Оторвать ребенка от семьи, от привычного окружения – разве это не чудовищно?! – Гневные слезы готовы были пролиться из ее глаз.
Мэйс наклонился к ней.
– Не печалься, Эмери. Подожди час-другой, все успокоится, и я поговорю с Оррином с глазу на глаз. Думаю, я сумею убедить его.
– Но Оррин…
– Иди к повозке, Маргарет уже, наверное, ищет тебя. Я обещаю попробовать.
* * *
Впереди был долгий и трудный день, начало его не предвещало ничего доброго. Оррин не собирался отступать: мальчишка будет связанным следовать за повозкой, а когда привыкнет к своему положению и они минуют территорию сиу, можно будет приучить его делать кое-какую работу – помогать управлять волами, ходить за водой, Оррин найдет чем его занять.
Они наскоро позавтракали. Оррин пошел проверить, крепка ли веревка и надежно ли привязан мальчишка к заднику повозки.
– Это его больное место, – горестно сказала Маргарет Эмеральде. – Иногда он стегал рабов кнутом, когда фактически бить их было не за что. Был один человек, почти белый, которого Оррин особенно невзлюбил… О, как это было ужасно. Но я думала, что он станет другим в Калифорнии. Я очень надеялась, что он изменится, когда перед глазами не будет чернокожих рабов. Мне казалось, что он такой злой оттого, что мы бедны и не можем позволить себе ничего…
Эмеральда положила на тарелку немного еды и налила только что надоенного молока, чтобы отнести завтрак Тимми. Она не знала, как сообщить ему о случившемся, но Тимми слышал повышенные голоса родителей и все понял. Он лежал на спине на груде одеял. На щеках его горел лихорадочный румянец.
– Как его зовут? – требовательно спросил он.
– Как зовут? – Эмери замешкалась. – Я не знаю, Тимми. Он индеец и не понимает нашего языка.
– Я думаю, он понимает язык жестов. Мэйс рассказывал мне об этом языке. Индейцы не умеют ни читать, ни писать, ни говорить на других языках, но они могут объясняться жестами. Понимаешь? Вот это значит бизон. – Он приложил к голове руки, изобразив рога. А вот это, – он изогнул палец, – месяц.
– Ну тогда ты сможешь поговорить с ним, если Мэйс покажет тебе еще некоторые символы. – Эмеральда взглянула на мальчика. Это была его самая длинная речь за последние дни. – А теперь, Тимми, прошу тебя, выпей молоко. Это самое лучшее молоко, оно от нашей Босси. Попей, ты такой худой.
– Я не хочу молока, я хочу выйти и посмотреть на индейского мальчика.
– Ну, Тимми, я не знаю…
– Ты ведь, наверное, захочешь его нарисовать, Эмери, правда?
– Я… Я не знаю. А ты хочешь, чтобы я его нарисовала?
Эмери не доставала альбом с тех пор, как с Тимми случилось несчастье.
– Эмери, прошу тебя! Я хочу, чтобы ты нарисовала его портрет. Я буду показывать его друзьям, когда мы приедем в Калифорнию. И… Я так хочу выйти посмотреть на него. Ему столько же лет, сколько мне? Он выше меня? У него есть томагавк? А у него есть на голове шляпа из перьев?
Эмеральда вымучила улыбку.
– Нет, он почти наг. У него нет перьев, и он даже немного меньше тебя.
– Меньше? – Тимми удивленно поднял лицо.
– Ну да. Я думаю, ему лет девятью Он… – Эмери осеклась, решив, что Тимми еще слишком мал, чтобы понять, что глаза у его ровесника-индейца, который метался в траве на другом конце прочной веревки, привязанной к их повозке, полны далеко не детской ненависти.
– Я хочу его видеть, Эмери, Пожалуйста. Не могли бы вы с мамой вынести меня из повозки? Хотя бы на минуту-другую. Я хочу на воздух. Думаю, моя нога не очень пострадает. Я закрою глаза и затаю дыхание, а вы будете нести меня очень осторожно, и тогда, может быть, она не будет так болеть.
– Тимми, Тимми, ты действительно этого хочешь?
– Да, – сказал он, – обещаю, что со мной ничего не случится.
Однако, видно, боль была нестерпимой, когда Эмери и Маргарет стали выносить его из повозки, – мальчик побледнел и весь покрылся испариной. Наконец они уложили Тимми на одеяло позади повозки.
– Эй, мальчик! – тихо окликнул его Тимми, превозмогая боль и пристально глядя на пленника.
Маленький индеец взглянул на Тимми, и их глаза встретились.
– Как тебя зовут? Меня – Тимми Уайлс. Это мой отец привязал тебя, но не вини его, он, наверное, скоро тебя отпустит. Ты ведь сможешь найти дорогу домой? Мэйс Бриджмен говорил, что вы умеете ориентироваться по звездам и солнцу, читать следы, как мы читаем книги. Ты ведь меня научишь после того, как моя нога заживет?
Поначалу Тимми говорил запинаясь, но постепенно его речь становилась все более уверенной.
– Знаешь, я хочу, чтобы ты посмотрел рисунки Эмери. Она как-то нарисовала мою лошадку Ветерок, и он получился как настоящий…
Оставив Тимми наедине с молчаливым индейцем, Эмери пошла помогать Маргарет принести воды. Каково же было ее изумление, когда она вернулась и застала индейского мальчика сидящим на корточках возле Тимми. Он чертил на земле большим пальцем нога, так как руки его были связаны.
Тимми радостно посмотрел на них.
– Эмери, мама! Он сказал, что его зовут Перо, что-то вроде этого. Я думаю, что для имени это слово не очень подходит, но что поделаешь…
– Перо, – повторила Эмери, – по-моему, очень хорошее имя. Тимми, тебе пора возвращаться, отец сказал, что мы скоро тронемся в путь.
– О Эмери, мама! Я так хочу поговорить с Пером. Может, он поедет со мной в повозке? Он ведь не тяжелый.
– Нет, Тимми, – ответила Маргарет. – Отец не разрешит. Понимаешь, Перо – раб.
Тимми нахмурился.
– Мне жаль, сынок.
– Но ты не переживай, – вмешалась Эмери, – впереди остановка на обед, и мы снова вынесем тебя из повозки. Если ты согласишься потерпеть…
– Конечно, конечно. – Глаза Тимми затуманились при воспоминании о той боли, которую ему пришлось пережить.
Маргарет и Эмери внесли его в повозку, и он покорно лег.
– Эмери! Как Ветерок? – спросил Тимми еле слышно.
– Прекрасно! Жан и Боб заботятся о нем. Берегут его для тебя.
– Наверное, он забыл меня.
– Он вспомнит, как только увидит тебя.
– Я никогда не смогу кататься на нем, Эмери. Моя нога никогда не поправится.
– Наверняка поправится, – заверила она его, – не сомневайся. Если ты будешь следовать советам Бена, пить молоко…
– Молоко не поможет, не надо мне лгать. Я знаю, Эмери. Мою ногу хотят отрезать, ведь правда?
– Отрезать ногу?! – Эмеральда пришла в ужас оттого, что Тимми знал о такой возможности. – Кто тебе это сказал? Твои родители этого не допустят.
Она не смогла выдержать пристального взгляда Тимми и отвернулась.
– Отрежут. И они согласятся.
– Нет! О Тимми, давай поговорим о чем-нибудь другом. Не думай об этом. Ты поправишься, и Бен так считает.
– Бен лжет. И ты лжешь. – Тимми отвернулся и тупо уставился в стену.
Эмери испугалась мрачной уверенности мальчика.
– Но, Тимми… – начала она.
– Уходи, Эм, уходи. Отец хочет ехать, ты сама сказала, а я хочу побыть один.
Эмери ничего не оставалось, как только выйти из повозки.
Глава 13
Маленький индеец отказывался идти. Оррин стегнул волов, и повозка тронулась. Мальчик упал в грязь.
Эмери стояла рядом с Сюзанной у заднего колеса. Первые несколько миль девочка обычно шла пешком и, только когда уставала, садилась в повозку. Эмери наклонилась, чтобы завязать Сьюзи капор, когда увидела, что мальчик упал.
– Оррин, – закричала она, забежав вперед. Оррин, в грязной рубахе и мятой шляпе, занес кнут над животными, погоняя их. – Оррин, остановись, мальчик упал!
Повозка с тяжелым скрипом остановилась. Маргарет выглянула из повозки, чтобы посмотреть, что произошло. Мальчик лежал в пыли, подогнув под себя ноги.
– Он оступился, я уверена, что он не нарочно.
Оррин, не обращая внимания на слова Эмери, грубо поднял мальчика на ноги. Весь его правый бок был в грязи и ссадинах, глаза смотрели твердо и непреклонно, словно два обсидиана.
– Проклятое животное, ты будешь смотреть себе под ноги? – Он тряхнул мальчика за смуглые плечи.
Эмеральда выступила вперед:
– Прошу тебя, он всего лишь ребенок. Сейчас все будет хорошо, поверь мне.
– Для его же пользы, – процедил Оррин, занеся кнут над терпеливо ждущими волами.
Повозка дернулась, веревка натянулась, и снова Перо, словно мешок с картофелем, повалился вперед. На этот раз у Эмери не осталось сомнений, что он делает это нарочно.
– Перо. – Она подняла мальчика, отряхивая пыль с длинных темных волос. – Перо, ты не должен так поступать. Ты можешь нанести себе ужасный вред. Ты должен идти, понимаешь.
Мальчик повернулся к ней. Лицо его было непроницаемым. Взглянув на Эмери, он снова упал.
– Перышко, пожалуйста… – Голос ее срывался от напряжения. – Ты не должен так поступать. Тебе надо идти, иначе…
– Какого дьявола? – К ним приближался Оррин с огромным кнутом. Вид его не предвещал ничего хорошего. – Этот гаденыш не хочет идти?!
– Я уверена, он пойдет, надо только убедить его в этом…
– Отойди от него. Думаю, я смогу убедить его. – Оррин занес кнут.
– Нет, пожалуйста…
– Уйди отсюда, Эмеральда. Это мой раб, и я разберусь с ним сам. – Оррин отшвырнул ее, как котенка.
Раздался громкий щелчок, и кнут опустился на спину мальчика… Маленький индеец стоял прямо, устремив взгляд на горизонт. Лицо его окаменело, он готов был принять любую боль, и только вздрагивающая нижняя губа выдавала его. На худенькой спине мальчика вспух рубец.
– Прошу, – выдохнула Эмеральда, – не надо так мучить ребенка. – Она взглянула на Сюзанну, теребящую в руках кукурузную куклу. – На глазах у собственной дочери.
– Какого дьявола ты вмешиваешься, я вовсе не собираюсь убивать его, я только учу.
И он снова поднял кнут и опустил его на голую спину ребенка. Эмеральда кинулась к девочке. Плечи обеих затряслись от плача.
И еще раз кнут опустился на спину мальчика. Оррин тяжело дышал.
– Кажется, довольно. Посмотрим, как ты усвоил урок. Если ты и на этот раз не пойдешь, я исполосую тебя в кровь. Это тебя быстро научит.
Эмеральда с горящими глазами и пересохшим ртом смотрела, как Оррин трогает повозку. Маргарет тоже наблюдала за ним, глаза ее горели от гнева.
В третий раз повозка двинулась, и в третий раз мальчик упал.
Эмеральда вскрикнула.
В тот же миг с непостижимым проворством из повозки выскочила Маргарет с острым ножом в руке и перерезала веревку. Мальчик вздрогнул. Она осторожно сняла веревку с его рук и сунула в карман фартука.
– Словно собаку на поводке, – прошептала она. – Ребенка, как собаку…
Оррин уже стоял перед ней с перекошенным от гнева лицом.
– Какого дьявола… – начал он. Маргарет спокойно взглянула ему в глаза:
– Я перерезала веревку, Оррин. Твой раб поедет в повозке с Тимми. – Она предусмотрительно положила нож в карман, – Ты спросишь: почему? Потому что так велит мне Бог. Бог, ты помнишь о Нем? А теперь иди.
Не взглянув на мужа, Маргарет склонилась над мальчиком:
– Эмери, помоги мне. Мы должны перенести мальчика в повозку и наложить мазь на раны. Они могут воспалиться.
Одинокий Волк, стоял на вершине скалистого утеса и, прищурившись, смотрел на гряду туч на горизонте.
Он верил им, считал их частью той силы, что была в нем. Но основная его сила проявлялась в снах, вещих снах, которые он начал видеть, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Перу.
Однажды он пошел в лес один и, оступившись, упал с отвесного склона, сломав себе ногу. Лежа на земле и не в силах отогнать от ран роящихся мух, он увидел свой первый странный сон: стая серебристых волков приближалась к нему, изрыгая огонь. Волки подходили медленно, их становилось все больше и больше, и повсюду, где они ступали, земля чернела и дымилась.
Он мог бы погибнуть, но на следующий день его нашел всадник. Кожа всадника была белой, и ее оттенок отчего-то заставил Одинокого Волка вспомнить свое видение, серебристо-белых волков. Всадник отнес мальчика в тень, дал ему воды и перевязал рану. Он был охотником – так он объяснил ему на языке жестов.
Охотник оставался с мальчиком, пока его отец – Быстрый Конь, не нашел его. Нога зажила, и отец дал ему новое взрослое имя – Одинокий Волк, в память о его видении.
Одинокий Волк – это было хорошее имя. С тех пор видения постоянно посещали его. Он стал одним из самых могущественных и уважаемых шаманов. Он умел врачевать, мог предсказывать будущее. Больше всего он любил одиночество, ведь он был Одиноким Волком, и его сны были ужасными и странными.
То, что он увидел сегодня в облаках, не понравилось ему. Вот уже два дня, как исчез Перо, сын его брата. В этом не было большой беды, но вдова его брата, Встающее Солнце, беспокоилась.
Одинокий Волк смотрел на тучи, его глаза застилал туман, из которого возникло лицо Пера, затем оно задрожало, принимая странные очертания, и наконец среди туч возник контур колеса.
Значит, мальчик в том караване, который он видел два дня назад.
Одинокий Волк нахмурился, вспомнив ту зеленоглазую девушку, которую увидел там. Кожа ее была бледна, а глаза – цвета зеленой травы. Это она постоянно являлась ему в его видениях…
Прошло два дня, но Мэйс не решался освободить мальчика, так как раны его были слишком серьезными для того, чтобы отпустить его одного в прерии.
– Еще несколько дней, Перышко, – шептала Эмеральда, натирая ему спину лечебной мазью. – Когда ты поправишься, мы с Мэйсом освободим тебя, обещаю! О, как бы я хотела, чтобы ты меня понимал.
Колеса монотонно вертелись, час за часом проходило время, одни и те же звуки окружали Эмери: мычание волов, скрежет колес, крик погонщиков, щелканье кнута.
Пыль, поднимаемая стадом и повозками, проникала а пищу, в легкие, оседала на одежде. Те, кто ехал первым, глотали пыли намного меньше тех, кто ехал сзади, поэтому повозки каждый день менялись местами.
От форта Ларами дорога становилась все каменистей. Караван поднялся на плато, представляющее собой бесконечную пустыню, усеянную острыми камнями, испещренную оврагами и балками. Лишь кое-где росли тополя. Повозки раскачивало и трясло. Оси то и дело ломались, их приходилось снова и снова чинить. Постепенно переселенцы стали избавляться от громоздких и ненужных вещей – столов, кресел.
– Мы ведем себя так, будто мир вокруг нас – свалка для наших отбросов, – заметил как-то Мэйс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45