– Присаживайтесь, Елизавета Алексеевна. – Борюсик указал на свободный стул. Главный сидел на своем, председательском месте, в торце широкого и дорогого офисного стола. Справа на приставном столике – компьютер, естественно, «пентиум», хотя вся редакция знала: Борюсик боится техники, как черт ладана и как вампир осинового кола.
«По имени-отчеству обращаются – значит, будет публичная казнь», – подумала Лизавета.
Ярослав сидел сбоку, вальяжно устроившись на стульчике, добротно сработанном фирмой «Раумамебель». Рядом лежал сотовый. В общем, было совершенно ясно, кто здесь на самом деле главный.
– Да, Лизавета, садись, – повторил приглашение Ярослав. Обращение это ничуть не было фамильярным. Они перешли на «ты» год назад, после настойчивых приставаний Ярослава. Он очень убедительно рассказывал, что все «информационщики» всегда общаются на «ты», традиция сия возникла еще во времена царя Гороха, пережила смутные времена царизма и военного коммунизма и не нам ее губить.
– Спасибо. – Лизавета постаралась устроиться на фирменном стульчике как можно удобнее.
– Разговор будет неприятный. – Генеральный продюсер вытащил пачку «Парламента», достал сигарету и закурил. Сигареты эти были самые обыкновенные и отличались от других только ценой.
– Отчего же неприятный?
– Зачем тебе нужен репортаж о страховой медицине? – спросил Ярослав. Главный редактор кивнул, подтверждая вопрос.
«Ах, вот откуда ветер дует!» – Лизавете все стало ясно-понятно. Их генеральный продюсер еще в стародавние времена питал особую слабость к медицине. То ли по причине не слишком крепкого здоровья, то ли потому, что в ту эпоху сия тематика считалась благодатной и безопасной. А может, это дело ему поручили вышестоящие начальники. На студии уже лет пятнадцать ходили слухи, что Ярослав или при погонах, или только что их снял. Только откуда он узнал, что у Лизаветы запланировано продолжение?
– Это важная тема… – расплывчато сказала она.
Страховой медициной, точнее, Фондом обязательного медицинского страхования Лизавета начала заниматься полгода назад. Через день после того, как первый сюжет вышел в эфир, ей позвонили из газеты «Финансовый Петербург».
«Вы на телевидении первая, кто затронул эту тему. – Девушка на том конце провода явно нервничала. – Вы знаете, что у нашей газеты два иска от этого Фонда?»
«Нет», – осторожно ответила Лизавета.
«Понимаете, там творятся жуткие злоупотребления. Наш городской закон об обязательном медицинском страховании противоречит общероссийскому. Вы затронули только один аспект проблемы. Там крутятся колоссальные деньги!»
Лизаветин репортаж, вышедший в эфир два дня назад, был снят по материалам проверки Счетной палаты Законодательного собрания. Ревизоры обнаружили, что на деньги, выплаченные предприятиями и бюджетом, Фонд построил шикарный офис, обставил его дорогостоящей мебелью. Кроме того, функционеры обзавелись компьютерами и дорогими автомобилями, активно пользовались сотовыми телефонами и прочими благами высокой технологии. При этом катастрофически не хватало денег на операции, медикаменты и прочее. Больницы бедствуют, а чиновники процветают. Лизаветин репортаж был именно об этом.
«Мы уже полгода занимаемся Фондом. Тут возник конфликт интересов», – прерывисто говорила девушка из «Финансового Петербурга».
«Конфликт интересов» – понятие коммерческое. Есть все основания быть осторожной. После этого звонка Зориной показалось, что она разворошила змеиное гнездо. Хотя, когда Лизавета принималась за страховой репортаж, картина выглядела простой и ясной, как сама правда. Злые чинуши против несчастных больных. Все получилось, как теперь принято говорить, сложнее.
Как только Ярослав помянул Фонд обязательного медицинского страхования, Лизавета успокоилась. Материалов о злоупотреблениях было больше, чем достаточно. В эфир попало меньше половины. Причем каждое прошедшее в репортаже слово было подкреплено документами Счетной палаты.
Ярослав повторил вопрос, немного изменив его:
– Объясни, зачем тебе эти медицинские разборки?
Лизавета решила, что ничего не потеряет, если прочитает начальникам небольшую лекцию.
– Как вам должно быть известно, наше здравоохранение находится в критическом состоянии. Социалистическая бесплатная медицина умерла. Ее должна была заменить медицина страховая. Но к денежному делу присосались пиявки, тратившие перечисляемые средства, – Лизавета кашлянула, – скажем так, нерационально.
На Ярослава политинформация не подействовала. За четверть века на студии он выслушал миллион лекций. И за советскую власть и против нее.
– Послушай, там ситуация по-настоящему сложная. Я не думаю, что нам стоит вмешиваться.
– А мы и не вмешиваемся. Мы только отражаем происходящее. Счетная палата…
– Не приплетай Счетную палату! У нее своя задача. И здравоохранение тут ни при чем! Только сейчас назначен новый председатель комитета. Начинаются преобразования. Их работе не стоит мешать. – Ярослав тонко улыбнулся. Борюсик в очередной раз многозначительно кивнул. Лизавета тоже улыбнулась в ответ:
– А мы и не мешаем. Мы хотим помочь.
– Вот помогать как раз и не следует. И вообще, неужели вам не о чем снимать сюжеты? – Это был вопрос «ниже пояса». Ярослав давал понять, что дальнейшие споры бессмысленны.
– Тем много, но здравоохранение одна из самых…
– Тогда пока и снимай другие самые!
– Вот, например, сегодня. – Борюсик поддержал генерального продюсера. – Ты что-то там снимала про терроризм. Тоже важная тема…
Лизавета чуть не застонала от ужаса и отчаяния. Человек работает начальником информации. Она стажировалась в США, Дании, Германии, Великобритании, наконец. Общалась с разноязыкими главными редакторами газет и шеф-редакторами телестудий. Попадались всякие. Педанты, политиканы, пьяницы. Но ни один не мог позволить себе роскошь заявить в конце дня: «Тут у нас что-то про терроризм», – когда речь шла о новости номер один.
Что же у них происходит, в конце-то концов?
С утра Лана Верейская мучается, как бы сюжетом о ядовитом хлебе не вызвать в городе панику, и выдергивает из постели Лизавету, у которой выходной. Лизавета пускается во все тяжкие, разыгрывает специально для полковников круглую дурочку, лишь бы заполучить плохонький, но оригинальный синхрон, копается полдня в архивах, почти опаздывает на свидание, а глубокоуважаемое начальство мямлит «что-то там про терроризм».
Иногда Лизавете казалось, что подведомственную ему программу Борюсик вообще не смотрит. А за сюжетами следит исключительно «по звонкам». Будь то звонки из соседнего корпуса, от руководства компании или из других контор и учреждений. Что можно объяснить этим людям? Лучше ничего и не объяснять.
– Да, про терроризм тоже важно…
– И репортаж про обязательное страхование можно сделать…
– Да, можно… – Лизавета решила поработать нимфой Эхо.
– Но надо как следует подготовиться. А пока не стоит…
– Пока не стоит…
Что ж, если они хотят затянуть у нее на шее петлю запретов, пусть затягивают. Ничего не попишешь. К тому же в ближайшее время у них должен пойти репортаж про гемодиализ, а обязательное медицинское страхование – тема, судя по всему, вечная. Может подождать.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно хмыкнул Ярослав. – Договорились.
Он тут же включил свою ненаглядную трубку цвета бордо. Творение фирмы «Бенефон» откликнулось веселым трезвоном, и Ярослав погрузился в переговоры.
«Даже телефон отключал, очень задела его медицинская темка», – отметила про себя Лизавета.
– Значит, про страхование пока не планируйте, – решил вставить руководящее словечко Борюсик.
Лизавета не стала объяснять главному, что планирование выпуска вообще не входит в сферу ее служебных обязанностей. Это работа ответственного выпускающего редактора. Как ведущий программы, она может придумать тему для корреспондента. Как корреспондент – выполнить задание редактора. Но планы – не по ее части.
– Про страхование ничего не будет. – Лизавета встала. – До свидания.
Начальники не стали ее задерживать. Когда Зорина вышла из кабинета Борюсика, на часах было четверть девятого. Из-за воспитательно-профилактической беседы она не только пропустила собственный репортаж, но и лишилась последней возможности успеть на свидание.
Если Бог решает кого-нибудь наказать, он подсовывает ему дурака начальника или сразу двух дураков – этот неутешительный вывод не помешал Лизавете быстро собраться, выскочить на Каменноостровский и поймать машину. Она опаздывала на сорок минут. «Будем считать, что это пустяк», – решила Лизавета. Во всяком случае, по меркам Интернета, в котором столько времени проводил Сергей Анатольевич Давыдов.

СУД СОЛОМОНА

Кирилл Айдаров просмотрел Лизаветин репортаж от начала до конца и даже пожалел, что не записал его на видео. Обскакать она его, конечно, не обскакала. После брифинга, организованного милицией, Кирилл пошел к Машеньке. Ее словоохотливая мама рассказала ему, как она утром пошла в «Тутти-Фрутти» за рогаликами к завтраку.
– Очередь была небольшая. У них, знаете ли, всегда около десяти очень свежая выпечка. – Оксана Максимовна придвинула блюдечко с вареньем поближе к гостю. – Вы попробуйте, попробуйте. Я сама делала это крыжовенное желе.
Кирилл с удовольствием положил себе и крыжовенного. Вишневое и клубничное он уже попробовал. Журналист Айдаров был сладкоежкой и сибаритом. Причем нисколько этого не стеснялся. Он откровенно наслаждался уютом Машенькиной квартиры и чаепитием, устроенным ее мамой.
Графинчик с самодельной наливкой на столе, крохотные рюмочки, красивый сервиз, печенье в сухарнице, льняные салфетки. Все как в лучших домах Филадельфии и Лондона.
Мама его подружки, черноглазая, пухленькая, с ямочками на щеках, была воплощением семейственности и безмятежности. Кирилл и за Машенькой стал серьезно ухаживать только тогда, когда познакомился с Оксаной Максимовной. Сама девочка, худая и капризная, носившая коротенькие юбчонки и мечтавшая стать не то Комиссаржевской, не то Мишель Пфайфер, казалась совсем другой. Но Кирилл свято верил в народную мудрость, которая гласила: «Хочешь узнать, какой станет твоя суженая через двадцать лет, взгляни на будущую тещу».
Оксана Максимовна была хранительницей домашнего очага. Папа – академик, ученый-физик – вечно торчал на работе или трудился в домашнем кабинете. А вот красивый, хлебосольный дом, всегда пирожки, торты, всегда жаркое, всегда чистота, простор и порядок – это была мама.
Именно такой дом хотел бы иметь Кирилл Айдаров. Ему в этом году исполнилось тридцать три. И он твердо решил жениться. Отчасти потому, что пора становиться солидным. Отчасти потому, что три месяца назад, когда он сидел на собственном, устроенном по-холостяцки в «Интерпосте» дне рождения, его охватила невыразимая тоска.
Застеленный газетой стол, небрежные и неизбежные бутерброды с полукопченой колбасой, шумные, бестолковые тосты, повизгиванье девиц. Как все это ему нравилось пять лет назад! А теперь он чувствовал себя чужим на этом празднике своей персональной жизни. Хотелось комфорта, хотелось ежедневно менять рубашки, хотелось, чтобы кофе подавали в кабинет, и непременно на изящном подносе. Некстати вспомнилась древняя студенческая песенка:
Мне сегодня ровно тридцать два.
У меня лысеет голова, зубы начинают выпадать,
На меня с укором смотрит мать…
Ему уже тридцать три. Зубы в полном порядке. За волосами он тщательно следит, носит аккуратный хвостик. Мать на него с укором не смотрит. Но жениться все равно хочется. Видно, сказывается татарская кровь – сидеть в плюшевом халате, почесывать брюшко и тиранить супругу.
Вот он и зачастил к Машеньке. Оксана Максимовна явно поощряла его. Еще бы, хоть и с хвостиком, но серьезный человек. Профессия престижная, зарабатывает неплохо, не то что голодранцы из Театральной академии. Машенька же вдруг стала холодна. Но Кирилл не переживал. Он знал, что если чего-то хочет, то непременно добьется. Ведь стал же он, парень из Самары, почти столичным журналистом.
– Мы все ждали, когда вынесут рогалики, – продолжала рассказывать Оксана Максимовна. – Потом вдруг появились эти люди. Объявили, что булочная закрывается. А потом даже стали обходить окрестные дома. Представляете – хлеб отбирали. У Павловых из десятой квартиры изъяли буханку «Бородинского». Оказалось, он весь ядовитый какой-то. А такая славная выпечка была. Ни за что больше не буду там покупать!
Кирилл согласно кивнул и опрокинул в себя очередную рюмку вишневки.
– Очень вкусно!
– Это рецепт еще моей бабушки. Но, Кирилл, что же делается-то, а? Теперь и в булочную сходить страшно! Это как – диверсия или вредительство? – Машенькина мама очаровательно всплеснула руками.
– Скорее всего, террористический акт, – солидно произнес Кирилл.
– В булочной?! Кошмар! Жизнь стала кошмаром! Вернется Николай Николаевич, я ему непременно расскажу. – Кстати, еще одним доводом в пользу Машенькиной кандидатуры был тот факт, что в этой семье жена называла мужа по имени-отчеству.
Кирилл посмотрел на висевшие в гостиной старинные часы с боем: половина шестого. После брифинга он уже продиктовал промежуточной материал. Теперь пора ехать в редакцию верстать итоговую статью.
– Засиделся я у вас, а мне давно пора на работу. Москва ждет репортаж. – Кирилл с явной неохотой встал. – Уж больно хорошо у вас. Если бы не дела…
Он совершенно сознательно соединил Москву с комплиментом. Пусть знают, что персона важная, и пусть пригласят приходить еще. Журналист Айдаров своего добился. Когда он в прихожей поцеловал руку Оксаны Максимовны, а потом приложился и к Машенькиной лапке, предполагаемая теща сказала:
– Что-то вы редко у нас бываете. Заходите, заодно расскажете, чем кончилась вся эта история.
В итоговый репортаж Кирилл впихнул и хлеб, изъятый у несчастных Павловых, и выставленную из магазина «Тутти-Фрутти» очередь, и описание владелицы булочной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46