– Я тоже так решила и в голову эту «Тутти» брать не стала, но затем пришла информашка от «Интерпоста». Читать?
Лизавета промолчала, лишь тихонечко вздохнула. Она-то надеялась провести день мирно, почистить перышки, а вечером во всем блеске встретить Сергея, он обещал заехать за ней в восемь…
Верейская сделала вид, что не услышала вздоха.
– Значит так, это передает «Интерпост», время – десять пятьдесят пять. Читаю. «Сообщение о чрезвычайном происшествии пришло из Петербурга. В десять двадцать утра в офис Петербургского отделения „Интерпоста“ позвонил неизвестный и сообщил, что весь хлеб, выпеченный сегодня утром в мини-пекарне „Тутти-Фрутти“, отравлен. При выяснении обстоятельств стало известно, что булочная при пекарне сегодня сразу после начала работы была закрыта якобы по техническим причинам. На место происшествия прибыли представители правоохранительных органов, там же находится корреспондент „Интерпоста“. Пока нельзя с уверенностью заявить, что имел место террористический акт, идет проверка».
Лизавета даже присвистнула:
– Ой, дела!
– Вот видишь, я знала, что тебя это заинтересует. – Верейская явно почувствовала, что потенциальный корреспондент уже заглотнул наживку и трепыхается у нее на крючке. – Думаю, ты сможешь собраться минут за двадцать. Я высылаю бригаду, они за тобой заедут. Оператор Гайский.
Имя оператора названо, следовательно, корреспондент завербован, сопротивляться бессмысленно.
– Хорошо, через двадцать минут я их жду. – Лизавета покорно вздохнула. – Пусть возьмут радиотелефон, радиомикрофон и аккумуляторную подсветку.
Не имело никакого смысла объяснять свои проблемы ответственному выпускающему, у которого голова болит о том, чем заполнить выпуск и кого послать на ответственную съемку при общем и тотальном дефиците толковых и пишущих корреспондентов. Например, говорить, что Сергей заедет за ней домой в восемь. А Лизавета вряд ли окажется дома в восемь, потому что вечерний выпуск, для которого она будет готовить репортаж, в это время только начнется. Значит, они с Сергеем разминутся, и он, скорее всего, обидится. А она не хочет его обижать… Хотя, конечно, можно оставить ему записку прямо на дверях с просьбой заехать за ней на студию.
Лизавета улыбнулась и пошла в ванную. У нее есть еще время на то, чтобы привести себя в порядок.
Ровно через двадцать минут она выглянула в окно, увидела бежевый «рафик», проверила, в сумке ли ключи, и, схватив куртку, захлопнула дверь. Последнее, что она сделала, – это прилепила рядом с глазком листочек, адресованный господину Давыдову.

«ТУТТИ-ФРУТТИ», ИЛИ ВСЕ ВМЕСТЕ

– У нас «уходящее событие» и криминал. Подсветку и радиомикрофон взял? – этот вопрос Лизавета задала, даже не поздоровавшись.
– С трудом, но вырвал, – солидно пробасил в ответ Славик. И нисколько не обиделся.
Он знал, что такое «уходящее событие». Так телевизионщики называют некое мероприятие или акцию, которые следует снимать с наскока, без подготовки и без дублей. «Уходящее событие» – это когда нельзя подойти к участникам и попросить их сделать все то же самое еще раз, специально для съемки. Тележурналисты и телеоператоры часто проделывают это. Лизавета сама не раз просила повторить интервью или, обаятельно улыбаясь, предлагала участникам передачи снова пройтись по аллее к памятнику. Особо ей запомнилась съемка возложения цветов на Сенатской площади в день памяти декабристов. Бригада опоздала буквально на две минуты, все произошло на их глазах, пока машина разворачивалась на Сенатской. Лизавета была тогда начинающим репортером и страшно расстроилась, когда, выйдя с оператором из машины, увидела, что цветы – красные гвоздики – уже лежат строгим каре, как когда-то стояли взбунтовавшиеся полки. Но оператор был старым и мудрым, он посоветовал Лизавете не вешать носа и подошел к группе людей, участвовавших в церемонии возложения цветов. Улыбнувшись, он зычным голосом возвестил: "Товарищи, большая просьба, соберем сейчас цветы и возложим их еще раз, специально для «Курьера» – тогда они снимали репортаж именно для этой передачи. Люди послушно разбрелись, собрали цветы, построились и по команде повторили всю процедуру. Получилось даже лучше, синхроннее. Среди тех, кто возлагал цветы вторично, были и потомки декабристов. И ни один не возмутился. Все восприняли просьбу как должное. Телевидение у нас любят. Американская поговорка насчет того, что любое событие становится значительным фактом лишь после того, как попало в телевизор, справедлива и для России.
Событие, на которое ехали Лизавета и Славик, было по-настоящему уходящим. Не попросишь президентов двух супердержав подписать договор еще разок, не попросишь террориста, угнавшего лимузин, еще раз приставить пистолет к виску заложницы. Сейчас их ждало нечто в этом духе.
Съемки предстояли сложные, и вопрос о радиомикрофоне и подсветке не был праздным: скорее всего, будет некогда раскидывать провода, искать розетки, пристегивать к лацкану чьего-нибудь пиджака микрофон-петличку. Затребованная Лизаветой аппаратура в данном конкретном случае была предметом первой необходимости. Но… Всегда бывают неизбежные производственные «но». В редакции на шесть вполне приличных камер приходилось только три радиомикрофона и две подсветки. Значит, имела место драка-собака. И Славика следовало похвалить за то, что он вышел из драки победителем.
– Умница, ты всегда был профессионалом. – Лизавета забралась в «рафик» и устроилась у окна во втором ряду – на корреспондентском месте. Первый ряд отводили оператору: там удобнее нянчить камеру.
Они подъехали к дому, где располагались мини-пекарня и булочная «Тутти-Фрутти», без четверти двенадцать. Естественно, возле входа стояло оцепление, а возле оцепления толклись журналисты, которые встретили Лизавету дружным хихиканьем. Коллега из «Невского экспресса» оформил хихиканье в каламбур:
– Идут пионеры, салют мальчишам!
– Привет, привет мальчишам! – откликнулась Лизавета. Она уже привыкла и к хохоту, и к едким шуточкам.
Причиной шуточек был претенциозный девиз на лобовом стекле их «рафика». Когда-то всех водителей, работавших на «Петербургские новости», заставили вытравить на лобовом стекле сакраментальное «Мы всегда первые». Лозунг неверный ни по существу, ни по форме. Теперь, когда они приезжали куда-нибудь вторыми, их вышучивали, а когда являлись к шапочному разбору, над ними откровенно глумились. Вторыми и последними они оказывались довольно часто, а посему шутки превратились в обыкновенные приветствия.
– Всем привет! – повторила Лизавета. – Что происходит?
– Не пускают, козлы, как обычно, – ответил коллега из «Экспресса».
– А-а-а… А вы уже аккредитации получили?
– Какие, к черту, аккредитации!
– Ну, чтобы пройти… – многозначительно бросила Лизавета. Она оглянулась, увидела, что Славик, как и положено, стоит за ее левым плечом, подошла к человеку из оцепления и помахала у него перед носом международной журналистской карточкой – она почему-то производит на служилых людей куда более сильный эффект, чем редакционное удостоверение. Возможно, из-за нестандартного формата.
– Где начальники? – Лизавета намеренно не стала пробиваться через кордон. Человек при погонах – существо подневольное. Разум его усыплен приказом вышестоящего начальника. Будить этот разум аргументами, слезами или кокетством – бесполезно. Обращаться следует по инстанции. Что сказать этой самой инстанции, Лизавета уже придумала.
Парень в берете и пятнистой куртке выслушал ее просьбу, никакого криминала не обнаружил, кивнул и что-то пошептал в рацию. Через две минуты появился молодцеватый человек в штатском, но с военной выправкой.
– Майор Семенов, – представился он. – Что случилось?
– Пока вроде бы ничего… – радостно улыбнулась ему Лизавета. – Просто вас, вероятно, заинтересует информация, что по поводу яда звонили не только в «Интерпост».
– А куда еще?
Лизавета протянула ему карточку и как можно внушительнее сказала:
– Вероятно, майор, эту тему лучше всего обсуждать не здесь.
Майор Семенов глянул в карточку, потом на Лизавету, затем посмотрел на толпу журналистов и зевак и принял решение:
– Это свидетель, пропусти.
Лизавета победно оглянулась, небрежно бросила парню в берете:
– Оператор со мной, – и зашагала следом за майором. Славик Гайский безмолвно шествовал сзади.
Майор Семенов несомненно был майором. Штатский костюм не мог скрыть многолетнюю привычку носить форму. От него даже пахло кадровым военным. Одно время в новые милицейские структуры типа РУБОП или налоговой полиции охотно брали демобилизованных военных. Приняв во внимание специфику происшествия, Лизавета решила, что майор служит в Региональном управлении по борьбе с организованной преступностью. А вот был ли он Семеновым, Лизавета не знала. Он вполне мог оказаться Петровым или Иванченко. Военные, переодевшиеся в милицейскую форму, часто злоупотребляли конспиративными прихватами. Впрочем, так ли важно, Сидоров он или Ованесян? Главное, майор по-военному быстро принял решение и разрешил им пройти. И, приехав чуть не последними, на месте происшествия они будут первыми.
Майор Семенов галантно придержал дверь перед Лизаветой, впустил ее и Гайского, затем шагнул в сторону и исчез в толпе.
Первыми они не стали. Прямо у входных дверей Лизавета увидела Кирилла Айдарова, корреспондента агентства «Интерпост». Однако других журналистов она не обнаружила, хотя тесная булочная была забита битком. Люди в форме, без формы, с фотоаппаратами, с порошками и с начальственными замашками. Там были даже люди с собаками.
– Снимай, – шепнула Лизавета Славику, а сама стала озираться в поисках знакомых.
Знакомых в полном смысле этого слова она не обнаружила. Мелькнул эксперт с худым и усталым, цвета темного дерева, лицом. Лизавета снимала его около года назад, когда из-за отсутствия финансирования служба государственной криминалистической экспертизы чуть было не перестала существовать.
Люди несколько месяцев сидели без зарплаты, за неуплату отключили воду и электричество. Тогда экспертный начальник вполне вразумительно объяснил, что без его службы пропадет вся система правозащиты: любое более или менее сложное преступление будет оставаться нераскрытым – некому будет проверять пистолеты, анализировать отпечатки пальцев, проводить сравнительный анализ ДНК…
Лизавета называла подобные сюжеты «Плачем Ирода над Мариамной». Таких «плачей» «Телевизионные Петербургские новости» снимали по три-четыре в неделю. То в больнице прекратят все операции по диализу, то институту нейрохирургии отключат телефоны, то помещение детского садика передадут банку. Схема репортажа-плача стандартная: немного о важном и исчезающем учреждении, немного о катастрофической ситуации с деньгами – как правило, бюджетными – и в заключение интервью с представителем администрации о том, что, собственно, произойдет, если ситуация не изменится. Многие корреспонденты даже не пытались измыслить вопросы для каждого отдельного случая, просто лепили в лоб: «А если ситуация не изменится?»
Лизавета любила снимать с изюминкой. Ее коллега и товарищ Савва Савельев называл это «репортажики с кучеряшками». Лизавета старалась записывать интервью не только с начальниками – у руководства может быть свой интерес. К тому же именно специалисты, влюбленные в свое дело и готовые работать при любых условиях, особенно выразительно говорят в кадре.
У Лизаветы даже где-то валялась визитная карточка темнолицего эксперта, но его фамилия ускользала из памяти. Кажется, он был химиком… Лизавета смело шагнула наперерез эксперту, предварительно махнув рукой Славику и передвинув рычажок на радиомикрофоне в положение «работа».
– Добрый день, вы не ответите на один вопрос для телевизионных «Петербургских нов…» – Она не успела договорить: эксперт прошел мимо, даже не повернув головы.
– Они тут все жутко озабоченные, – подал голос неведомо как возникший прямо перед Лизаветой Кирилл Айдаров. – Я битый час пытаюсь из них хоть слово вытянуть. Ноль эмоций. А меня из московского офиса теребят – там нужна дополнительная информация.
– Остальных вообще сюда не пустили, – молвила Лизавета.
– А ты как пробралась?
– Думаю, так же, как и ты. Нам тоже звонили… Ты хоть что-нибудь выведал?
– Ничего. Когда я приехал, здесь уже было столпотворение, меня сразу в оборот взяли. Хорошо я, перед тем как в «Тутти» мчаться, информашку заслал. Отсюда даже позвонить не разрешили. Зато полчаса выспрашивали про детали телефонного разговора. А там и было-то две фразы.
– Что же ты полчаса им растолковывал?
– Какой голос, нет ли акцента… Да сама узнаешь, в чем их интерес, вон к тебе идут. – Кирилл движением головы показал на высокого человека с рябыми щеками, который, уверенно расталкивая набившихся в булочную людей, двигался в их сторону.
– Боюсь, мне нечего ему рассказать, – хмыкнула Лизавета и сделала приветливое лицо.
– Это вы Елизавета Алексеевна Зорина? – угрюмо спросил рябой.
Лизавета обычно терялась, когда ей задавали такие вопросы. По правилам строгого европейского этикета в ответ следовало протягивать визитку. Хотя этот товарищ наверняка предпочел бы паспорт с пропиской и отметкой о воинской обязанности. Уж больно угрюм, и глаза пустые. С таким лицом палачом работать, а не вопросы людям задавать.
Отвечать Лизавете не пришлось. Журналист Айдаров весело подмигнул рябому и уверенно заявил:
– Я с ней знаком и могу подтвердить, что эта девушка действительно Елизавета Алексеевна Зорина. Присягать надо?
– Нет необходимости, – буркнул рябой. – Пойдемте.
Конечно, Лизавета могла бы устроить небольшой цирк зверей дедушки Дурова и, ссылаясь на действующее законодательство и свое старомодное воспитание, попросить грубияна представиться. Окружающие, в частности Айдаров, получили бы удовольствие, слушая, как она, растягивая слова, рассказывает о том, что бабушка не велела ей ходить неизвестно куда с незнакомцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46