грабежа, теперь бессовестно обращаются с нашим народом. Налоги собираются сверх меры, и ни один англичанин не получил справедливого рассмотрения своей жалобы: ничто не уважается – ни земли, ни золото, ни женщины.
– А что же Фиц Осборн и епископ Одо? – спросил Вальтеоф. – Я думал, что король доверил им охранять порядок. Неужели они не могут привести своих людей к повиновению?!
– Фиц Осборн – ты знаешь, что он сейчас граф Херефорда, – наблюдает за порядком, как может, и хотя он и строгий господин, но справедливый, но он не может находиться одновременно в нескольких местах сразу, а Англию сейчас наводнили все подонки Европы. Многие из наших людей бежали в Шотландию или к иностранным дворам за море.
– А что на севере? – спросил Эдвин. – Что с моей землей и моими братьями?
– Нормандцы не ушли пока дальше Линкольна и Ланкастера, – ответил Эдмунд, и тут его прервал Мэрсвейн.
– Ты был в Линкольне? Ты слышал что-нибудь о моей земле? Что с моей женой и детьми?
Эдмунд покачал головой:
– Я не видел их, господин шериф, но я слышал, что граф Вильгельм взял их под свое покровительство. Так что им не причинят вреда, и твоя земля не будет разграблена.
– Слава Богу, – Мэрсвейн встал и начал вышагивать, стараясь скрыть свои чувства.
Наступила тишина. Эдмунд жадно ел хлеб и мясо, которое перед ним поставил Оти; Мэрсвейн смотрел в окно и думал о своих детях и о жене, с которой он так долго не был вместе; Моркар хмурился и представлял себе северную землю, приходящую в беспорядок без него и его брата; Торкеля интересовало, заключит ли король Шотландский мир с Вильгельмом, и присоединятся ли к шотландцам ирландцы, чтобы поживиться остатками добычи в это неспокойное время. Юный Хакон думал о своей возлюбленной в Фотерингее и о том, не вышла ли она замуж без него или, еще того хуже, не надругался ли над ней какой-нибудь нормандский мародер. Эдвин, задумчиво смотревший на щит Вальтеофа, первым нарушил молчание.
– Свейн Датский – больше нам друг, чем Вильгельм, – наконец сказал он. – Он сын графа Ульфа и кузен самого Гарольда. Он датчанин, а среди нас трудно найти человека, в котором не текла бы датская кровь. Кнут был великим королем, почему бы Свейну не управлять нами так же, как и Кнуту, это лучше, чем иметь норманнского узурпатора?
– Ради Бога! – Мэрсвейн вскочил, и, подойдя к двери, открыл ее и выглянул на темную лестницу. Там никого не было, и он плотно закрыл дверь.
– Эдвин, прошу тебя, попридержи свой язык. Только шепот об измене – и король обязательно об этом узнает. Это место кишит соглядатаями.
– Ты боишься даже тени, – рассмеялся презрительно Магнус. – Мы можем вполне свободно говорить в этой комнате. Мой брат предлагает дело. Очевидно, что Вильгельм не собирается выполнять своих обещаний, так почему бы нам не объединиться на севере и не пригласить Свейна быть нашим королем?
– И оставить юг на его попечение – ты это имеешь в виду? – спросил Вальтеоф. – Помилуй Боже! Сам Кнут сделал нас единым народом, неужели мы уничтожим все, что он сделал, и снова разделимся на два царства?
– Север пока не принадлежит Вильгельму, – упрямо сказал Моркар, – и там еще остались жаждущие крови люди, которые будут сражаться.
Эдвин встал рядом с братом:
– Если мы победим на севере, западные саксонцы и народ Восточной Англии поднимется и присоединиться к нам.
Эдмунд поднял голову:
– Я так не считаю. Когда сыновья Гарольда, которых ему родила Эдит, высадились в Бристоле этим летом, местные жители отправили их обратно, считая, что Вильгельм сможет лучше сохранять порядок и хорошую торговлю, чем три молодых повстанца. – У Вальтеофа было такое выражение лица, будто он боролся с желанием собрать их всех воедино и так вышвырнуть, чтобы они никогда не возвращались. Какой-то инстинкт заставлял его остановить их, удерживать в памяти реальность, о которой они все забыли…
– Мы отдали себя в руки Вильгельма, – сказал он наконец, – неужели мы будем клятвопреступниками?
– К этой клятве нас принудили! – грубо оборвал Магнус. – Мы не могли тогда сделать иначе.
– Возможно, но некоторые из нас довольно легко осуждали Гарольда за нарушение клятвы.
– Мы не клялись на Святом Кресте, – отпарировал Моркар, и Эдвин с раздражением махнул рукой.
Эдмунд вставил:
– Вильгельм первый нарушил слово.
– Он нарушил обещание, данное мне, – огрызнулся Эдвин. – Он не отдал мне свою дочь, как обещал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43