Но для него, Боже Милостивый, только не в мае! Он поежился, но на этот раз не от холода. Вальтеоф выпрямился, стараясь увидеть церковь на холме.
– Не знаю, почему мы заговорили о смерти, разве что это влияние владений святого Тельвина.
Молчаливо шагающий рядом с ним Торкель ответил:
– Разве время и место имеют значение? Разве святая Моника не говорила, что только Бог знает, с какого места он ее заберет?
Вальтеоф кивнул, удивляясь тому, что ему ничего не надо объяснять Торкелю. Как будто их души родственны.
Архиепископа Ательвина они нашли в крайнем смятении. Потирая руки, он вышагивал по холодному дому, и полы его мантии разметали камышовую подстилку на полу. Он явно рассматривал приезд графа Хантингтонского как еще одну проблему, посланную ему суровым Провидением для беспокойства.
– Это все замечательно, господин граф, – заявил он, – из Лондона могут приехать гонцы и сообщить, что лорда Роберта де Камина назначили сюда губернатором, но мы далеко от короля и от двора. И прекрасно можем сами защитить себя без вмешательства нормандцев, причиняющего только неудобства.
– Сомневаюсь, что король тоже так считает, – заметил Вальтеоф. – Для него это еще одна область, которую надо покорить.
– Покорить! – и без того красное лицо епископа стало пунцовым. – Человек, которому удастся покорить Нортумбрию, должен быть действительно сильным.
«Сильный человек, – подумал Вальтеоф, – и я буду этим человеком, если Бог даст мне силы». Все прежние сражения за потерянное наследство снова вспомнились ему, но епископ продолжал высказывать свои жалобы.
– Закон здесь ничего не значит – это лишь слова на бумаге. – Он с подозрением посмотрел на своих гостей. – Может быть, вы тоже приехали от короля, граф Вальтеоф? Я не могу поверить, что вы, сын Сиварда и…
– Вы ошибаетесь, – резко оборвал Вальтеоф. – Я только представил вам точку зрения короля. На север я еду по личному делу, но я приехал сообщить вам, что если вас что-то беспокоит или вам что-либо нужно, со мной едут мои люди…
– Беспокоит? Нужно? – раздраженно переспросил архиепископ. – Чего вы ждете?! Я не собираюсь раздражать короля. Если у вас создалось такое впечатление, я об этом сожалею. Хотя я слышал, что мой господин Роберт всего лишь в пяти милях отсюда. Я послал к нему человека с предупреждением, чтобы он не рисковал входить в город.
– О? – Вальтеоф с удивлением посмотрел на Торкеля. Это объясняло то оживление, которое он видел на улицах и которое означало нечто большее, чем просто ожидание. – Вы думаете, что он возьмет город приступом?
– Не знаю, – серьезно ответил Ателвин, – но я не хочу здесь ни войны, ни пожаров, ни грабежа. Архиепископ Альдред прислал письмо из Йорка – очень важное – о том, что мы, священники, должны примирять свой народ с королем.
Впервые заговорил Торкель:
– Со всем уважением к вашему званию, господин епископ, я хотел бы сказать, что это довольно сложно – угнаться за двумя зайцами.
К удивлению, епископ Ателвин не обиделся на это, а только еще сильнее сжал пальцы, заметив, что они не понимают, какая ситуация сложилась в Дюрхеме. Довольно скоро это стало ясно.
Проигнорировав предупреждение архиепископа, Роберт де Камин прибыл на следующий день. Надменный господин, живущий только для войны и охоты, он был невысокого мнения о дикарях, которыми собирался править. Он опрометчиво позволил своим людям грабить город, насиловать женщин, вынести все ценное, после чего местные жители при поддержке селян в гневе устроили ночью резню. Сам же Роберт презрительно усмехался в епископских покоях, уверяя близкого к апоплексическому удару Ательвина, что его люди легко справятся с этим сбродом.
Высокомерие Роберта и стало причиной его гибели, когда дико орущая толпа нортумбрийцев бросилась мстить за свое добро, за своих поруганных женщин, убивая каждого, кто пытался бежать. Роберт умер в гордости и упрямстве, и ничего от него не осталось под грудой булыжников. Только одному нормандцу удалось бежать этой ночью, и то он был ранен в ногу. Он уползал в страшную тьму, оставляя кровавый след на снегу. В миле от города Вальтеоф и его люди, ехавшие на зарево пожара над городом, натолкнулись на него, умирающего на мерзлой земле.
Осгуд спрыгнул на землю и повернул к себе несчастного.
– Это – нормандец, – сказал он. – Убить его, господин? Он полумертвый.
– Конечно, нет, – раздраженно ответил Вальтеоф. – Он расскажет нам, что случилось. – Он протянул Остуду флягу с вином. – Дай ему.
Нормандец изнеможенно выдохнул свой рассказ, и граф слушал его, все больше хмурясь. Если Дюрхэм сожжен, и нормандцев там нет, нет смысла туда ехать. «А что с епископом?» И услышав, что Ателвин ночью отправился на запад, он решил двинуться за ним, приказав взять раненого с собой, к большому неудовольствию Осгуда. Парень прохрипел свое «спасибо» графу, но на следующий день умер, и они оставили его в снегу.
Наконец они нагнали епископа. Его монахи выбивались из последних сил, и несчастная кобыла катила телегу, на которой уныло сидел епископ рядом с деревянным гробом.
– Мы едем в монастырь на Линдисфарне, – сообщил он графу. – Мы забрали с собой благословенные мощи святого Гутласа, для того, чтобы вернуть их на его родину. Говорю вам, мой господин, что это ночное деяние похоронило мой город и мою церковь, и более того, повергнет весь север в огонь.
Вальтеоф спешился и быстро опустился на колени в снег, с благоговением дотронувшись до гроба. Из всех святых церковного календаря он больше всех почитал их собственного северного святого. Теперь же эту святыню перевозили, как простой багаж, на деревенской повозке.
Перекрестившись, он поднялся, и, следуя рядом с Ателвином и его драгоценным грузом, предложил сопровождать их до берега, но когда они проезжали мимо мрачных зимних деревушек, пересекали открытые и голые вересковые поля, ему не становилось легче на сердце. Он снова был в своей стране, там, где родился; люди готовы сражаться за нее, объединиться против захватчиков, и ему нужно забыть все свои личные проблемы ради общего дела. Хотя его участие в этом деле еще больше отдалит Эдит от него, но она и так уже потеряна, и осталась разве что в его мечтах. Он же может развеять свою печаль на поле сражения.
Он взглянул на Торкеля и внезапно рассмеялся:
– Альфрик всегда говорил, что ты можешь предсказать битву, потому что чуешь ее, как боевой конь. – Тот глубоко вздохнул.
– Сейчас я ее чувствую. Великий Боже, сейчас она витает в воздухе, которым мы дышим!
Глава 3
Но прошло много месяцев прежде, чем она действительно состоялась. Вальтеоф остановился в страшный зимний холод у Сиварда Варна, ожидая, пока к ним присоединиться Госпатрик, и говорили они о том, что нужно было бы сделать, когда придет весна. Редкие новости попадали к ним с юга, но они знали, что королева родила сына, Генри. «Они называют его английским принцем», – сообщил посланец, и Вальтеоф подумал, что должно быть нечто большее, чем просто место рождения, чтобы сделать сына Вильгельма англичанином.
Наконец, как-то вечером, когда снег поутих, послышался звук копыт, и на двор владений Сиварда въехала кавалькада. Все в доме насторожились. Почти всегда ожидали нормандцев, хотя их и не было видно с той страшной январской ночи; но в дом вошел не нормандец – кузен Вальтеофа Госпатрик в сопровождении могучего Мэрсвейна и хрупкого Эдгара Этелинга.
Вальтеоф бросился через залу с протянутыми руками, они с кузеном обнялись.
– Вальтеоф! – Госпатрик отстранил его. – Мы не виделись больше восемнадцати месяцев, и, клянусь святым Кутбертом, в тебе ничего не осталось от мальчишки. Мой кузен – настоящий воин!
Вальтеоф рассмеялся, не скрывая удовольствия.
– Как славно увидеть человека, родного по крови. Как поживает твой ребенок, которому дали мое имя?
– О, он растет крепышом, и новый братец составляет ему компанию. А вот мой господин Эдгар и твой друг Мэрсвейн.
Вальтеоф повернулся, чтобы их приветствовать. Этелинг тоже изменился, с тех пор как они были в Нормандии, он вырос, в нем мало осталось детского, но выглядел он все таким же хрупким.
– Мы приехали с большими планами, – сообщил он, – но они все тебе расскажут. – Это было похоже на него – оставлять объяснения другим.
– Да, – Мэрсвейн тепло приветствовал Сиварда и Вальтеофа. – Но вначале расскажите, что здесь случилось. Правда, что нормандцы никогда и не входили в Дюрхем? Мы думали, что они будут мстить за убийство своих людей, но ходят странные слухи…
– О том, что святой защитил свой город? – спросил Вальтеоф. – Это верно, нормандцы вылезают из Йорка, но они едва ли вступят на землю как ее покрывает белая мгла так, что они не видят дороги. Пока она стоит, они не рискнут выйти.
– Это действительно великий святой, – вставил Барн. – Епископ вернул его мощи снова в Дюрхем, потому что ветер изменился, и пламя не коснулось церкви, так что она цела. Бог велел, и огонь остановился, это чудо.
Они все сидели теперь за столом, перед ними были вино и еда, и Сивард выслал всех домашних так, чтобы они могли поговорить. Он наклонился к гостям:
– Итак?
Госпатрик начал очень тихо:
– Мы согласны. Видно, что англичане больше не управляют своей землей, более того, все дела отошли к нормандцам, и даже то, что мы занимаем свои уделы, ничего не значит. Но мы ничего не можем сделать, не объединившись. Эдвин и Моркар провалились прошлым летом…
– А Эдрик Гилда похож на жужжащий улей, его укус безвреден, потому что он один, – вставил Мэрсвейн.
– Но если мы все объединимся и атакуем во главе с одним вождем, тогда мы сможем победить.
Вальтеоф резко подался вперед:
– С одним вождем? Одним из нас? – Среди них не было человека, который мог бы встать над всеми. Только Этелинг мог справедливо притязать на трон. Вальтеоф быстро взглянул на него: да, он мало похож на лидера. О Боже, сюда бы Гарольда Годвинсона!
– Нет, – прервал его Госпатрик, – никто из нас. Я – частично датчанин, и ты тоже, мой кузен. Есть только один человек, король Дании – Свейн. Он племянник Кнута, который не был нам плохим королем, и он племянник Годвина.
– Да, – согласился Мэрсвейн. – Попросим Данию о помощи и предложим ему корону Англии.
Долгое время спустя Вальтеоф удивлялся, неужели никто из них не видел, что корона в этот момент в руках человека, чье упорство не имеет границ. Но тогда, в полутемном доме, далеко от двора, где королева укачивала новорожденного сына, и нормандец восседал на троне, принадлежавшем когда-то великому Альфреду, это казалось возможным. Пока они строили свои планы, он наполовину отключился. Вдруг он вспомнил, что до той ссоры из-за Эдит Вильгельм ему почти нравился. Определенно, он его уважал, понимал его преимущества и видел в нем человека столь же энергичного и сильного, как и он сам. Но отказ Вильгельма отдать ему Эдит все изменил. Теперь у него был шанс отомстить Вильгельму за тот разговор в кабинете. Ему было все так же больно при воспоминании об этом и о замечании Вильгельма: «Кто победил при Гастингсе?»
Кубки были наполнены. В зале появились люди, так что всякая надежда на сохранение тайны пропала. Пир продолжался всю ночь, и Вальтеоф, пьяный от вина и полузабытого воодушевления, развалился на своем месте рядом с кузеном, протянув длинные ноги под столом. В этот решающий вечер Сивард вынес свой последний засоленный на зиму кусок мяса; здесь были и жареные каплуны, и огромные пироги, и окорока, которые свисали с балок в доме, так что они могли есть все это до тех пор, пока не насытятся, и даже более. Вино и эль лились рекой, и Вальтеоф чувствовал, что ноги его стали ватными, а лицо горит. Вино отшибло у него всю память о прошлом и прогнало все сомнения. Он не видел ни лица де Руля, ни улыбки Фиц Осборна, ни комического отчаяния Малье, не мог разглядеть никого из своих новых друзей. Пусть снова придет Ворон, пусть он летит над всей этой землей! Он сын Сиварда Датчанина, в нем нет нормандской крови.
– Пусть приходит дан, – кричал он, поднимая кубок. – Он нашей крови. Пусть он придет.
И прозвучал давний клич:
– Смерть нормандцам! Смерть захватчику.
Вальтеоф отчаянно надрался. Смерть им всем, и свободу Англии. Но мог бы он крикнуть все это в лицо Незаконнорожденному?
Наутро у него страшно болела голова, но надежда и весна рождались снова.
В конце лета датчане, грабя по пути, высадились на берег; теряя время и людей, они, наконец, попали в Камбер. Там Вальтеоф, Госпатрик, Сивард Барн, Мэрсвейн и Эдгар встречали их во главе огромной армии. Все было омрачено новостью о смерти архиепископа Альфреда в Йорке. Измотанный своими усилиями сохранить мир и, сознавая, что будет пролито еще больше крови, он умер, похороненный нормандцами и саксами, и в этот замечательный день Вальтеоф жалел, что старик не сможет увидеть, что свобода должна и может вернуться вновь.
Англичане подняли всех, кого могли, и послали гонцов к Эдрику Гилда на запад, чтобы он поддержал их со своей стороны внезапной атакой; люди пришли даже с самого дальнего юга, из Сакса, где один из оставшихся в живых телохранителей Гарольда проделал огромный путь на север, чтобы к ним присоединиться. Только Эдвин и Моркар все еще колебались, всякое желание борьбы в них погасло.
Вальтеоф послал Осгуда в Рихолл, и тот вернулся со всеми, кого смог собрать; он принес графу известие, что у Альфивы родился сын, которому дали имя отца, но он умер через две недели после рождения; расстроенное лицо Осгуда ясно говорило о горе Альфивы.
Он ехал один в сумерках. У него был сын, его собственный ребенок, и он умер раньше, чем граф его увидел. Все время, пока он гулял, он пытался покориться Воле Божией, чего никак не мог сделать, не поняв ее, и когда, наконец, он вернулся в лагерь, то твердо знал, что его отношения с Альфивой закончились, он уже к ней не вернется и не причинит ей больше горя. Он найдет ей мужа, хорошего парня, который подарит ей много ребятишек, крестьянских деток; они будут ползать у ее ног и наполнят ее жизнь большим смыслом, чем может это сделать знатный любовник и мертвый бастард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43