Она знала, что мать ее будет волноваться, если она не придет домой. Она даже плакала за меня, а я не мог.Он замолчал, и в комнате повисла тяжелая тишина. Алекс по-прежнему неподвижно стояла у окна, завороженная его рассказом. Сердце ныло в груди от сострадания к тому осиротевшему юноше, оставшемуся в далеком прошлом.– И тогда вы впервые овладели Сединой?Он посмотрел ей в лицо и, встав с кресла, подошел поближе.– Ну раз уж вы заговорили о постельных делах, как у вас-то с ними?Напряжение лопнуло, и ее терпение тоже.– Может, хватит вам ходить вокруг да около? Возьмите да спросите напрямик.– Ладно, – с усмешкой сказал он. – Как, Джуниор уже залез к вам под юбку?– Негодяй!– Так залез или нет?– Нет!– Но держу пари, что пытался. Он всякий раз пытается. – Его гортанный смех странно волновал ее. – Точно. – Он поднял руку и погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. – Покраснели, госпожа прокурор.Она резко отвела его руку.– Идите к черту!Она злилась за себя за то, что покраснела перед ним, как школьница. Какое ему дело, с кем она спит? Но больше всего раздражало ее, что ему было явно все равно. Его глаза на мгновение вспыхнули, но она назвала бы это искрой веселья или, быть может, презрения, но уж никак не ревности.В отместку ему она внезапно спросила:– Из-за чего вы с Селиной поссорилась?– Мы с Сединой? Когда?– В предпоследнем классе, весной. Почему она уехала в Эль-Пасо и стала встречаться с моим отцом?– Может, ей надо было сменить обстановку, – беспечно сказал он.– Вы знали, как сильно любит ее ваш лучший друг? Бесившая ее усмешка сползла с его лица.– Это вам Джуниор сообщил?, – Я знала и до того, как он сообщил. А вы – тогда еще – знали, что он ее любит? Он передернул плечами.– Чуть не каждый парень в школе…– Рид, я говорю не об увлечении девочкой, которая пользуется популярностью. – Она схватила его за рукав; было заметно, как важен для нее этот разговор. – Вы знали, как Джуниор к ней относится?– Ну и что, если знал?– Он сказал, что вы бы его убили, если бы он хотя бы дотронулся до нее. Сказал: вы бы их обоих убили, если бы он вас предал.– Он просто так выразился.– Джуниор сказал то же самое, но я сомневаюсь, – ровным голосом произнесла она, – тут кипели страсти. Отношения между вами были сложными, запутанными.– Чьи отношения?– Вы и моя мать любили друг друга, но вы оба любили и Джуниора. Чем не любовный треугольник в самом строгом смысле слова?– Куда это вы, черт побери, клоните? Или вы думаете, мы с Джуниором – пара педиков? – Он внезапно схватил ее руку и прижал к своей ширинке. – Чувствуешь, крошка? Он куда чаще не мягкий, а вот этакий, но на «голубого» отродясь не вставал.Ошарашенная и потрясенная, она с трудом выдернула руку и машинально вытерла ладонь о бедро, словно стирая клеймо.– У вас психология деревенского хама, шериф Ламберт, – сказала она, волнуясь. – По-моему, у вас с Джуниором такая же любовь, как бывает у индейцев между побратимами. Но вы с ним одновременно и соперничаете.– Я с Джуниором не соревнуюсь.– Неосознанно, быть может, но люди вас друг на друга всегда натравливали. Угадайте, кто неизменно выходил победителем? Вы. Это вас беспокоило. До сих пор беспокоит.– Опять завели свою психологическую волынку?– Это не только мое мнение. Стейси в тот вечер тоже об этом говорила, и без всякой моей подсказки. Люди вас обоих вечно сравнивали, сказала она, и Джуниор всегда оказывался вторым.– Мало ли что люди думают, я тут ни при чем.– Ваше соперничество достигло высшей точки, когда дело коснулось Селины, верно?– А чего меня спрашивать? Вы и сами все знаете.– У вас и тут был перевес. Джуниор лишь мечтал стать любовником Седины, а вы им были на самом деле.Повисло продолжительное молчание. Рид глядел на нее с сосредоточенностью охотника, который поймал наконец свою добычу в перекрестье оптического прицела. Солнечный свет, струившийся сквозь жалюзи, играл в его глазах, на волосах и бровях, которые сошлись на переносице, не предвещая ничего хорошего.Едва слышно он произнес:– Неплохо задумано, Алекс, только я ведь ни в чем не признался.Он шагнул было прочь, но она ухватила его за руки.– Ну, а разве вы не были ее любовником? И если вы сейчас в этом признаетесь, разве что-то от этого изменится?– Просто я никогда не рассказываю, с кем и как я целуюсь. – Его взгляд скользнул по ее шее, на которой билась жилка, потом остановился на лице. – А вам, черт побери, следовало бы этому только радоваться.Желание затопило ее золотистым теплом, словно солнышко поутру. Она жаждала вновь ощутить на своих губах его жесткие губы, дерзкую, властную сноровистость его языка. Тело покрылось легкой испариной, на глаза навернулись слезы: она стыдилась того, чего хотела и не могла получить.Неотрывно глядя друг другу в глаза, они не замечали, что с противоположной стороны улицы за ними наблюдают. Солнце высвечивало их не хуже прожектора.Усилием воли уйдя из неразрешимого настоящего в бередящее душу прошлое, она сказала:– Джуниор говорил, что у вас с Сединой была не просто детская влюбленность. – Она брала его на пушку, решив рискнуть – а вдруг сработает. – Он мне все рассказал о ваших отношениях, так что неважно, признаете вы все это или нет. Когда вы с ней в первый раз ну, вы понимаете?– Трахались?Грубое слово было произнесено негромко, хрипловатым монотонным голосом, но у нее словно струи огня побежали по телу. Никогда прежде это слово ее не возбуждало. Она проглотила ком в горле и едва заметно кивнула.Он вдруг обхватил ее шею сзади ладонью и притянул к себе, так что лицо ее оказалось у самого его подбородка. Впился взглядом в ее глаза.– Ни хрена вам Джуниор не говорил, госпожа прокурор, – прошептал он. – Бросьте свои следовательские хитрости, меня на мякине не проведешь. Я на восемнадцать лет старше вас да и с рожденья умом не обижен. У меня на каждый случай припасено такое, что вам и не снилось. Не полный же я, к дьяволу, болван, чтобы попасться на крючок.Он сжал в кулаке волосы на ее затылке. Она чувствовала, как горячо и часто он дышит.– Никогда больше не встревайте между Джуниором и мной, слышите? Либо деритесь с нами обоими, либо с обоими же трахайтесь, только не суйтесь туда, где ни шиша не смыслите.Глаза его зловеще сузились.– У вашей мамочки, Алекс, была дурная привычка: она любила стравливать людей. Кому-то это до смерти надоело, вот он и укокошил ее еще до того, как она извлекла для себя урок. Так пусть это послужит уроком вам, а не то и с вами случится подобное.
Утро выдалось пустое: никаких новых зацепок в своих записях она не нащупала и вдобавок не могла забыть неприятный разговор с Ридом. Если бы в дверь тогда не постучал помощник и не прервал их, неизвестно, что бы она сделала: вцепилась бы Риду в глаза или, наоборот, уступила бы властному порыву прижаться к нему и поцеловать.Днем она оставила попытки сосредоточиться и пошла в кафе напротив пообедать. Как у большинства людей, работающих в центре, это вошло у нее в привычку. Никто уже не прерывал разговора при ее появлении. Иногда ее удостаивал приветствием сам Пит, когда не был слишком занят на кухне.Она растягивала обед сколько возможно: возила по столу желтую керамическую пепельницу в виде броненосца, листала брошюрку Пита о том, как правильно готовить «гремучую змею».Она убивала время, страшась возвращаться в грязный кабинетик в полуподвале здания суда, чтобы сидеть там и смотреть в пространство, перебирая тревожные мысли и вновь анализируя версии, которые с каждым часом казались все менее убедительными. Одна мысль не давала ей покоя: была ли все-таки связь между гибелью Седины и поспешной женитьбой Джуниора на Стейси Уоллес?Она вышла из кафе, целиком погруженная в свои размышления. Наклонив голову под порывами холодного ветра, подошла к углу. Как раз в этот момент в светофоре, одном из немногих в центре, зажегся зеленый свет. Алекс уже приготовилась сойти со щербатой, растрескавшейся бровки тротуара на мостовую, как кто-то схватил ее сзади за руку.– Преподобный Пламмет! – удивленно воскликнула она. Вереница событий быстро вытеснила из ее памяти священника с его робкой женой.– Мисс Гейтер, – укоризненно сказал тот, – сегодня утром я видел вас с шерифом. – Он, видимо, уже обвинил ее во всех мыслимых и немыслимых грехах – таким осуждением горели его глубоко посаженные глаза. – Вы меня разочаровали.– Никак не могу понять…– Более того, – прервал он с напором уличного проповедника, – вы разочаровали и Всевышнего. – Глаза его округлились, затем сузились в щелочки. – Предупреждаю вас, господь не потерпит насмешки.Алекс облизнула в волнении губы и оглянулась, надеясь как-то, еще непонятно как, но ускользнуть от него.– Я не хотела обидеть ни вас, ни бога, – сказала она, чувствуя, что несет ахинею.– Вы до сих пор не упрятали не праведных за решетку.– Я не нашла для этого никаких оснований. Расследование мое еще не окончено. И, чтобы внести ясность, должна сказать, преподобный отец, что я сюда приехала вовсе не для того, чтобы сажать кого-то за решетку.– Вы чересчур снисходительны к нечестивцам.– Если под этим вы подразумеваете, что я веду расследование беспристрастно, то да, так оно и есть.– Я сегодня утром видел, как вы якшались с этим отродьем дьявола.Его безумный взгляд приковывал к себе, хотя и вызывал отвращение. Она поймала себя на том, что неотрывно смотрит ему в глаза.– Вы имеете в виду Рида?Он зашипел, словно одно это имя способно было вызвать злых духов.– Смотрите не попадитесь на его бесовские проделки.– Не попадусь, уверяю вас. Он приблизился на шаг.– Дьявол знает слабости женщины. Он использует их мягкое, податливое тело для своих нечистых дел. Все женщины порочны, им надо очищаться регулярным кровопусканием.Он не просто чокнутый, он больной, с ужасом подумала Алекс.Пламмет хлопнул рукой по Библии, и Алекс от неожиданности подпрыгнула. Воздев указательный палец, он крикнул:– Не поддавайся никакому искушению, дочь моя! Повинуясь моему приказу, да оставит всяческая похоть душу твою, ум и тело. Теперь же! – проревел он.И вдруг весь разом опал, словно это заклинание лишило его сил. Алекс застыла на месте, не веря глазам и ушам. Придя в себя, она смущенно оглянулась, надеясь, что никто не наблюдал за этой вспышкой сумасшествия и ее невольным участием в ней.– Насколько мне известно, особой похотливостью я не страдаю. А теперь мне пора. Я опаздываю.Она сошла с тротуара, хотя в светофоре горел сигнал, запрещающий переход.– Бог рассчитывает на вас. Он суров. Если вы обманете Его доверие…– Да, хорошо, я буду стараться. До свидания. Он ринулся с тротуара и схватил ее за плечи.– Благослови тебя Бог, дочь моя. Благослови господь и тебя, и твою святую миссию.Он вложил в ее руку дешевенькую брошюрку.– Благодарю.Алекс высвободила руку и побежала через улицу; два потока машин тут же отделили ее от священника. Вспорхнув по ступенькам, она пулей влетела в здание суда.Оглянулась через плечо, чтобы убедиться, не преследует ли ее Пламмет, и врезалась прямо в Рида.– Что с вами, черт возьми, происходит? Где вы были? Ей захотелось прислониться к нему, ощутить его спасительную силу, хотя бы пока не успокоится бешеное сердцебиение, но она не позволила себе такой роскоши.– Нигде. То есть я выходила. Обедать. В это, как его, в кафе. Прошлась пешком.Он внимательно смотрел на нее, отметив и растрепавшиеся на ветру волосы, и разгоревшиеся щеки.– Что это? – Он кивком головы указал на брошюрку, которую она стискивала так, что побелели суставы.– Ничего. – Она попыталась сунуть книжонку в карман жакета.Рид выхватил ее, скользнув глазами по обложке, он открыл брошюру и прочел предвестие конца света.– Вы в это верите?– Нет, конечно. Один проповедник сунул на улице. Вам и правда надо бы заняться тем, чтобы освободить улицы города от всевозможных попрошаек, шериф, – с некоторым высокомерием заявила она. – От них спасу нет.Она обогнула его и пошла вниз по лестнице. Глава 22 Нора Гейл села и потянулась за своим тончайшим пеньюаром, в котором пришла в комнату.– Спасибо, – сказал Рид.Она укоризненно взглянула на него через молочно-белое плечо и насмешливо пропела:– Как романтично.Сунув руки в пышные рукава пеньюара, она встала с кровати и направилась к двери.– Надо кое-что проверить, но я вернусь, и тогда поговорим.Поправив пышную прическу, она вышла.Рид наблюдал за нею. Тело ее было еще упругим, но через несколько лет заплывет жиром. Массивные груди обвиснут. Огромные соски будут казаться нелепыми, когда мышцы перестанут их поддерживать. Гладкий, чуть выпуклый живот сделается рыхлым. На ягодицах и бедрах появятся ямки.И хотя они были друзьями, в эту минуту он ее ненавидел. Но еще больше ненавидел себя. Ненавидел физическую потребность, которая понуждала его соглашаться на это жалкое подобие близости с женщиной.Они спаривались, наверное, еще более бездумно и бездушно, чем иные животные. Освобождаясь от напряжения, он должен был бы чувствовать себя очищенным, просветленным. Великолепное должно было быть ощущение. Но ничего такого он не испытывал. Ему вообще редко выпадало испытывать такое, тем более в последнее время.– Дерьмо, – пробормотал он.Вероятно, он будет спать с ней до глубокой старости. Это было удобно и просто. Каждый из них знал, что способен дать другой, и сверх того ничего не требовал. Если говорить о Риде, то он был убежден: страсть возникает из потребности, а не от желания и, уж конечно, черт побери, не от любви.Он достигал оргазма. Она тоже. Она частенько говорила, что он – один из немногих, с кем ей удавалось кончить. Он не сильно обольщался на свой счет: возможно, и даже очень возможно, то была ложь.Испытывая омерзение к самому себе, он спустил ноги с кровати. Рядом, на столике, лежала пачка сигарет – заведение заботилось о клиентах. Но за тщательно свернутые сигареты с наркотиком полагалось платить. Он закурил одну, что позволял себе редко, и глубоко затянулся. Ему особенно не хватало сигареты именно после соития, может, потому, что табак загрязнял и тем наказывал тело, которое время от времени подводило Рида, требуя удовлетворения своей здоровой сексуальной потребности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53