Савва еле заметно моргнул – мол, отойдите и не вмешивайтесь. Именно Савва имел на Ярослава странное влияние. Вероятно, из-за мировоззренческого сходства – и тот и другой были заядлыми заговорщиками. И в семнадцатом веке оба выбрали бы яд и плащ, а не палаш и кирасу.
– Конечно, осторожность прежде всего, но отстанем ведь безнадежно… В Москве наш материал покажут раньше. Обидно… – ворковал хитроумный репортер.
Ярослав откровенно мучился. Мучился почти так же, как Одиссей, когда его манили сладкоголосые сирены, сулившие неземное блаженство. Но ответственного за эфир привлекали видения куда более обыденные. Он грезил о том, что возглавляет не петербургский, а федеральный телевизионный канал, который покрывает всю страну, как знаменитый бык-производитель невзрачную коровенку. И руководит этим элитным бычком он, Ярослав Крапивин.
Но Ярослав был не мечтателем, а политиканом. Обычно он знал, когда нужно охотиться за журавлем, а когда следует зажать уже имеющуюся в руках синицу и притаиться. Обычно знал, а вот в данный конкретный момент не знал.
Из-за этого он то тянулся к телефону, чтобы все же позвонить председателю телекомпании, то поворачивался к Савве, который продолжал петь:
– В Москве ни одна программа просто так подобные материалы не выдает, а раз выдает, то там знают, что делают… Да и в Генеральной прокуратуре, прежде чем спускают такого рода компромат, получают добро с самого верха…
Лизавета мысленно аплодировала хитроумному Савве – сама она не умела искать правильные подходы, точнее, обходные пути. Савва же обиняком умело внушал начальнику, что показать сюжет стратегически выгодно, а советы здешнего руководства ничего не дадут, ведь до местных начальников новая столичная политика доходит не сразу.
– Не зуди, – сурово скомандовал Ярослав и еще раз внимательно прочитал сюжет. Савва, да и все остальные примолкли, почувствовав, что сейчас, так или иначе, все решится. Читал Ярослав еще медленнее, чем обычно, потом махнул рукой: – Ладно, выдавайте. Только уберите слово «взятка».
– Как, вообще убрать? – очнулся Саша Маневич. – Там же в чистом виде двести девяностая статья, взяточная!
– Уберем, – быстренько согласилась Лизавета, умевшая лучше других жонглировать словами. Она знала, что слово может значить очень много и в то же время не значить ровным счетом ничего. Кроме, разумеется, того «Слова», которое было «в начале». Лизавета немедленно схватила ручку и вычеркнула название сюжета – теперь репортаж назывался «Дело», а не «Дело о взятке».
– Подпиши, – коротко и кротко попросила начальника Верейская. Она, проработавшая на телевидении почти тридцать лет, знала цену разрешению устному и разрешению письменному.
Ярослав чуть помедлил и отважился.
– Если наедут, первыми уволю вас, всю троицу! – жизнерадостно пообещал он, подмахивая текст сюжета. – И еще вот что – не связывайте вы это дело с политикой. Напоследок повторяю: «взятку» – убрать…
– Брать их не надо было, а ты убирать. – Этой бранчливой фразой Светлана Владимировна проводила высокое руководство. Средневысокое, если пользоваться терминологией Саввы, который чутко улавливал нюансы номенклатурно-иерархических построений. Но это средневысокое руководство сюжет к эфиру допустило. Свершилось.
«С подробностями наш корреспондент Александр Маневич», – произнесла Лизавета, закончив «подводку», откинулась на спинку кресла и стала смотреть видео.
Свой сюжет Саша сделал в былинном стиле: про то, как девушка по имени Маша приехала в славный город на Неве из далекого царства, чужого государства, из города Коканда, и сразу получила четырехкомнатную квартиру, а потом получила в подарок еще одну, поменьше, но в центре. Только за то, что она бесплатно работала на строительстве дома и обязуется поработать уборщицей еще три года, тоже бесплатно. Вот так ценят самоотверженный труд в городе на Неве. Но другие трудолюбивые приезжие могут не беспокоиться, поскольку старательная студентка и уборщица по совместительству, оказывается, еще и двоюродная сестра мэра города, и ее труд ценится дороже, а стало быть, квартира для нее – дешевле. Дешевые квартиры в том же доме достались многим – и главному художнику Петербурга, и начальнику местного РУВД, и бухгалтеру жилищного департамента. Все они и многие, многие другие сумели поменять свои небольшие квартиры на вдвое большие в этом самом доме, и без всякой доплаты. Чудеса. Только не в решете, а в детском садике. Именно в прекрасный детский садик взялась превратить означенный дом строительная компания «Шанс», а уж потом мэрия – в лице начальника жилищного департамента, главного художника и самого мэра разрешила вместо детского садика построить офисы и элитные квартиры. Которые так дешевы. Все эти факты выяснились в ходе следствия, которое ведется межведомственной следственной группой, и возглавляет ее заместитель начальника следственного управления прокуратуры.
Дело обширное, нашлось в нем место и для помощника мэра по хозяйственным вопросам, милой деловой даме, помогавшей самому мэру увеличить апартаменты до трехсот квадратных метров: она лично занималась расселением соседней коммунальной квартиры. Таким же примерно манером обзавелись жильем в центральных районах города и сын, и сестра, и свояк. И все это – с нарушением действующих правил и законов, с привлечением незаконно полученных денег или просто за счет резервного фонда горжилобмена, то есть за счет города.
Но не эти, в принципе, общеизвестные факты были главной сенсацией: дело прошлое, и какая разница, что творил некогда вполне отставной политик. Куда более существенными оказались новые материалы следствия: в частности, расшифровки уже недавних телефонных разговоров – их тоже показали Маневичу. Отставник, используя прошлое, добивался чего-то сейчас. Чего именно и от кого – можно было только догадываться. Эти догадки помогали нарисовать весьма печальную политическую карту российского настоящего…
Хорошо написанный сюжет украшал редкостно подобранный видеоряд. Камера написала свой протокол, не менее подробный, чем прокурорский. Каждый упомянутый в репортаже дом, каждая квартира были любовно засняты, как говорится, «анфас и в профиль». Действующие лица также присутствовали реально, а не в виде одних лишь фамилий. Кого-то, в основном смольнинских функционеров, Саша нашел в телевизионном архиве. За кем-то, в частности за родичами бывшего мэра, охотился с портативной камерой. Студийные компьютерные графики помогли проиллюстрировать телефонные разговоры: вот трубка, вот силуэты беседующих. И даже сами эти разговоры Саша Маневич начитал вроде как на два голоса – с чувством, но без надрыва.
Сюжет кончился. Лизавета повернулась на камеру и несколькими четкими фразами подвела итог. Далее следовали отбивка и переход к парламентской информации, также имеющей отношение к Петербургу:
«Депутат Думы от Петербурга Яков Зотов задержан при попытке вывезти контрабандой четыреста граммов осмия. Как сообщили в псковском управлении ФСБ, он задержан на границе с Эстонией, в его личном автомобиле при досмотре найден контейнер с этим металлом. Идет следствие».
Репортаж Маневича был не просто подан, он был продан телезрителям, причем продан задорого. Телевизионщики знают, что даже средненький сюжет можно украсить хорошо выбранной «подводкой» или четко написанным выводом. «Подводка» и вывод дополняют и обогащают материал, «подводка» и вывод – все равно что умело наложенный макияж, делающий кабатчицу принцессой. Сашин сюжет Лизавета обложила «подушками из гагачьего пуха». От этого материал, и без того весьма яркий, засиял новыми гранями. К тому же «подводка» и вывод позволили формально выполнить высочайшее указание насчет «взятки», «шантажа» и «политики». В самом репортаже об этом ни слова, а про комментарий ведущего начальник ничего не говорил. Теперь Лизавета вполне могла разыгрывать невинную идиотку и твердить, что не поняла и не сообразила, она как раз сама говорила, что политика здесь ни при чем…
Савва и Саша встретили ее хлопком пробки от шампанского. «Абрау Дюрсо» весело запенилось в длинноногих бокалах. Лизавета не любила пластиковые стаканчики из-под йогурта, не признавала классические граненые и держала в шкафу бокалы – чтобы служебные праздники не превращались в заурядные выпивоны.
– Класс! Умеем ведь, когда захотим! – Савва буквально захлебывался от восторга.
– Этот сюжет на сорок процентов твоя заслуга. Без твоей дипломатии его законсервировали бы на неопределенный срок, а информация в консервированном виде волнует только археологов! За победу над консервированием! – Лизавета подняла бокал.
Они чокнулись и выпили до дна.
– Жаль только, что мои «телохранители» не поместились. – Савва снова наполнил бокалы.
– Успеется, Москва не сразу строилась, – утешил коллегу Саша. Ему было легко утешать, ведь это он сейчас победитель. – Пойдут и телохранители. Ты же снял, что хотел, – когда? В пятницу?
Савва кивнул.
– Может, оно и к лучшему, – задумчиво сказал он. – За этими домами я уже попробовал последить. Там не все чисто…
– Ой, ребята, мне тоже кажется, что за мной следят. Я, наверное, с ума сошел, как этот Зотов.
– С ума сошел – это еще полбеды. – Лизавета отломила кусочек от шоколадки. Неизменным дополнением к вину, коньяку или шампанскому на служебных распитиях были разнообразные шоколадки – подарки верных поклонников Лизаветы, почему-то считавших, что без шоколада она просто жить не может. – Главное, не вздумай в Эстонию осмий вывозить.
– При чем тут осмий?
Оказывается, Саша видел в программе только собственный репортаж и слышал только собственный текст.
– К вопросу о наших новостях и о том, как мы внимательны друг к другу, – укоризненно сказала Лизавета. – Твоего Зотова арестовали!
– За что?..
– За контрабанду, – опередил Лизавету Савва. – Он, наверное, как с тобой поговорил, так решил сбежать, и не пустой, а нашпигованный выгодным товарцем.
– Зотов – контрабандист? – Саша Маневич от души расхохотался. – Все что угодно, но не это.
– Я не сама про арест придумала – вот тассовка. – Лизавета протянула ему листок с сообщением Интерфакса.
Действительно, скупым информационным языком там было написано о блестяще проведенной операции по задержанию незаконного груза и преступника с депутатским мандатом.
– Тут что-то не так… – Саша закусил губу. – Я не могу сообразить, но депутат…
– Действительно, как его задержали, если у него депутатский иммунитет, неприкосновенность? – встрепенулся Савва. – Я как-то сразу не сообразил!
– Может, когда их хватают с поличным, неприкосновенность не действует?
– Или на его арест получили специальное разрешение?
– Заранее? – засомневалась Лизавета. – Маловероятно. И вообще, они в Думе своих не сдают, кодекс чести. Поэтому Думу и называют самой надежной крышей в России.
Саша Маневич крутил в пальцах бокал и, казалось, не прислушивался к спору товарищей.
– Подозрительная история. В то, что он бросился в бега, верю сразу и безоговорочно. А насчет контрабанды… Он же, когда я его видел, от собственной тени шарахался. Озирался так, будто за ним гонятся представители всех спецслужб мира. И в такой ситуации везти контрабанду… Нет! Его подставили, этот осмий ему подкинули! Вообще, у меня странное чувство – будто кто-то обрубает концы. – Саша вскочил и принялся вышагивать по кабинету. Он всегда ходил слегка косолапя и размахивая руками, а сейчас от волнения и вовсе стал похожим на озабоченного бурого медвежонка – плотненький, угрюмый, озабоченный. – Смотрите. Помощник депутата Поливанова умирает от инсульта, причем, как мне сказал врач в ЦКБ, картина инсульта – классическая…
– Атония, арефлексия, плавающие зрачки, – подхватила Лизавета. – Нам врач сказал то же самое, когда мы о Леночке расспрашивали…
– Вот и я об этом. Умирает, сказав про школу двойников…
– А Леночку пригласили куда-то поработать, когда выяснилось, что она умеет делать портретный грим…
– И тоже инсульт. А приятель Поливанова Зотов сначала дает интервью, в котором предполагает, что помощник этот умер не своей смертью, а потом страшно пугается и уже ни про свое интервью, ни про что другое слышать не может и не хочет. Он был на самом деле напуган до полусмерти. Я-то видел!
– И этот напуганный до полусмерти человек вдруг ввязывается в контрабанду и попадает в тюрьму. Бред, конечно, – вздохнула Лизавета.
Все помолчали. Потом Савва, самый из них нетерпеливый, несмотря на внешнюю солидность и серьезность, произнес:
– Надо что-то делать. Может, мне в Новгород съездить? К этому Поливанову?
– Я, как из Москвы приехал, сразу позвонил коллегам в новгородскую компанию «Вече». В Новгороде Поливанов не появлялся. А в те дни, когда его секретарь вежливо посылала всех интересующихся к месту избрания думца Поливанова, тот и не думал общаться с избирателями… В Москве он тоже не появился. По крайней мере, официально!
– Тогда надо снова поговорить с этим продюсером Новоситцева. Как там его фамилия? Целуев? Спросить, зачем нанимал Леночку, зачем ему понадобился портретный грим… для каких таких двойников… А то у нас вокруг этой школы двойников слишком много покойников, арестованных и запуганных!
Не успел Савва договорить, как Лизавета ойкнула и опрометью кинулась к своему столу. Судорожно выдвинула верхний ящик и принялась выкидывать оттуда записные книжки и визитницы.
У каждого журналиста накапливается невиданное и неслыханное количество телефонов и визитных карточек. Причем, как правило, на них зафиксированы телефоны и адреса совершенно незнакомых людей. Не то чтобы совсем незнакомых, а посторонних. Кого-то когда-то снимал или интервьюировал, с кем-то встретился на митинге, с кем-то разговорился на заседании правительства, кого-то узнал в ходе забастовки. Журналистика – это прежде всего общение, причем общение чаще всего с незнакомыми людьми.
Многие журналисты легко теряются в этих адресно-телефонных Кордильерах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47