Он поймал за рукав толстого горожанина, стоявшего в толпе неподалеку.
– Бога ради, мессир, – с трудом выговорил он, – кто эта госпожа?
– Госпожа Элайн, – отозвался горожанин, – из семьи Синискола.
– Синискола? – переспросил Пьетро. – Она?
– Совершенно очевидно, добрый оруженосец, – сказал горожанин, – что вы не из здешних мест. Дом Синискола имеет несколько ветвей. Эта девушка дочь моего господина, покойного брата графа Алессандро…
– Но все Синискола брюнеты и…
– Правильно, но госпожа Гильда, мать этой прелестной девушки, была саксонской принцессой. Девушка похожа на нее.
– Понятно, – отозвался Пьетро.
Он был уверен, что Иоланта смотрит на него и хмурится. Даже оттуда, где она стояла, можно было разглядеть, чем он озабочен. Но он должен был еще раз глянуть на Элайн. Когда он сделал это, она вздернула свой носик и решительно повернулась к нему спиной.
Пьетро опустил глаза. Его лицо горело огнем. Неужто по его лицу все видно?
Гости толпились вокруг стола, восхищаясь одеяниями. Потом Анвейлер, Марк и Вольфганг представились графу и попросили его разрешения уехать. Граф разрешил, и они со своими оруженосцами отбыли. Пьетро знал, что им предстоит. Они сейчас осуществят церемониальное омовение, которое очистит их тела и одновременно символически смоет грязь грехов с их душ. После этого они вместе со своими будущими оруженосцами – ибо парни, обслуживающие их, не являются оруженосцами до тех пор, пока их хозяева не станут рыцарями, – отправятся в деревенскую церковь. Там, перед алтарем, на котором будут лежать их оружие и доспехи, они будут бодрствовать всю ночь, погрузившись в размышления и молитвы, принося обеты соблюдать в будущем законы рыцарства. Утром они прослушают мессу и вернутся в замок на церемонию посвящения их в рыцари. Пьетро всем сердцем завидовал им.
Впервые он обрадовался обычаю рано ложиться в постель. Он устал. Кроме того, ему было о чем серьезно подумать. Лежа в темноте и слушая храп других оруженосцев, которые все были пьяны от выпитого в большом количестве вина, Пьетро пытался разобраться в путанице, возникшей в. его голове.
Он любит Иоланту. В этом нет никакого сомнения. Но предполагается, что девушка, в которую влюблен мужчина, является в его глазах самой прекрасной из всех женщин. Но Ио не самая прекрасная. Вот Элайн Синискола действительно прекрасна – так прекрасна, что при взгляде на нее щемит сердце. Пьетро ощущал, что если он когда-нибудь узнает ее лучше, то чувство, которое он испытывает к Ио, окажется под угрозой. Однако Ио любит его, а та, другая девушка, пренебрежительно от него отвернулась.
И тут Пьетро расхохотался, зажав рот рукой, чтобы приглушить хохот. Он вспомнил, что он Пьетро, сын Донати, серв. Его отношения с любой из этих двух девушек существуют только в его воображении.
Даже для Ио, сказал он себе с горечью, я не более чем игрушка…
И тут он почувствовал, как мягкие руки ощупывают в темноте его лицо. Он схватил эти руки за кисти, но одна рука вырвалась и нанесла ему такую пощечину, что звук ее разнесся по всему темному залу. Пьетро замер, но все оруженосцы продолжали храпеть.
– Это, – прошипела Иоланта, – за то, что ты пялил влюбленные глаза на маленькую Элайн!
– Ио, – прошептал Пьетро, – Бога ради! Это же не Хеллемарк, кто-то может проснуться и…
– Трус, – сказала Иоланта.
– Ио…
– Замолчи и поцелуй меня. Сам знаешь, ты так давно не целовал меня…
Пьетро уложил ее рядом с собой. Он мог смутно разглядеть ее лицо – теперь, когда его глаза несколько привыкли к темноте, – и подвинулся, чтобы найти ее рот. Он очень нежно коснулся ее губ, но она выпростала руки, обвила ими его шею и прижалась губами к его губам с такой силой, что сделала ему больно. Он ощутил ее теплое тело, одетое во что-то шелковое, его словно обожгло, а в мозгу вспыхнул сигнал опасности – меня за это убьют – и мысль, что ради этого стоит умереть. И он отнял свои руки от ее талии, распахнул ее одежду и принялся грубо, даже жестоко ласкать ее тело, словно она деревенская девчонка. Она оторвала свой рот от его, и он ощутил на своем лице влагу и солоноватость ее слез. Он отпустил ее.
– Ио, – прошептал он, – прости меня…
Она приподнялась, и длинные рыжеватые волосы укрыли ее лицо, как вуаль.
– Не надо просить прощения, – почти спокойно сказала она. – Во всяком случае не за это. Мне это понравилось. Ты мужчина, Пьетро, несмотря на твою Девичью внешность. Я позволила бы тебе сделать то, что тебе хочется, если бы не думала, что эти свиньи могут проснуться. И я не из-за этого плачу…
– А из-за чего? – пробормотал Пьетро.
– Отец согласился выдать меня замуж за Энцио. Он мне об этом еще не объявил. Боится. Но одна из служанок слышала их разговор. Они собираются объявить об этом завтра, после турнира…
– Господи и синие глаза твои! – выругался Пьетро.
– Пьетро, – прошептала Иоланта.
– Да, Ио?
– Ты помнишь, ты рассказывал мне, как твои отец и мать бежали из Хеллемарка?
– Да, но, Ио…
– Никаких “но”! Завтра вечером, после турнира, все будут смертельно усталыми. И пьяными… Все, кроме нас. Я не притронусь к вину, и ты тоже не должен…
– А как быть со сторожами у подъемного моста и опускной решетки?
– Ты видел, где приготовлена арена для турнира?
– Да. За стенами замка. Но я должен сопровождать Ганса и…
– После того, как ты сопроводишь его. Он будет участвовать в турнире раз – в крайнем случае, два. Пока он будет наблюдать за последующими поединками, ты уедешь. Жди меня в доме Паолигорбуна – там, где мы в первый раз встретились, помнишь?
– Но как ты?
– Мне станет нехорошо при виде крови. Мои служанки поведут меня к замку, но я не дойду до него. У хижины дровосека меня будет ждать лошадь…
– Они заметят мое отсутствие, – сказал Пьетро. – Они бросятся за нами и…
– Мы успеем скрыться…
– А если нет?
Рыжеватые волосы ласково коснулись его лица. Он чувствовал ее дыхание на своей шее.
– Это зависит от тебя, – прошептала она. – В конце концов мы можем ускакать достаточно далеко для того, чтобы…
– Чтобы что? – спросил Пьетро.
– Чтобы Энцио получил в жены не девственницу, – закончила Иоланта и вскочила на ноги.
– Ио! – воскликнул Пьетро и встал, забыв, что он совершенно голый.
Иоланта отодвинулась от него.
– Разве это не стоит того риска, мой Пьетро? – прошептала она.
– О Боже, да! – вырвалось у Пьетро. – Но, Ио…
– До завтра, Пьетро, – сказала она, повернулась и побежала по длинному залу, перепрыгивая через спящих оруженосцев.
Как ни хотелось ему спать, сон улетучился. Он принялся продумывать всю ситуацию. Допустим, его схватят. Допустим, подвергнут пыткам. Это безумие, и даже хуже, и он это знал. Но его рот до сих пор болел от ее поцелуев, а тело пахло ее благовониями. Он физически ощущал, как ее тело двигалось, касаясь его тела, так что он трепетал с головы до ног, а боль в его чреслах была реальной как смерть. Даже более реальной. Он умрет. Он знал, что шансов спастись от Синискола у него один из десяти тысяч. Но прежде – это. Святой Боже и Пресвятая Богоматерь, – это, клянусь бородой пророка Магомета и гневом Иеговы Громовержца, клянусь преисподней и ее огнем – это…
Его не схватят. Он будет сражаться, пока они не убьют его. Или он сам убьет себя. Познав, что такое неземное блаженство, он не позволит обесчестить себя из-за слабости своей плоти…
Он неожиданно встал со своего ложа и прошел в помещение, где находилось оружие. Пьетро отыскал свой маленький сарацинский кинжал и привязал его к левому бедру, где он будет прикрыт курткой. Кинжал этот был острее бритвы. Когда Пьетро будет лежать беспомощным на земле, он вытащит кинжал, приставит его в дюйме под левым ухом и одним движением вниз перережет большую вену, кровотечение из которой не в силах остановить ни один самый искусный врач на земле. Они не успеют пронести его и полпути до замка, как он будет мертв.
Но когда Пьетро вошел в зал, он услышал голоса. Одного из разговаривавших он узнал сразу же. Только граф Алессандро мог говорить на певучем тосканском диалекте с такой четкостью.
– Ты лжешь! – фыркнул граф.
– Нет, господин, – шептал другой. – Видит Бог, я говорю правду. Это правда, ваша светлость. Гвельф бежал.
– Но почему? Почему? Он держал в своем кулаке всю Италию. Ему оставалось только протянуть руку и взять мальчика…
– Мой господин, – продолжал чужеземный рыцарь, – как известно, Оттон не отличается умом, он доказал это, когда нарушил соглашение с Папой. После того как Его Святейшество возложил на него императорскую корону, он приступил к тому, чего Иннокентий боится больше всего, – к объединению Сицилии с империей. Но господин знает, что…
– Ха! – прервал его граф Синискола. – Какое это имеет значение? Где войска Папы? Кто может разбить Оттона Брунсвика, когда вся Италия лежит у его ног?
– Его собственная глупость, господин… или, скорее, хитрость Папы. Его Святейшеству более всего ненавистна мысль о необходимости качнуться в сторону дома Гогенштауфенов, но есть ли у него другой выход? И, как правильно заметил мой господин, у него нет войск. Но у него есть шпионы, агенты и провокаторы и – прислушивающийся к нему Филипп Август – король Франции…
– Святой Боже!
– Аминь. Стоит только обратиться с письмом к Его Королевскому Величеству Французскому. Обратиться к главным епископам Германии. Выступить здесь с официальным заявлением. Стоит пригрозить отлучением от церкви – и те же самые принцы, которые поставили Оттона во главе империи, отрекутся он него, особенно после того, как король Филипп известит, что Франция будет крайне отрицательно рассматривать приверженность гвельфу…
– И тем не менее у Оттона есть армия и свершившийся факт. Ему стоит только захватить юного Фридриха и…
– Правильно. Но иностранные рыцари говорят, что восстала вся Германия, в чем я сомневаюсь. Однако император поверил. Он возвращается в Германию через Альпы…
– А юный Фридрих?
– Он сейчас в Риме или вскоре прибудет туда. Он тоже направляется в Германию, чтобы устроить новые выборы. И притом, что его поддерживает Филипп, и Папа Иннокентий за него – он выиграет…
Наступило долгое молчание, которое нарушил граф Алессандро.
– Никому ничего не говори, – прошептал он. – Для меня важно, чтобы некоторые мои гости не знали об этом до завтрашнего дня. Есть одно важное для меня дело – помолвка, а такое известие может помешать…
– Как пожелает господин…
– И вот еще что, Лоренцо…
– Да, мой господин?
– Надо полагать, что Дипольд Швейнспоунт проявит чрезвычайную щедрость, если с юным Фридрихом во время его путешествия произойдет какой-нибудь несчастный случай, – как н многие другие благородные господа, которых я знаю…
– Я все понял, господин, – сказал Лоренца
– Хорошо. Завтра все должно произойти так, как задумано. Но если какие-то рыцари захотят поехать с тобой, я не буду возражать…
Пьетро слышал, как удаляются их шаги в конце зала. Он медленно пробрался к своему ложу. Итак, обстоятельства изменились. Все, что ему надо сделать, это сообщить новость о внезапной перемене в судьбе Фридриха барону Рудольфу. Теперь барон ни за что не даст согласия на помолвку Ио с Энцио. Действительно, если Фридрих станет императором, то любой, кто связан с гвельфами через брак или еще как-нибудь, подвергнется реальной опасности…
Но если он расскажет барону, необходимость в бегстве отпадет. Ему придется выжидать несколько лет, пока он сможет возвыситься рядом с королем, чью жизнь он спас. Но барон может найти для Иоланты другого мужа. И если они не убегут, то ту немыслимую, неназванную награду, которую обещала Ио, он не получит…
И его жизнь будет спасена. Одно дело умереть ради желанного наслаждения, когда альтернатива этой смерти непереносима. Но теперь смутно замаячил выход. Показался лучик надежды…
Он встал и оделся. На цыпочках прошел по залу к помещению, где отдыхали знатные гости. И остановился, спрятавшись за колонну.
Перед дверью стояли два рыцаря с обнаженными мечами в руках. Сегодня ночью передать барону Рудольфу новость не удастся.
Значит, завтра. Завтра в толпе, которая соберется смотреть турнир, он сумеет…
Но когда утром началась церемония, у Пьетро не оказалось ни малейшего шанса приблизиться к барону Рудольфу. Пьетро стоял позади Ганса и с несчастным видом смотрел, как барон Рудольф остановился перед графом Алессандро. Граф сидел один на помосте, покрытом великолепными сарацинскими коврами, а перед ним в ожидании стояли барон Рудольф, граф Днпольд и еще два знатных рыцаря, которых Пьетро не знал.
На графе Алессандро красовались позолоченные доспехи, и выглядел он прекраснее любого короля.
Три юных кандидата на рыцарское звание вышли вперед. Дипольд, граф Асерра, тот самый, который одно время был опекуном Фридриха, поцеловал своего сына, потом опустился на колени и надел Анвейлеру золотые шпоры. Потом барон Рудольф и еще один знатный господин, по предположению Пьетро, дядя юного Анвейлера, надели на него через голову кольчугу с серебряными пластинами, поправили накидку и водрузили ему на голову украшенный драгоценностями шлем. Потом последний восприемник вложил ему в руку большой меч с пожеланием использовать его только для благородных целей. Анвейлер поднялся на помост.
– Склони голову! – загремел граф Алессандро. – Ударяю!
Он обрушил руку с надетой на нее стальной рукавицей на голову юноши с такой силой, что Анвейлер пошатнулся. Но граф тут же обнял нового рыцаря и пожелал ему “служить Господу, уважать всех рыцарей, защищать всех дам и помнить свою родословную”.
Марк и Вольфганг прошли через такую же церемонию, хотя их доспехи не были столь роскошны. Затем новоиспеченные рыцари бросились к ожидавшим их боевым коням и, невзирая на тяжесть доспехов и оружия, вскочили в седла, не касаясь стремян. Не пройти через это испытание означало опозориться.
А я, простонал Пьетро, в доспехах едва могу ходить!
Собравшиеся приветствовали юных рыцарей криками. Юноши же пустили коней вскачь и изобразили шутейный бой, применяя тупое оружие и нанося легкие удары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55