https://wodolei.ru/brands/Alvaro-Banos/
Два десятка лет член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, кавалер нескольких орденов Ленина, Трудового Красного Знамении других наград…
В своё время Чебриков активно проводил андроповский курс на усиление борьбы с организованной преступностью. Он был одним из инициаторов появления «бухарского дела», неоднократно, вместе с Рекунковым, докладывая наверх об успешных совместных акциях двух великих ведомств. По иронии судьбы именно секретарю ЦК Чебрикову и сменившему его на посту Председателя КГБ Крючкову и предстояло оказаться в числе могильщиков уголовного дела № 18/58115-83.
Проработавшие вместе два десятка лет Чебриков и Крючков понимали друг друга с полуслова. Это мы почувствовали сразу. Если раньше прослушивание наших кабинетов в Ташкенте и Москве осуществлялось лишь эпизодически, то с конца 1988 г. прослушивание и звукозапись служебных и домашних телефонов руководителей следственной группы стало постоянным. Продолжалось оно и после избрания нас двоих народными депутатами СССР, вплоть до августовского дня 1991 г ., после которого наши досье с визами Горбачёва были обнаружены при обыске в кремлёвском сейфе руководителя аппарата Президента СССР Болдина. Кстати, на протяжении всего этого времени мы располагали достоверной информацией о том, что наши телефоны прослушиваются.
Чебрикову не составляло никакого труда через руководство Прокуратуры добиться включения в состав кашей группы сотрудников госбезопасности А. Жучкова, И. Кудрякова, В. Карабанова, С. Бушуева и других во главе с полковником А. Духаниным. Конечно, было совершенно очевидно, чем будет заниматься этот «троянский конь» и какие можно ожидать последствия. Был заметно усилен и неприкрытый контроль КГБ за нашей деятельностью. Речь идёт не о предусмотренном законом прокурорском надзоре, который помимо Генерального прокурора и двух его заместителей Катусева и Васильева, осуществляли ещё 16 подчинённых им прокуроров, а о мелочной опеке, неправовом вмешательстве в следствие. В частности, к нашим следователям, осуществлявшим допросы Усманходжаева и Салимова, Васильев приставил «понятых» из числа работников КГБ. На каждый, например, допрос обвиняемого Усманходжаева в течение нескольких месяцев мы были обязаны получать разовое письменное разрешение Васильева, что было просто откровенным издевательством и произволом. С каждым новым протоколом допроса Васильев бежал в ЦК к Чебрикову, а Духанин – на доклад к Крючкову.
Всё это мы вынуждены были терпеть, чтобы не уступать в главном. Нужно было, например, на этом этапе решать-таки вопрос о привлечении к уголовной ответственности Смирнова и Могильниченко.
Бурно раскаиваясь в «Матросской тишине», новое её пополнение незамедлительно «заложило» своих московских покровителей. В собственноручных заявлениях и на допросах Усманходжаев, Салимов и Джаббаров рассказали о целом ряде эпизодов дачи ими взяток Смирнову. Их набралось полмиллиона. Не забыли товарищи по партии и Могильниченко.
Из показаний Усманходжаева 01.11.1988 г.:
«Могильниченко я передал 25 000 рублей. В 1984 году он приезжал к нам на XVI Пленум ЦК КП республики и я вручил ему на даче. Деньги завернул в бумагу, уложил вместе с книгами в дипломат, и передал. Первую сумму я передал 15 000 рублей. Через год примерно Могильниченко изучал работу республики с комиссией. По окончании проверки, после ужина, я передал ему дипломат, в котором было 10 000 рублей. Комиссией были отмечены недостатки, но в то же время указано, что есть сдвиги в работе. Я обращался, чтобы направили к нам больше кадров, и действительно, после передачи денег, к нам из разных республик прибыли кадры, которые хорошо работают по настоящее время».
Из показаний Джаббарова 28.11.1988 г.:
«В 1984 году примерно в апреле месяце в командировку к нам в область приехал Усманходжаев И. Б. вместе с Могильниченко К. Н. – зам. зав. отделом оргпартработы ЦК КПСС – с целью ознакомится с положением дел, последствиями землетрясений. После ужина я зашёл в номер гостиницы к Могильниченко, ещё раз поблагодарил его за помощь, при случае просил подсказать Усманходжаеву о том, что области Госпланом республики многие показатели сельского хозяйства запланированы нереально, чтобы планирующие органы эти вопросы рассмотрели объективно. Когда уходил, я на тумбочку положил завёрнутый пакет с деньгами в сумме 5 000 рублей. Сказал при этом: на некоторые расходы. Он возмутился: для чего это? Я молча немного постоял, когда он успокоился, попрощавшись, вышел из номера гостиницы. На следующий день провели совещание в обкоме партии по вопросам ликвидации последствий землетрясения.»
Из показаний Раджабова 29.11.1988 г.:
«В апреле 1986 года в Узбекистан приехал Могильниченко. Поздно вечером мне позвонил Усманходжаев и сообщил, что завтра он вместе с Могильниченко поедет в Андижанскую область. Но так как дорога проходит через Наманганскую область, то мне необходимо их встретить… Я их встретил около 11 часов следующего дня. Сел к ним в машину. В машине я рассказал Могильниченко о внедрении в области бригадного подряда в сельском хозяйстве. Могильниченко попросил меня подготовить и передать ему справку об этом опыте…
В обкоме… я положил в конверт деньги в сумме 1000 рублей. Справку положил в обкомовский конверт и туда же конверт с деньгами… Когда расставались, Могильниченко отвёл меня в сторону от всех на 15– 20 метров . Так мы разговаривали примерно 10 минут. Он сказал: «Работай смело, и мы тебя поддержим». В конце разговора я передал Могильниченко конверт со справкой и деньгами… Потом я встречался с Могильниченко много раз, но разговора о деньгах между нами не было…»
Дезавуировать эти новые признания, подтверждённые другими косвенными доказательствами, было уже крайне сложно. Как же реагировала на них Прокуратура СССР и ЦК КПСС?
5 ноября 1988 г. на Пленуме ЦК КП Молдавии была удовлетворена просьба Смирнова об освобождении его от должности второго секретаря ЦК «по состоянию здоровья». В декабре 1988 г. с такой же формулировкой освободился от своих обязанностей и Могильниченко. Обоих торжественно, с почётом отправили на пенсию, а Могильниченко даже наградили медалью «За доблестный труд». Решением союзного Совмина – обоим были установлены персональные пенсии союзного значения. На ноябрьском ( 1988 г .) Пленуме Смирнова так и не вывели из состава Центрального Комитета. Впрочем, и на мартовском и апрельском Пленумах в 1989 г ., на которых Смирнов отсутствовал в связи с арестом, он также оставался кандидатом в члены ЦК КПСС.
В течение декабря 1988 г. неоднократно Сухарев давал указания подготовить новое постановление на арест Смирнова, всякий раз отменяя собственное распоряжение то ссылкой на Пуго, то на Чебрикова, то на безымянных «некоторых товарищей». Жаловался, что Смирнов ежедневно бывает в ЦК, добивается приёмов, убеждает всех, что он стал жертвой клеветы.
Почему же так упорствовала партийная верхушка? Ведь в Кремле не оспаривали объективность материалов уголовного дела в отношении Смирнова и Могильниченко. Их участие в работе XIX партконференции также уже не имело существенного значения после ареста делегатов Джаббарова и Раджабова. А суть в том, что арест Смирнова и Могильниченко означал прорыв следствия в святая святых – ЦК КПСС. Создавался прецедент привлечения к ответственности кураторов региональных мафиозных группировок, и наши противники понимали, что следствие в состоянии добраться и до функционеров самого высокого уровня. К тому же последние четыре года Смирнов был вторым секретарём ЦК КП Молдавии, а факты коррупции в этой республике также не были секретом. Вовсе не беспочвенными были опасения, что по следу Смирнова и Могильниченко наша группа проникнет в Молдавию, Туркмению, Таджикистан и другие республики, а оттуда нити вновь потянутся в Москву…
Вот почему кремлёвская верхушка выискивала любой предлог, лишь бы не пойти на опасный прецедент, увести Смирнова от ответственности. Большие надежды возлагались на Верховный суд СССР, рассматривавший дело Чурбанова. Ожидания оправдались: марионеточные судьи стремительно свернули слушание дела и поспешили уже 30 декабря 1988 г. вынести свой вердикт. Но покровителей мафии со Старой площади ждало разочарование: провокация в судебном процессе не дала результата. Население восприняло приговор не как образец законности, а совсем наоборот. Только тогда наконец-то, была дана санкция на арест Смирнова. Это произошло 11 января 1989 г. – через четыре года после того, как в ЦК КПСС поступила первая информация о его криминальных деяниях, и через четыре месяца после того, как Президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности. Сухарев потребовал содержать Смирнова не в «Матросской тишине», а в следственном изоляторе КГБ в Лефортово, чтобы допросы Смирнова проводил Духанин, а другие следователи госбезопасности выявляли его криминальные связи в Молдавии и других республиках, закрепляли уже установленные эпизоды по Узбекистану и Таджикистану.
В январе 1989 г. были арестованы бывший первый секретарь Ферганского обкома КП Узбекистана, сват Усманходжаева Умаров и бывший первый секретарь Андижанского, затем Самаркандского обкомов партии Рахимов. Оба они рассказали о многочисленных фактах получения и дачи взяток, изъявили желание выдать нажитые преступным путём ценности в доход государства. Круг свидетелей обвинения московских мздоимцев расширялся.
Обострялась и конфронтация с партийной верхушкой. Всё более нагло вели себя внедрённые в группу кагэбешники. К примеру, мы в то время приступили к изъятию ценностей Усманходжаева, Сухарев и Васильев настояли на том, чтобы в группу по изъятию вошли следователи КГБ. Все свои усилия они направили не на отыскивание преступных капиталов, а на противодействие этому. В результате у Усманходжаева удалось изъять денег, облигаций, золота, ювелирных изделий всего на сумму около полутора миллионов рублей. Полковник Духанин отказывался выполнять указания руководства группы, представлять нам материалы дела, все вопросы решал только с Крючковым и Васильевым. На уже упоминавшейся февральской встрече у Чебрикова, где присутствовал Лукьянов и все руководители правоохранительных органов, Крючков открыто угрожал разоблачить нашу «антизаконную деятельность». В привлечении к уголовной ответственности Могильниченко и других столичных функционеров нам категорически отказали.
Дело № 18/58115-83 выходило из кабинетов прокуратуры и Старой площади, выплёскивалось на улицы. Реакцией общества на порочную правовую политику верхов и продажное правосудие стало выдвижение и избрание нас народными депутатами СССР. Дело шло к развязке.
Планы по дальнейшему расследованию были такие. Укрепив свои позиции на Съезде народных депутатов, мы по его окончании предполагали начать операцию по изъятию многомиллионных богатств покойного Рашидова и привлечь к уголовной ответственности ряд работников ЦК КПСС, доказательств виновности которых в коррупции было предостаточно: Могильниченко, Истомина, Ишкова, Пономарёва и других, а также руководителей союзных ведомств, таких как министр мелиорации и водного хозяйства Васильев, министр лёгкой промышленности Тарасов. Укрепив таким образом доказательственную базу, мы могли бы вплотную подойти к изъятию капиталов Брежнева. И лишь тогда, то есть не ранее чем через 9-10 месяцев, угроза изобличения действующих кремлёвских вождей становилась бы реальной.
Именно этого и опасалась коррумпированная верхушка КПСС. 24 марта 1989 г. Политбюро перешло в открытую атаку на следственную группу. А через два месяца с трибуны Съезда народных Депутатов СССР Лукьянов произнёс знаменательные слова о судьбе уголовного дела № 18/58115-83: «…Это дело должно быть расследовано дотла, до конца, куда бы ни вели его нити. Это – позиция Политбюро, это – позиция Президиума Верховного Совета…» Куда вели эти нити, читателю уже известно: к Лигачёву и Гришину, Романову и Алиеву, Соломенцеву и Капитонову, Могильниченко и Истомину, Тарасову и Васильеву, Теребилову и Рекункову, Сороке и Аболенцеву…
С грифом «совершенно секретно»
«Коммунистическая партия Советского Союза
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
Совершенно секретно
№ П151/3
Т.т. Горбачёву, Рыжкову, Чебрикову,
Лукьянову, Пуго, Крючкову, Бакатину,
Кравцову, Сухареву, Теребилову, Павлову А.,
Ментешашвили
О записках членов Верховного суда
СССР, сотрудников КГБ СССР и письмах в ЦК
КПСС
Поручить т.т. Пуго Б. К. (Комитет партийного контроля при ЦК КПСС), Павлову А. С. (Государственно-правовой отдел ЦК КПСС), Ментешашвили Т. Я. (Президиум Верховного Совета СССР), Бобкову Ф. Д. (КГБ СССР), Побежимову А. С. (Прокуратура СССР), Гусеву С. И. (Верховный суд СССР), Шилову И. Ф. (МВД СССР), Губареву В. Т. (Минюст СССР) проверить факты, приведённые в записке членов Верховного суда СССР, сотрудников КГБ СССР и письмах в ЦК КПСС о нарушениях законности при расследовании дел о коррупции в Узбекской ССР, и о результатах доложить в ЦК КПСС».
(Из протокола № 151 заседания Политбюро ЦК КПСС от 24 марта 1989 года)
Сухарев, сообщивший нам о создании комиссии ЦК во главе с Пуго, был явно не в себе: ведь в соответствии с Конституцией и действующим законодательством только он, Генеральный прокурор страны, был вправе вмешиваться в расследование, проверять материалы дела и любые сигналы о допущенных нарушениях, от кого бы эти сведения ни поступали. Более того, он был причастен к внезапному появлению в ЦК этих самых «данных о нарушениях законности». По предложению Чебрикова, именно он дал указание подобрать старые жалобы на следственную группу, уже неоднократно проверенные различными чинами прокуратуры и признанные необоснованными. Но теперь и они были пущены в ход. Генеральный прокурор предполагал, какой может быть реакция с нашей стороны, и не ошибся. Мы твёрдо заявили, что сотрудничать с антиконституционной комиссией ЦК КПСС не намерены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
В своё время Чебриков активно проводил андроповский курс на усиление борьбы с организованной преступностью. Он был одним из инициаторов появления «бухарского дела», неоднократно, вместе с Рекунковым, докладывая наверх об успешных совместных акциях двух великих ведомств. По иронии судьбы именно секретарю ЦК Чебрикову и сменившему его на посту Председателя КГБ Крючкову и предстояло оказаться в числе могильщиков уголовного дела № 18/58115-83.
Проработавшие вместе два десятка лет Чебриков и Крючков понимали друг друга с полуслова. Это мы почувствовали сразу. Если раньше прослушивание наших кабинетов в Ташкенте и Москве осуществлялось лишь эпизодически, то с конца 1988 г. прослушивание и звукозапись служебных и домашних телефонов руководителей следственной группы стало постоянным. Продолжалось оно и после избрания нас двоих народными депутатами СССР, вплоть до августовского дня 1991 г ., после которого наши досье с визами Горбачёва были обнаружены при обыске в кремлёвском сейфе руководителя аппарата Президента СССР Болдина. Кстати, на протяжении всего этого времени мы располагали достоверной информацией о том, что наши телефоны прослушиваются.
Чебрикову не составляло никакого труда через руководство Прокуратуры добиться включения в состав кашей группы сотрудников госбезопасности А. Жучкова, И. Кудрякова, В. Карабанова, С. Бушуева и других во главе с полковником А. Духаниным. Конечно, было совершенно очевидно, чем будет заниматься этот «троянский конь» и какие можно ожидать последствия. Был заметно усилен и неприкрытый контроль КГБ за нашей деятельностью. Речь идёт не о предусмотренном законом прокурорском надзоре, который помимо Генерального прокурора и двух его заместителей Катусева и Васильева, осуществляли ещё 16 подчинённых им прокуроров, а о мелочной опеке, неправовом вмешательстве в следствие. В частности, к нашим следователям, осуществлявшим допросы Усманходжаева и Салимова, Васильев приставил «понятых» из числа работников КГБ. На каждый, например, допрос обвиняемого Усманходжаева в течение нескольких месяцев мы были обязаны получать разовое письменное разрешение Васильева, что было просто откровенным издевательством и произволом. С каждым новым протоколом допроса Васильев бежал в ЦК к Чебрикову, а Духанин – на доклад к Крючкову.
Всё это мы вынуждены были терпеть, чтобы не уступать в главном. Нужно было, например, на этом этапе решать-таки вопрос о привлечении к уголовной ответственности Смирнова и Могильниченко.
Бурно раскаиваясь в «Матросской тишине», новое её пополнение незамедлительно «заложило» своих московских покровителей. В собственноручных заявлениях и на допросах Усманходжаев, Салимов и Джаббаров рассказали о целом ряде эпизодов дачи ими взяток Смирнову. Их набралось полмиллиона. Не забыли товарищи по партии и Могильниченко.
Из показаний Усманходжаева 01.11.1988 г.:
«Могильниченко я передал 25 000 рублей. В 1984 году он приезжал к нам на XVI Пленум ЦК КП республики и я вручил ему на даче. Деньги завернул в бумагу, уложил вместе с книгами в дипломат, и передал. Первую сумму я передал 15 000 рублей. Через год примерно Могильниченко изучал работу республики с комиссией. По окончании проверки, после ужина, я передал ему дипломат, в котором было 10 000 рублей. Комиссией были отмечены недостатки, но в то же время указано, что есть сдвиги в работе. Я обращался, чтобы направили к нам больше кадров, и действительно, после передачи денег, к нам из разных республик прибыли кадры, которые хорошо работают по настоящее время».
Из показаний Джаббарова 28.11.1988 г.:
«В 1984 году примерно в апреле месяце в командировку к нам в область приехал Усманходжаев И. Б. вместе с Могильниченко К. Н. – зам. зав. отделом оргпартработы ЦК КПСС – с целью ознакомится с положением дел, последствиями землетрясений. После ужина я зашёл в номер гостиницы к Могильниченко, ещё раз поблагодарил его за помощь, при случае просил подсказать Усманходжаеву о том, что области Госпланом республики многие показатели сельского хозяйства запланированы нереально, чтобы планирующие органы эти вопросы рассмотрели объективно. Когда уходил, я на тумбочку положил завёрнутый пакет с деньгами в сумме 5 000 рублей. Сказал при этом: на некоторые расходы. Он возмутился: для чего это? Я молча немного постоял, когда он успокоился, попрощавшись, вышел из номера гостиницы. На следующий день провели совещание в обкоме партии по вопросам ликвидации последствий землетрясения.»
Из показаний Раджабова 29.11.1988 г.:
«В апреле 1986 года в Узбекистан приехал Могильниченко. Поздно вечером мне позвонил Усманходжаев и сообщил, что завтра он вместе с Могильниченко поедет в Андижанскую область. Но так как дорога проходит через Наманганскую область, то мне необходимо их встретить… Я их встретил около 11 часов следующего дня. Сел к ним в машину. В машине я рассказал Могильниченко о внедрении в области бригадного подряда в сельском хозяйстве. Могильниченко попросил меня подготовить и передать ему справку об этом опыте…
В обкоме… я положил в конверт деньги в сумме 1000 рублей. Справку положил в обкомовский конверт и туда же конверт с деньгами… Когда расставались, Могильниченко отвёл меня в сторону от всех на 15– 20 метров . Так мы разговаривали примерно 10 минут. Он сказал: «Работай смело, и мы тебя поддержим». В конце разговора я передал Могильниченко конверт со справкой и деньгами… Потом я встречался с Могильниченко много раз, но разговора о деньгах между нами не было…»
Дезавуировать эти новые признания, подтверждённые другими косвенными доказательствами, было уже крайне сложно. Как же реагировала на них Прокуратура СССР и ЦК КПСС?
5 ноября 1988 г. на Пленуме ЦК КП Молдавии была удовлетворена просьба Смирнова об освобождении его от должности второго секретаря ЦК «по состоянию здоровья». В декабре 1988 г. с такой же формулировкой освободился от своих обязанностей и Могильниченко. Обоих торжественно, с почётом отправили на пенсию, а Могильниченко даже наградили медалью «За доблестный труд». Решением союзного Совмина – обоим были установлены персональные пенсии союзного значения. На ноябрьском ( 1988 г .) Пленуме Смирнова так и не вывели из состава Центрального Комитета. Впрочем, и на мартовском и апрельском Пленумах в 1989 г ., на которых Смирнов отсутствовал в связи с арестом, он также оставался кандидатом в члены ЦК КПСС.
В течение декабря 1988 г. неоднократно Сухарев давал указания подготовить новое постановление на арест Смирнова, всякий раз отменяя собственное распоряжение то ссылкой на Пуго, то на Чебрикова, то на безымянных «некоторых товарищей». Жаловался, что Смирнов ежедневно бывает в ЦК, добивается приёмов, убеждает всех, что он стал жертвой клеветы.
Почему же так упорствовала партийная верхушка? Ведь в Кремле не оспаривали объективность материалов уголовного дела в отношении Смирнова и Могильниченко. Их участие в работе XIX партконференции также уже не имело существенного значения после ареста делегатов Джаббарова и Раджабова. А суть в том, что арест Смирнова и Могильниченко означал прорыв следствия в святая святых – ЦК КПСС. Создавался прецедент привлечения к ответственности кураторов региональных мафиозных группировок, и наши противники понимали, что следствие в состоянии добраться и до функционеров самого высокого уровня. К тому же последние четыре года Смирнов был вторым секретарём ЦК КП Молдавии, а факты коррупции в этой республике также не были секретом. Вовсе не беспочвенными были опасения, что по следу Смирнова и Могильниченко наша группа проникнет в Молдавию, Туркмению, Таджикистан и другие республики, а оттуда нити вновь потянутся в Москву…
Вот почему кремлёвская верхушка выискивала любой предлог, лишь бы не пойти на опасный прецедент, увести Смирнова от ответственности. Большие надежды возлагались на Верховный суд СССР, рассматривавший дело Чурбанова. Ожидания оправдались: марионеточные судьи стремительно свернули слушание дела и поспешили уже 30 декабря 1988 г. вынести свой вердикт. Но покровителей мафии со Старой площади ждало разочарование: провокация в судебном процессе не дала результата. Население восприняло приговор не как образец законности, а совсем наоборот. Только тогда наконец-то, была дана санкция на арест Смирнова. Это произошло 11 января 1989 г. – через четыре года после того, как в ЦК КПСС поступила первая информация о его криминальных деяниях, и через четыре месяца после того, как Президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности. Сухарев потребовал содержать Смирнова не в «Матросской тишине», а в следственном изоляторе КГБ в Лефортово, чтобы допросы Смирнова проводил Духанин, а другие следователи госбезопасности выявляли его криминальные связи в Молдавии и других республиках, закрепляли уже установленные эпизоды по Узбекистану и Таджикистану.
В январе 1989 г. были арестованы бывший первый секретарь Ферганского обкома КП Узбекистана, сват Усманходжаева Умаров и бывший первый секретарь Андижанского, затем Самаркандского обкомов партии Рахимов. Оба они рассказали о многочисленных фактах получения и дачи взяток, изъявили желание выдать нажитые преступным путём ценности в доход государства. Круг свидетелей обвинения московских мздоимцев расширялся.
Обострялась и конфронтация с партийной верхушкой. Всё более нагло вели себя внедрённые в группу кагэбешники. К примеру, мы в то время приступили к изъятию ценностей Усманходжаева, Сухарев и Васильев настояли на том, чтобы в группу по изъятию вошли следователи КГБ. Все свои усилия они направили не на отыскивание преступных капиталов, а на противодействие этому. В результате у Усманходжаева удалось изъять денег, облигаций, золота, ювелирных изделий всего на сумму около полутора миллионов рублей. Полковник Духанин отказывался выполнять указания руководства группы, представлять нам материалы дела, все вопросы решал только с Крючковым и Васильевым. На уже упоминавшейся февральской встрече у Чебрикова, где присутствовал Лукьянов и все руководители правоохранительных органов, Крючков открыто угрожал разоблачить нашу «антизаконную деятельность». В привлечении к уголовной ответственности Могильниченко и других столичных функционеров нам категорически отказали.
Дело № 18/58115-83 выходило из кабинетов прокуратуры и Старой площади, выплёскивалось на улицы. Реакцией общества на порочную правовую политику верхов и продажное правосудие стало выдвижение и избрание нас народными депутатами СССР. Дело шло к развязке.
Планы по дальнейшему расследованию были такие. Укрепив свои позиции на Съезде народных депутатов, мы по его окончании предполагали начать операцию по изъятию многомиллионных богатств покойного Рашидова и привлечь к уголовной ответственности ряд работников ЦК КПСС, доказательств виновности которых в коррупции было предостаточно: Могильниченко, Истомина, Ишкова, Пономарёва и других, а также руководителей союзных ведомств, таких как министр мелиорации и водного хозяйства Васильев, министр лёгкой промышленности Тарасов. Укрепив таким образом доказательственную базу, мы могли бы вплотную подойти к изъятию капиталов Брежнева. И лишь тогда, то есть не ранее чем через 9-10 месяцев, угроза изобличения действующих кремлёвских вождей становилась бы реальной.
Именно этого и опасалась коррумпированная верхушка КПСС. 24 марта 1989 г. Политбюро перешло в открытую атаку на следственную группу. А через два месяца с трибуны Съезда народных Депутатов СССР Лукьянов произнёс знаменательные слова о судьбе уголовного дела № 18/58115-83: «…Это дело должно быть расследовано дотла, до конца, куда бы ни вели его нити. Это – позиция Политбюро, это – позиция Президиума Верховного Совета…» Куда вели эти нити, читателю уже известно: к Лигачёву и Гришину, Романову и Алиеву, Соломенцеву и Капитонову, Могильниченко и Истомину, Тарасову и Васильеву, Теребилову и Рекункову, Сороке и Аболенцеву…
С грифом «совершенно секретно»
«Коммунистическая партия Советского Союза
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
Совершенно секретно
№ П151/3
Т.т. Горбачёву, Рыжкову, Чебрикову,
Лукьянову, Пуго, Крючкову, Бакатину,
Кравцову, Сухареву, Теребилову, Павлову А.,
Ментешашвили
О записках членов Верховного суда
СССР, сотрудников КГБ СССР и письмах в ЦК
КПСС
Поручить т.т. Пуго Б. К. (Комитет партийного контроля при ЦК КПСС), Павлову А. С. (Государственно-правовой отдел ЦК КПСС), Ментешашвили Т. Я. (Президиум Верховного Совета СССР), Бобкову Ф. Д. (КГБ СССР), Побежимову А. С. (Прокуратура СССР), Гусеву С. И. (Верховный суд СССР), Шилову И. Ф. (МВД СССР), Губареву В. Т. (Минюст СССР) проверить факты, приведённые в записке членов Верховного суда СССР, сотрудников КГБ СССР и письмах в ЦК КПСС о нарушениях законности при расследовании дел о коррупции в Узбекской ССР, и о результатах доложить в ЦК КПСС».
(Из протокола № 151 заседания Политбюро ЦК КПСС от 24 марта 1989 года)
Сухарев, сообщивший нам о создании комиссии ЦК во главе с Пуго, был явно не в себе: ведь в соответствии с Конституцией и действующим законодательством только он, Генеральный прокурор страны, был вправе вмешиваться в расследование, проверять материалы дела и любые сигналы о допущенных нарушениях, от кого бы эти сведения ни поступали. Более того, он был причастен к внезапному появлению в ЦК этих самых «данных о нарушениях законности». По предложению Чебрикова, именно он дал указание подобрать старые жалобы на следственную группу, уже неоднократно проверенные различными чинами прокуратуры и признанные необоснованными. Но теперь и они были пущены в ход. Генеральный прокурор предполагал, какой может быть реакция с нашей стороны, и не ошибся. Мы твёрдо заявили, что сотрудничать с антиконституционной комиссией ЦК КПСС не намерены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51