— Такое бывает достаточно часто, хотя не всегда сопровождается подобными церемониями, — сказал Куинн. — В стране ежегодно фиксируется около тысячи смертей во время автоэротических актов, — возможно, такое же число ошибочно признают самоубийством.
— Но это только те, кто гибнут в результате собственной небрежности, — добавила Кейт. — Кто знает, сколько людей тайком практикуют парафилию? Вы не обнаружили родственников или друзей, подтвердивших, что он занимался такими вещами?
— Брат говорит, что они в детстве играли в повешение. Никаких извращений — просто ковбойские забавы. Бывает, что члены семьи вместе этим занимаются?
— Очевидно, бывает, хотя я сам такого не видел, — отозвался Куинн. — Я никогда не говорю “никогда”, потому что стоит мне подумать, что меня уже ничем нельзя шокировать, как я сталкиваюсь с чем-то куда худшим, чем мог себе представить. А что ты думаешь о брате?
— Вспыльчивый парень. Едва ли он увлекается извращенным сексом, но я могу и ошибаться. Во всяком случае, поведение младшего брата его возмущало.
— А как насчет друзей? — спросила Кейт.
— Лучший друг утверждает, что Фэллон хоть и был геем, но не занимался подобными извращениями. Впрочем, лучшие друзья часто что-то скрывают.
— Этот лучший друг — мужчина или женщина?
— Мужчина. Вроде бы натурал, помолвлен с дочерью босса. Сам Фэллон, как я уже сказал, был “голубым” и недавно признался в этом отцу и брату.
— Думаешь, они с другом были сексуальными партнерами? — осведомился Куинн.
— Возможно. Это объяснило бы слово на зеркале. Произошел несчастный случай, друг запаниковал…
Кейт покачала головой, все еще изучая снимки.
— Мне это не кажется несчастным случаем. Если это была сексуальная забава, он должен был обезопасить шею. Больше похоже на самоубийство.
— Тогда при чем тут зеркало? — возразил Куинн.
— Самоунижение.
Покуда они спорили из-за деталей, Ковач листал книги, которые принес Куинн: “Психопатология и современная жизнь”, “Руководство по судебной сексологии”, “Автоэротика и несчастные случаи”. Приятное чтиво! Он уже изучил фотографии бедолаг, погибших из-за собственных приспособлений для достижения полноценного оргазма — веревок, блоков, пылесосных шлангов и пластиковых мешков для мусора. Людей, окруженных причудливыми сексуальными игрушками и тошнотворной порнографией. Неудачников, живущих в полуподвалах без окон.
— Фэллон не вписывается в эту компанию, — заметил Ковач.
— В таких книгах ты не найдешь Рокфеллеров или Кеннеди, — сказала Кейт. — Но это не значит, что среди них нет таких же, если не хуже. Дело просто в том, что они богаты и никогда не допустят публичного позора.
— Статистика свидетельствует, что подобное поведение встречается во всех социоэкономических слоях, — подтвердил Куинн. — Но ты тоже прав, Сэм. Сцена не кажется мне подходящей для автоэротической асфиксии. Слишком уж все аккуратно. И сексуальные аксессуары отсутствуют. У тебя есть причины не верить, что это самоубийство?
— Имеются мотивы и подозреваемые.
— Убийства с помощью повешения встречаются весьма редко, — продолжал Куинн. — И при этом очень трудно не оставить следов. Есть какие-нибудь свидетельства, что жертва защищалась?
— Нет. Я еще не получил отрицательный рапорт о вскрытии, но Лиска беседовала с врачом, который его разрезал. Из токсикологической лаборатории сообщили, что перед смертью он выпил и принял снотворное — не смертельную дозу, всего пару таблеток.
— Опять-таки указывает на самоубийство, — заметил Куинн.
— Но в доме нигде не нашли пузырька, а его психиатр прописывал ему другое лекарство.
— Значит, его наблюдал психиатр?
— Да. Легкая депрессия. В аптечке нашли пузырек золофта, и сегодня утром я говорил с врачом.
— Он считал его кандидатом в самоубийцы? — спросила Кейт.
— Нет, но такой исход его не удивил.
— Однако ты подозреваешь убийство?
Ковач тяжело вздохнул.
— К сожалению, никто не желает и слышать об этом. Дело закрыто. Я деру себе задницу ради жертвы, которую все хотят поскорее похоронить. Он уже лежал бы в земле, не будь так чертовски холодно. — Ковач спрятал фотографии в карман и виновато улыбнулся сидящей напротив паре. — С другой стороны, куда еще мне девать свое время? Ведь у меня нет личной жизни.
— Рекомендую ею обзавестись. — Куинн подмигнул Кейт, которая улыбнулась в ответ. Ковач поднялся:
— Ладно, ухожу, чтобы вас не смущать.
— По-моему, это мы тебя смущаем, Сэм, — отозвалась Кейт, вставая с кушетки.
— Тоже верно.
Куинн и Кейт проводили его до ворот. Оглянувшись, Ковач увидел, как они рука об руку возвращаются в свое уютное жилище. “Черт меня побери, если это в самом деле не смущает!” — подумал он, заводя мотор.
Ковач не хотел признаваться в этом даже самому себе, но он последние пять лет был слегка влюблен в Кейт Конлан, хотя ничего не предпринимал по этому поводу. Когда не рискуешь, нечего терять. Что может найти подобная женщина в таком человеке, как он?
Его мысленному взору тут же представилось красивое холодное лицо Аманды Сейвард. Ковач пытался убедить себя, что она интересует его только как компонент загадки, но был не в силах убежать от правды. Он хотел ее…
Ночь наступала здесь быстрее, чем в городе. Формально дом Кейт и Куинна находился в Плимуте, но это место походило больше на деревню, чем на пригород. Подъездная аллея отходила от проселочной дороги, маленькое озеро граничило с их задним двором. Света было мало, а транспорта еще меньше, так что ничто не отвлекало сидящего в машине Ковача от его невеселых мыслей.
“Возможно, не так уж плохо иметь соседа, освещающего свой двор, как дешевый отель в Лас-Вегасе”, — мрачно подумал он.
Глава 22
Кен Ибсен не мог избавиться от ощущения, что кто-то наблюдает за ним, но в этом не было ничего нового. С самого начала всей этой неразберихи он чувствовал, как будто над ним нависает гигантский злобный глаз, следя за каждым его шагом. А ведь он ни в чем не провинился! Кен всегда старался быть сознательным гражданином и хорошим другом, а в награду за свои хлопоты получил только насмешки и преследования. Эрик был мертв, за его убийство в тюрьме сидел невинный человек, и это никого не заботило — очевидно, включая самого заключенного. Мир скатывался к безумию.
Энди Фэллон был единственным, кто хотел докопаться до правды о происшедшем с Эриком, и теперь он тоже мертв. Кену повезло, что он до сих пор жив. Возможно, даже хорошо, что его считают психом, повсюду видящим заговоры… Только одна Лиска казалась искренне заинтересованной в выяснении истины. Так где же она, черт возьми?
Лиска согласилась встретиться с ним в кафе в половине одиннадцатого, после его первого шоу. Он должен снова быть на сцене в половине двенадцатого. Кен взглянул на изящные часы, которые носил поверх белой лайковой перчатки, и выпустил тонкую струйку сигаретного дыма. Без пяти одиннадцать. Чтобы добраться до клуба, нужно идти пять минут по морозу, а ведь еще нужно успеть подвести губы помадой…
Кен жалел, что не договорился встретиться с Лиской за кулисами, но он не хотел, чтобы их подслушивали. А автостоянка позади клуба “Мальчики будут девочками” служила для быстрого секс-бизнеса — даже при таком холоде. Кену не хотелось, чтобы Лиска слышала, как парню в соседней машине делают минет, пока он будет рассказывать ей об организованном преследовании геев в полицейском департаменте Миннеаполиса. Достаточно плохо уже то, что он встретится с ней в сценическом костюме.
Кен надеялся, что Лиска сможет разглядеть его сущность сквозь грим и косметику, но он знал, что люди обычно выносят суждения на основании стереотипов. Большинство людей в этом кафе, глядя на него, сидящего в женской одежде, наверняка считали его трансвеститом или транссексуалом (для среднего гетеросексуала эти термины взаимозаменяемы), хотя он не являлся ни тем, ни другим.
В действительности Кен был нормальным геем с исключительным голосом и талантом к имитированию. Он был серьезным актером, выполнявшим нелепую работу, потому что за нее хорошо платили. Ему нравилось играть в пул и носить джинсы. У него была немецкая овчарка, которую он никогда не наряжал в костюмы. Он предпочитал стейк пирогу с сыром и терпеть не мог Бетт Мидлер .
Большинство людей значительно сложнее стереотипов.
Потягивая кофе, Кен бросил взгляд на наблюдавшего за ним пожилого мужчину. Чтобы соответствовать своему облику, он скривил губы и послал старому пердуну воздушный поцелуй.
Одетый как Мэрилин Монро, Кен чувствовал себя в безопасности под платиновым париком и толстым слоем макияжа. Он проскользнул в кафе через черный ход и занял задний угловой столик, чтобы не бросаться в глаза другим посетителям. Их было немного — холодным зимним вечером после работы люди предпочитали сидеть дома. Это вполне устраивало Кена — общественное место, где почти нет общества.
Теперь ему не хватало только Лиски.
Он продолжал потягивать кофе, наблюдая за дверью.
Лиска выругалась, затормозив на очередной красный свет. Она опаздывала и была сердита: как раз сегодня вечером ей не удалось найти приходящую няню, которая могла бы остаться допоздна. Лиска полтора часа просидела на телефоне, звоня каждому, чье имя приходило в голову, и все без толку. Кайл в это время жаловался, что она обещала помочь ему с математикой, а Ар-Джей выразил свое неудовольствие, расставив на обеденном столе солдатиков и затем драматическим жестом смахнув их на пол.
В итоге Лиска позвонила Стиву, хотя для нее было пыткой просить его о помощи — особенно в том, что касалось мальчиков. Ведь считалось, что она полагается только на себя. Больше всего ее злило то, что в аналогичных обстоятельствах Стив не моргнув глазом поступил бы точно так же. Он даже не стал бы тратить время на звонки приходящим няням, не чувствуя себя при этом плохим отцом.
Горячий ком обжигал ее горло, в глазах блестели слезы. Стива она поймала в спортзале, и он сразу же начал ныть, что его оторвали от тренировки. Впрочем, она не сомневалась, что Стив спокойно доделал все упражнения и даже не отказался от душа, так как к ней он добрался бог знает когда. В результате она опаздывала.
Зажегся зеленый свет, и Лиска, ловко обойдя “Кадиллак”, выехала в правый ряд. Она не знала, как долго Ибсен будет ее ждать. Он явно был актером до мозга костей и разыгрывал из себя капризного информатора, отказываясь сообщить сведения по телефону и настаивая на личной встрече. Ей хотелось надеяться, что Ибсен действительно в состоянии рассказать нечто важное. Но в теперешнем настроении Лиска была более склонна думать, что он окажется таким, как его охарактеризовал Данджен, и что она зря тратит вечер и рискует своей карьерой.
И все-таки, несмотря на скептицизм, Лиска чувствовала, что копается не в мертвом деле, а в гнезде с живыми осами и что Кен Ибсен, чокнутый он или нет, обладает серьезной информацией. Если он подождет еще пять минут, она, возможно, узнает, какова его роль в этой драме.
Лиска не пришла. Кен повторял это себе каждые две минуты из последних десяти. В промежутках он рисовал на салфетке карикатуру на самого себя в костюме и писал отрывочные фразы.
Может быть, Лиска ему не поверила? Может быть, она говорила с этой змеей Дейвидом Дандженом и он настроил ее против него? Данджен — марионетка полицейского начальства. Они используют его как приманку. На самом деле полицейский департамент Миннеаполиса не испытывает к своим сотрудникам-геям ничего, кроме презрения. Эрик говорил то же самое. Они выделили специального человека, который должен был заниматься гомосексуальными связями среди и сотрудников, но все это только для отвода глаз, для демонстрации терпимого отношения к геям. Департаменту было наплевать на преследования, которым подвергался Эрик. Там только поощрялась атмосфера ненависти, приведшая к его гибели. “Департамент должен держать ответ в суде за смерть Эрика Кэртиса!” — написал Кен на салфетке.
Если бы только суд признал за ним право подать иск. Он не был родственником Эрика. Они не были женаты — закон запрещал однополые браки (что, по его мнению, было антиконституционно). Какой-нибудь коп-неандерталец может колошматить людей дубинкой за их сексуальные предпочтения, а двое влюбленных не имеют права выражать публично свои чувства! Впрочем, едва ли он и Эрик были влюблены друг в друга. Они были просто друзьями — даже скорее знакомыми, которые со временем могли бы стать друзьями. Кто знает, кем они могли бы стать?
Над дверью кафе звякнул колокольчик, и Кен оторвал от салфетки взгляд с надеждой, которой не было суждено сбыться. Новым посетителем оказался неопрятного вида парень в старой армейской куртке.
Было уже восемнадцать минут двенадцатого, а Лиска не пришла…
Отложив тлеющую сигарету, Кен сунул в карман длинного пальто под леопарда исписанную салфетку и направился к задней двери.
Не то чтобы ему нравилось ходить ночью по лабиринту переулков, где бродили пьяницы, наркоманы и бомжи, старающиеся не попадаться на глаза полиции. Но полицейские неоднократно останавливали и его самого, когда он шел по улице в сценическом костюме. Эти идиоты любого мужчину в светлом парике и платье принимали за проститутку. К тому же его настойчивое стремление выяснить правду о смерти Эрика не снискало ему друзей среди патрульных.
В переулке было темно и жутко. Здания по обеим сторонам создавали зловещий бетонный каньон. Сплошной мрак нарушали только тусклые лампочки над задними дверями, за которыми занимались тем или иным сомнительным бизнесом. Каждый подъезд, каждый мусорный ящик служил потенциальным укрытием для двуногого хищника.
Словно в ответ на его мысли впереди, футах в тридцати, за мусорным ящиком внезапно замаячила темная фигура. Алый кончик сигареты светился в темноте, как злобный глаз.
Поскользнувшись на льду, Кен ухватился за выступ дома и выругался, почувствовав, что с пальца слетел фальшивый ноготь. Придется выступать в перчатках. Черт бы побрал эту Лиску!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44