Нормандский рыцарь говорил, улыбаясь:
– Герцог будет рад тому, что вы говорите на его языке – он ни слова не знает по саксонски. Малье де Гравиль, наполовину саксонец, он ему переводит.
– Я знаю Малье, – сказал Вальтеоф. – Он часто приезжал ко двору короля Эдуарда.
В конце зала, около герцогского места стояла небольшая группа англичан, собравшихся вокруг Эдгара Этелинга, два архиепископа и епископ Вульфстан из Ворчестера, последний сразу же подошел к Вальтеофу.
– Я рад видеть тебя, – тихо сказал он. – Я боялся, что из любви к Гарольду ты сделаешь что-нибудь безрассудное.
– Я хотел, но аббат Кройландский уговорил меня не делать этого, – тихо сказал он. – Мой господин, я также рад тебя видеть. – «Вульфстан, – подумал он, – должно быть, самый прекрасный человек в королевстве, святой, исполненный мудрости и доброты». Он был другом Гарольда и его духовником и очень горячо его оплакивал. Грустное лицо явно говорило о его горе, но вера помогала ему держаться.
К ним подошел Мерлсвейн:
– Надеюсь, мы не совершили ошибку. Наши отцы прекрасно жили и при иностранных государях, но будет ли Незаконнорожденный другим Кнутом для нас? Кажется, он обольщает каждого знатного человека, оставшегося в Англии. Но ему стоит только слово сказать, и все мы будем мертвы.
– Это не в его стиле, – сказал Вульфстан. – Смотрите, вот он идет.
Послышались звуки горнов, и дворецкий зычно прокричал:
– Вильгельм, милостью Божией герцог Нормандский. – Из ниши вышел сам Вильгельм и занял свое место. Он был одет в пурпурные одежды, в малиновой тунике с золотом. Его мантия отливала золотом и внутри, и снаружи, и при каждом движении сверкала. Золотой венец на темной голове и золотые браслеты на руках. Он был хорошо сложен: мощные плечи, огромные сильные руки. Его темные глаза живо блестели, и он прямо смотрел на собравшихся. Герцог сел в свое кресло, облокотившись об ручки.
Первое впечатление Вальтеофа – что герцог сильная и властная персона. Невольно он подумал: «Это властелин милостью Божией!» Без сомнения, каждый видел, что Вильгельм самый сильный из присутствующих в зале, и Вальтеоф не мог оторвать глаз от герцога. Он вспомнил все, что слышал о нем раньше. Как он поднял свое герцогство до уровня самого процветающего государства в Европе, как стал главным попечителем Церкви, приютов и школ, каких он имел друзей, к примеру, Ланфранка, известного аббата монастыря святого Стефана в Каенне. И неожиданно возродилась надежда, надежда на то, что все еще может быть хорошо, и он повернулся к архиепископу Вульфстану.
– Герцог… – начал было он, но не нашел слов, чтобы выразить свои чувства.
– Значительная личность, – закончил Вульфстан. – Кажется, Божия воля в том, чтобы он нами управлял.
Архиепископ Стиганд, услышавший это, холодно заметил:
– Мы избежали бы многих пожаров и грабежей, если бы признали это раньше.
И тут Вальтеофом овладел гнев:
– Бог не допустил бы того, мой господин, чтобы англичане столь кротко повиновались завоевателю. Какой был бы стыд, если бы мы сдались без борьбы!
– Вспомни, где мы, сын мой, – тихо прервал его Вульфстан. – Обвинения сейчас бесполезны.
– Извините меня, – произнес Вальтеоф, но это больше относилось к Вульфстану, чем к его патрону.
В это время вперед вышел Альдред – его уговорили выполнить миссию, которую никто не хотел доверить Стиганду. Последний шел рядом, будучи настороже, хотя он и уступил Альреду право говорить за всех.
Архиепископ остановился перед герцогом.
– Герцог, господин мой, – сказал он так громко, чтобы все могли слышать. – Сюда пришли первые люди Англии, представители церкви, таны, чтобы признать, что ты победил нас в великой битве. Мы взывали к Богу с просьбой рассудить нас, и Он даровал тебе победу. Сейчас нам нужен коронованный король, чтобы управлять нашей землей, так как того требует наш обычай, и мы просим тебя принять это святое звание. Так как мы отдаем себя, нашу жизнь и все, что имеем, в твои руки, мы просим тебя быть хорошим и справедливым господином нам. Твой родственник, Эдуард, светлой памяти, был великим королем и хорошо нами правил. Последуешь ли ты его примеру, Вильгельм, герцог Нормандии?
Вильгельм встал, и Вальтеоф подумал: «Как хорошо он себя держит, как будто и не было титула Незаконнорожденный у всех на устах».
– Я польщен, господин мой, архиепископ, – ответил он резким, звучным голосом, – той честью, которую ты мне оказываешь. Но я не могу поспешно принять такую ответственность.
– Что еще ему надо? – шепнул Торкель на ухо своему господину, и Вальтеоф пожал плечами.
– Я должен посоветоваться с моими людьми, – продолжал герцог и затем вышел в сопровождении дворян и прелатов.
Немного стесняясь, Ричард де Руль подошел к Вальтеофу и стал представлять ему различных нормандских дворян.
– Это его сводный брат, Одо, епископ Байе, – он показал на высокого темноволосого красивого человека с живыми карими глазами и узким интеллигентным лицом, на котором была написана смесь презрения и гордости. Рядом с ним был человек в коротких чулках, роскошно одетый, с более приятным, но похожим выражением лица, которого де Руль назвал другим сводным братом герцога – графом Мортейном. Он показал Вальтеофу кузена и близкого друга герцога, лорда-распорядителя Вильгельм Фиц Осборна, графа Бретани. Это был видный господин с веселым лицом, в ярких одеждах, нашептывающий что-то смешное пожилому барону с седой шевелюрой, которого нормандец назвал Вальтеором Гиюффаром, лордом Лонгвилля, потомственным хоругвеносцем и одним из ближайших сподвижников герцога. Он показал Вальтеофу Рожера Монтгомери и Вильгельму Варрена, оба часто сопровождают своего господина, Хью де Монфорта, Хью де Гранвиля, владельца больших земель в Нормандии, Хаймера, виконта Туары, знаменитого воина, и Малье де Гранвиля, наполовину нормандца, наполовину саксонца, стройного господина в простом платье, которого Вильгельм держал как переводчика.
– Ну, наконец, хоть одно знакомое лицо.
– Я слышал, что это он похоронил твоего короля на утесе при Гастингсе? – серьезно спросил Ричард. – И я видел, что это было сделано с почестями, подобающими такому великому воину. Если у тебя были опасения по поводу его могилы, то можешь их рассеять.
– Спасибо, – сказал Вальтеоф. – Это уже что-то, но не все. Конечно, когда-нибудь Вильгельм позволит нам перенести Гарольда на святую землю.
Де Руль все еще показывал разных известных людей, и он пытался сосредоточиться, но имена сыпались в огромном количестве, так что невозможно было запомнить. Он никак не мог понять, к чему этот перерыв и совещание. Однако прошло совсем немного времени прежде, чем бароны вернулись, и, наконец, сам герцог вошел и вновь занял свое место. От имени совета выступил Хаймер из Туары.
– Сеньор, мы принадлежим тебе и польщены тем, что ты сначала советуешься с нами. Но нам не надо долго совещаться по такому вопросу. Мы последовали за тобой через море, хотя от нас этого не требовалось, и желание всех, кто отдал себя в твои руки, чтобы ты был коронован как можно скорее. Для этого мы пришли, за это мы боролись, и за это многие из нас погибли. Что до народа Англии, то здесь лучшие ее представители, пришедшие сюда с той же просьбой. Они видят в тебе великого правителя и могущественного воина и христианина, достойного носить их корону. Сеньор, твой долг принять ее. И я рад тому, что могу первым приветствовать тебя, Вильгельм, король Англии.
Нормандцы подхватили это приветствие, которое эхом разнеслось по дворцу и было подхвачено за его пределами. Но Вальтеоф не мог из себя выдавить эти слова. Горло вдруг пересохло, и слова не шли, но постепенно англичане вокруг подняли свои голоса и при третьем приветствии он заставил себя кричать вместе с ними: «Виват! Вильгельм, король Англии!» Совсем немного времени прошло с тех пор, как он кричал, приветствовал так же Гарольда и с совсем другими чувствами. Он повернулся к Вульфстану и увидел, что глаза его полны слез. «Эдвин и Моркар кажутся радостными, думают только о себе, – подумал он с необычным цинизмом, – но Мерлсвейн при этом хмурится, Эдрик Дикий легко кидается словами и, очевидно, не думает об их значении. Только юный Эдгар стоит красный, в явном затруднении. Без сомнения, он вспоминает, как эти же самые люди приветствовали так его». Вальтеоф почувствовал свою вину перед ним и решил его успокоить.
Наконец Вильгельм поднялся.
– По совести говоря, – медленно и четко произнес он, – я не могу противиться такому согласию. Я верю также и надеюсь на Божие милосердие, что воля Божия в том, чтобы мне управлять этой страной и этими людьми. Я принимаю корону!
Он замолчал, и в напряженной тишине вперед вышел помрачневший Альред, внушающий страх своим величественным видом.
– Я призываю тебя, Вильгельм Нормандский, если ты действительно боишься Бога, хранить закон этой страны так же, как и твой замечательный предшественник, Эдуард. Будешь ли ты одинаково справедлив к нормандцам и англичанам? Будешь ли ты придерживаться наших обычаев и наших традиций?
Поднялся шум и началось движение среди нормандцев, возмущенных тем, что их герцога принуждают к клятве, но, подняв руку, он заставил их замолчать. Герцог поднял меч:
– Я клянусь в этом! – его голос прозвучал на весь зал. – Я клянусь Святым Крестом, помогающим мне Богом и всеми святыми. – Он сел при всеобщем шуме одобрения.
Альред медленно подошел к нему и почтительно поклонился, за ним последовал Стиганд, тихо сказавший что-то, вызвавшее улыбку герцога, следующим подошел юный Этелинг, и Вильгельм обласкал его и поцеловал в лоб, пообещав ему все лучшее при своем дворе в Руане и дружбу своих сыновей. Эдгар покраснел и поклонился, счастливый такими изменениями. Ричард де Руль занял свое место слева от герцога и вызвал сначала Эдвина и Моркара. Они вышли и, преклонив колена, протянули руки герцогу, клянясь ему в вечной верности. Эдвин со своей всегдашней вежливой улыбкой произнес несколько слов, и когда они отошли, Ричард де Руль выкрикнул:
– Мой господин, это Вальтеоф, граф Хантингтона и Нортумбрии.
Вальтеоф встал и пошел к герцогу, все еще не веря, что наступил момент, когда он должен отречься от всего, что ему было так дорого. Вильгельм наклонился вперед, золотая мантия сверкала, драгоценная брошь переливалась при каждом его движении:
– Приветствую, граф Вальтеоф. Что привело тебя сегодня?
Вопрос так поразил Вальтеофа своей прямотой, что он секунду стоял безмолвно.
– Я уверен, – сказал он, наконец, – что Ваша Милость не желает этому королевству ничего худого, и что Вы будете соблюдать наши законы.
– Это я уже обещал, – подтвердил Вильгельм. Он не отрываясь, пристально смотрел на Вальтеофа. – Если ты будешь служить мне, ты сохранишь свое графство, свои земли и, может, будет что-нибудь и большее. – Вальтеоф ожидал чего-то подобного, но не думал, что Вильгельм скажет это так быстро. Он вспомнил, как вложил свои руки в руки Гарольда не более одиннадцати месяцев назад. Хотя теперь это казалось таким далеким, Как-будто было в другой жизни. Их связывала теплая дружба. Король тогда ему ласково улыбнулся и сказал несколько слов, которые вселяли надежду. На мгновение Вальтеоф запнулся, вспоминая то утро и ту радость. Он видел вновь Гарольда, одетого в пурпур и золото, Леофвайна с одной стороны и Гурта – по другую; так много было тогда надежд.
С усилием он вернулся к реальности, в этот зал, наполненный чужестранцами, говорящими на непривычном языке. Сейчас он видел темное лицо Вильгельма, а не Гарольда и вдруг понял, что воцарилась тишина и что каждый ждет его ответа. Неожиданно в нем поднялась буря, наполнившая его негодованием. Святой Боже, как может он признать Незаконнорожденного господином, как может преклонить свою волю под нормандское иго? Вальтеоф почувствовал, как одеревенело его тело, отказываясь повиноваться, и он не может преклониться, как когда-то преклонялся перед Гарольдом. Казалось, он целую вечность стоит здесь, с прилипшим к гортани языком. Все это продолжалось так долго, что за спиной его поднялся шепот.
– Граф Вальтеоф, – резкий голос вывел его из оцепенения. Герцог поманил его пальцем, и, когда он поднялся на ступеньку и встал у кресла, Вильгельм сказал тихо, так, чтобы никто не мог слышать:
– Я понимаю, ты предан Гарольду Годвинсону, графу Леофвайну.
Вальтеоф уставился на него: откуда он мог об этом узнать? Спустя годы он узнает – мало что ускользало от внимания герцога, но сейчас единственное, что он мог сделать, это попытаться уловить смысл слов Вильгельма. Как будто понимая его чувства, герцог сказал:
– Я считаю своим долгом знать все, что могу, о людях, с которыми имею дело. Ты считаешь, что братья Гарольда лежат на поле брани или в неизвестной могиле, как множество других? – Он увидел болезненное выражение на лице графа и продолжал так же тихо: – Это не так. Несколько моих монахов отвезли их в Вельтем, где они получили подобающее христианам захоронение со всеми необходимыми почестями.
Вальтеоф не мог говорить, он мог только смотреть на этого необыкновенного человека, который, как это ни невероятно, сказал ему то, что он не надеялся никогда узнать, – где лежит Леофвайн. Наконец он обрел голос.
– Я не знал.

– Я запретил братии Вельтема говорить об этом до моего отъезда. Только одно условие, при котором я это допустил, – это их полное молчание, – сказал он и добавил: – Мне не нужны могилы мучеников. Вот почему…
– Вот почему Гарольд лежит на утесе?
– Он клятвопреступник, разве нет?
– Сир, – Вальтеоф склонился к герцогу и почти шепотом, в который вложил всю свою убежденность, сказал: – теперь вы имеете корону. Окажите милосердие.
– Может быть.
Вальтеоф, почувствовав, как, краснеет, медленно преклонил колена:
– Теперь я должен признать вас своим господином. – Он сложил руки, ладонь к ладони. – Я буду вашим слугой.
Вильгельм наклонился к нему:
– Ты мне еще не веришь. Действительно, почему ты должен, мой господин граф? Но скоро ты поедешь в Нормандию и убедишься, что те, кто мне подчинились, могут доверять моему слову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43