Мы двигались пешком на восток, чтобы выйти к железной дороге. Голодные и мокрые, молча шли размытым осенними дождями полем, с трудом вытаскивая ноги из липкой грязи. Меховые унты с галошами были словно громадные магниты, которые намертво притягивала земля.
Через неделю мы, наконец, вышли на железнодорожную станцию Волоконовка. Все пути были забиты эшелонами с заводским оборудованием, людьми. Дождь, казалось, никогда не прекратится… Грязные, мокрые, уставшие до изнеможения, брели мы между длинных железнодорожных составов, чтобы найти какой-нибудь вагон или хотя бы открытую платформу, где бы можно было отдохнуть. Отдохнуть… Сейчас мы больше ни о чем не думали.
– Дяди летчики, пойдемте в наш вагон, у нас очень тепло, пойдемте, – умоляя обратилась к нам подошедшая девочка. Она была одета в непомерно длинную шинель, на петлицах которой блестели буквы «РУ».
– А где ваш вагон?
– Да вон, совсем недалеко! – обрадованно воскликнула она.
Вскоре мы были в вагоне. От двери по обе стороны прохода – двухъярусные нары, между ними – раскаленная докрасна «буржуйка». Очень жарко.
Мы узнали, что это эвакуируется одно из харьковских ремесленных училищ. Когда начали снимать с себя мокрую одежду, девочки нас окружили со всех сторон и каждая старалась чем-нибудь помочь. Брюки и гимнастерки пришлось досушивать на себе. Мы залезли на верхние нары, и я сразу уснул.
Проснулся я от грохота и в первое мгновение не мог сообразить, что произошло. Вагон был пуст. В нескольких местах крыша пробита, возле меня горела одежда, на ней лежало несколько осколков. Сразу стало все ясно: был налет фашистских самолетов. Не раздумывая, выскочил из вагона. Плакали перепуганные дети. Меня потряс душераздирающий крик женщины. Когда я подбежал к ней, она стояла окруженная людьми. То, что я увидел, – забыть невозможно: женщина держала на руках изуродованное осколками безжизненное тело ребенка. Двое в белых халатах бережно взяли ее под руки и увели.
Только на десятый день мы нашли свой полк. Командир полка, стиснув зубы, выслушал мой доклад. Долго молчал, потом проговорил глухо:
– Правильно сделал, что сжег.

Не было на фронте большей радости…

По летному полю вилась поземка, морозный ветер пронизывал даже через меховой комбинезон. В этот февральский день командир полка приказал всему личному составу собраться у своего командного пункта.
Перед строем подполковник Натальченко зачитал приказ: штурманов откомандировать в распоряжение штаба дивизии, самолеты сдать в другие полки, а всем летчикам и техническому составу ехать в тыл для получения новых самолетов-штурмовиков Ил-2.
Штурмовик! Все слышали об этом замечательном самолете, а вот видеть не приходилось. О нем среди летчиков велось столько разговоров, что уже не всегда можно было разобраться, где правда, а где легенда. Говорили, что его не может поразить ни один немецкий зенитный снаряд, что его, как огня, боятся фашистские истребители.
Такие слухи ходили не зря. Штурмовик Ил-2 был необыкновенным самолетом, подобного ему не было на вооружении ни у наших врагов, ни у союзников по антигитлеровской коалиции до конца войны. Капот мотора и кабина летчика защищены броней особой прочности, толщиной до 7 миллиметров, за сиденьем двенадцатимиллиметровая бронированная плита, передняя часть фонаря кабины летчика из прозрачного пуленепробиваемого оргстекла. А вооружение! Две пушки с запасом 300 снарядов, два пулемета и на каждый по 750 патронов, 8 «эрэсов», Так на фронте называли PC – реактивные снаряды.

мог брать до 600 килограммов бомб. Это же не самолет, а летающий танк. Об этих данных мы узнали позже, при его изучении.
На душе было и радостно и немножко грустно. Радостно потому, что в скором будущем придется воевать на грозном штурмовике. Но в то же время омрачало расставание со штурманами. Полк поэскадрильно замер в четких шеренгах. Перед строем стояли Натальченко и Казявин. Начальник штаба майор Григорий Григорьевич Голубев зачитал приказ. Вот они и подошли, эти минуты. О них все знали, но каждому не хотелось верить, что это будет так скоро. На железнодорожной станции стоял товарняк. У вагонов толпились летчики, женщины, детишки. Майор Голубев властным голосом подал команду «По вагонам!». Раздался пронзительный гудок, паровоз натужно зачихал, зашипел и, выбрасывая огромные клубы пара, сначала забуксовал, громыхая колесами, затем медленно тронулся. Вслед уходящему эшелону махали десятки рук, пока последние вагоны не скрылись за поворотом.
136-й авиаполк убыл в глубокий тыл осваивать новый самолет, на котором в скором времени он появится на одном из участков огромного фронта.
По приезде на место назначения летчики и технический состав раздельно были размещены по казармам.
Как только летчики гурьбой ввалились в казарму, она сразу преобразилась: поднялся галдеж, посыпались анекдоты, ходуном ходили кровати – это ребята занимали поэскадрильно себе места. Тех, кому достался «второй этаж», уже успели окрестить «высотниками». Мы с Громовым разместились рядом на «первом этаже». Только перед ужином все утряслось, и казарма утомленно затихла. Ужин был хотя и не такой сытный, как на фронте, но зато он проходил не под грохот бомбовых взрывов.
На второй день началась учеба.
«Будешь с «ильюшей» обращаться на «вы», он выручит в бою, отнесешься к нему с неуважением – накажет», – так всегда говорил на занятиях преподаватель по моторам. И хотя было тяжело, все без исключения учились старательно, увлеченно.
Ил-2 нас просто очаровал. Вот только на нем не было штурмана. Летчик все обязан делать сам. Штурмовик – это универсал: он летчик и штурман, бомбардир и воздушный стрелок, радист и фотограф. Он должен уметь на предельно малых высотах – до десяти метров – пролететь по заданному маршруту, найти цель и метко ее поразить. Ему приходилось вести воздушный бой с фашистскими истребителями, летать в сложных, а нередко и очень сложных метеорологических условиях. Вот такие требования предъявлялись к летчику-штурмовику.
В учебе нелегко было и техническому составу. Сейчас они зубрили множество цифр, которые им пригодятся на фронте при эксплуатации самолета.
Упорный труд в учебных классах подходил к концу, все готовились к экзаменам. Некоторые волновались больше, чем перед боевым вылетом, другие – готовили «спасательные круги» на случай, если придется «пузыри пускать»: старательно писали шпаргалки. «Шпаргалки – не помеха, – шутили ребята, – они появились еще при Аристотеле». А шпаргалки и не понадобились. Несмотря на то что программа изучения Ил-2 была пройдена в предельно сжатые сроки, экзамены прошли успешно. Почти все летчики получили отличные оценки, не отстали от них и техники.
Сразу же после экзаменов по теоретической и наземной Наземная подготовка – практические занятия непосредственно на самолете по отработке всех элементов эксплуатации самолета и техники пилотирования.

подготовке в мае начались полеты. Поначалу мы никак не могли привыкнуть к некоторым особенностям самолета: ограниченному обзору на взлете и тенденции к развороту вправо. Но для опытных летчиков справиться с этими особенностями большого труда не составляло.
И вот программа переучивания закончена. С нетерпением мы ждали отправки на фронт. В конце июня был получен приказ, который предписывал полку перелететь на один из подмосковных аэродромов и войти в состав резерва.
На новом месте полк не сразу включился в боевые действия (резерв есть резерв). В воздухе и на земле продолжалась учеба: мы совершенствовали боевое мастерство на новом самолете, тактику применения его в бою, а технический состав закреплял навыки подготовки самолета к боевому вылету.
Наконец долгожданный день настал. 12 июля 1942 года по приказу командования, сделав прощальный круг над подмосковным аэродромом, полк взял курс на юг, где шли ожесточенные бои за Ростов-на-Дону.
Пока летели к Сталинграду, перебирал в памяти счастливые курсантские годы. Здесь мой первый инструктор Тудаков дал мне путевку в небо на самолетах У-2 и Р-5. Вспомнил своего второго инструктора, замечательного товарища и душевного человека – лейтенанта Феоктистова, с которым впервые взлетел и закончил училище на бомбардировщике СБ.
Кто знает, когда еще придется побывать в знакомых местах? И мне захотелось поближе пролететь над авиагородком. С разрешения ведущего отворачиваю от группы вправо и со снижением иду в его направлении. Вот он, наш красавец ДКА, впереди, справа по борту вижу центральный учебный корпус – в нем размещались наши казармы, классы, столовая. После окончания рабфака я впервые переступил порог этого здания, а через три года вышел из него военным летчиком.
Перехожу на бреющий полет и иду точно на этот корпус. А когда начал он уходить под капот самолета – трижды покачиваю машину с крыла на крыло, «горкой» набираю высоту и догоняю свою группу.
Стоял знойный июльский день 1942 года. В накаленном воздухе висела такая густая пыль, что сквозь нее даже солнце казалось матовым. В облаках горячей пыли ползли подводы, на которых сидели женщины, старики, дети. Этому живому потоку, казалось, не будет конца: люди двигались на восток, гонимые войной.
В этот день наш полк произвел посадку на аэродроме в Батайске. Самолеты садились один за другим и сразу же заруливали в капониры. Искусственное земляное сооружение, предназначенное для защиты самолета от нападения противника с воздуха.

После посадки, спрыгнув с плоскости на землю, я стоял и смотрел туда, где виднелся Ростов. Город был окутан дымом пожаров. В ту сторону летели все новые к новые группы немецких бомбардировщиков.
Неужели и Ростов отдадим? Закуривая на ходу, я направился к самолету Громова. Он тоже смотрел в сторону пылающего города.
– Ты был когда-нибудь в Ростове?
– Нет, не приходилось, – не сразу ответил мой друг.
Подъехала полуторка.
– Всем экипажам немедленно маскировать самолеты! – распорядился адъютант эскадрильи. – Сейчас будут развозить боеприпасы, сразу же приступайте к снаряжению, чтобы к вечеру самолеты полностью были готовы к боевому вылету. Завтра начинаем!
Завтра начинаем! Наконец-то…
К вечеру все самолеты были приведены в боевую готовность: подвешены бомбы и реактивные снаряды, полностью заряжены боекомплекты пушек и пулеметов, машины заправлены бензином и тщательно замаскированы.
На другой день, едва на востоке заалела утренняя заря, аэродром наполнился рокотом, переходящим в рев, – механики пробовали моторы. Летчики собрались возле командного пункта. После получения боевой задачи командиры эскадрилий вышли из землянки. Выстроившись в одну шеренгу, мы стояли перед капитаном Т. К. Покровским. Это был настоящий летчик, и мы завидовали его боевой биографии. Наш комэск дрался с фашистами в Испании, громил японских самураев на Халхин-Голе, сражался на Карельском перешейке во время войны между Финляндией и СССР.
– Товарищи, – спокойно и твердо сказал Тит Кириллович, – наши наземные войска ведут тяжелые бои за Ростов. Сейчас, как никогда, им нужна помощь штурмовиков. Наша задача: нанести бомбардировочно-штурмовой удар по танкам, которые рвутся к городу.
После тщательного изучения задания – короткий митинг, посвященный первому боевому вылету на штурмовиках. Спустя полчаса взлетела первая эскадрилья, через десять минут – вторая. Справа ярко светило солнце, слева горизонт сливался с водной гладью Азовского моря и дымом горящего Ростова.
– Подлетаем к цели! Смотрите, впереди танки, – раздался в наушниках шлемофона отчетливый голос Покровского.
Далеко внизу чернело множество прямоугольников, оставлявших за собой шлейфы пыли: танки, совсем близко один от другого, двигались по трем дорогам на юго-запад.
С земли во многих местах засверкали вспышки огня, и в небе появились гроздья черных шапок. Они возникали то почти рядом с самолетами, то выше нас. Эскадрилья шла в сплошных разрывах зенитных снарядов. Ведущий непрерывно маневрировал, меняя курс и высоту. Остальные повторяли его действия. Я во все глаза следил за самолетом командира звена старшего лейтенанта Михаила Рослова, чтобы не опоздать сбросить бомбы. Вот танки уже перед нами, в наушниках послышалось короткое: «Бросай!» И вслед за этим из самолетов ведущего звена посыпались бомбы.
Внизу сразу все окуталось дымом и пылью, вспыхнули очаги пламени. Но зенитки стали бить еще сильнее. Командир эскадрильи ввел свое звено в пикирование, и от самолетов отделился огненный поток – пошли в ход «эрэсы». Загорелись еще два танка.
Когда наше звено повторило этот же маневр, самолет Рослова с левым креном пошел на крутое снижение и, оставляя за собой длинную полосу черного дыма, скрылся где-то внизу в прифронтовой дымке.
«Береза-пять, Береза-пять, я Береза-два, – слышу голос Покровского, – немедленно пристраивайтесь ко мне!». Мы с Михаилом Кузнецовым тотчас выполнили приказание. Самолет командира группы пошел на подъем, за ним последовали и другие.
Впереди по курсу показалась новая колонна вражеских танков, идущих по дороге на Ростов – их было десятка четыре. Мы продолжали набирать высоту, чтобы атаковать их с пикирования. Ведущий, а за ним поочередно и мы переходим в пикирование. Нажимаю на гашетку. Раз… два… три… четыре… Получайте гады!
На выходе из пикирования пытаюсь увидеть результаты работы группы, но это невозможно: там, где только что шли танки, дорога в сплошном дыму. Разворачиваемся для новой атаки. Со всех сторон с земли несутся огненные пунктиры. Не знаю, что делали в это время в своих кабинах мои товарищи, но я своим телом производил, если можно так выразиться, настоящий противозенитный маневр: то наклонял голову ниже переднего бронестекла, когда «эрликоны» Так называлась малокалиберная зенитная артиллерия.

стреляли впереди и трассы неслись на кабину самолета, то крепко прижимался к бронеспинке и бронезаголовнику, когда зенитки поливали огнем самолет сзади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42