И Майк не слишком хорошо к этому отнесся.
— По времени это совпадает с его угнетенным состоянием?
— Да. Так что все-таки попахивает самоубийством. Кроме того, парни, которые работали на месте происшествия, не обнаружили ничего необычного.
— Если не считать кучи гомосексуальной порнографии и разных игрушек для геев, — заметила Лиска. — Типпен передал мне, что вчера вечером в “Патрике” сплетничали об этом. Как ты думаешь, кто мог распустить такие слухи?
Ковач нахмурился:
— Кто же, как не эти три придурка, которых мы там застали. А где ты так рано успела повидать Типпена?
— В “Кофе Карибу”. Он каждое утро пьет там кошмарный двойной эспрессо.
— Настоящие копы всегда пьют скверный кофе из треснутой кружки. Это традиция.
— Традиция — это Рождество, — возразила Лиска. — Пить скверный кофе совсем не обязательно. Меня беспокоит сексуальный аспект дела. Что, если Энди Фэллон был садомазохистом? Допустим, он и его дружок проделывали эротические трюки с веревкой, что-то пошло не так, Фэллон задохнулся, а партнер в панике сбежал. В любом случае его можно обвинить как минимум в преступном бездействии.
— Я тоже об этом думал, — сказал Ковач. — Вчера вечером я побывал у Тома Пирса. Он производит впечатление человека, у которого совесть нечиста.
— Что он говорил?
— Почти ничего. Нам помешала его невеста — красотка-адвокат мисс Джослин Деринг.
— Деринг? — Брови Лиски поползли к челке. — Она имеет отношение к фирме “Дэринг — Лэндис”?
— Я выдвинул такое предположение, и никто его не опроверг.
Лиска негромко присвистнула.
— Интересный поворот. А как насчет отпечатков пальцев?
— Рапорт еще не поступил, но там наверняка окажутся отпечатки Пирса. Они ведь были друзьями.
Ковач включил свой компьютер, собираясь заняться предварительным рапортом о смерти Энди Фэллона. “Как все-таки досадно, что заключения медэксперта поступают в отдел только через неделю после вскрытия! — подумал он — Нужно будет позвонить в морг и поторопить их”.
Внезапно дверь открылась, и в комнату заглянул лейтенант Леонард.
— Зайдите в мой кабинет, Ковач. Немедленно. Разговаривающая по телефону Лиска опустила голову, чтобы не встречаться взглядом с лейтенантом, а Ковач со вздохом последовал за Леонардом.
На одной из стен кабинета лейтенанта красовался большой календарь, испещренный цветными пометками. Красные обозначали еще не раскрытые убийства, а черные — раскрытые. Оранжевый и синий цвета отмечали, соответственно, нераскрытые и раскрытые нападения. Просто и аккуратно. Вот такой белиберде учат на офицерских семинарах.
Леонард подошел к своему столу и остановился, нахмурив брови. Поверх рубашки с галстуком на нем был коричневый свитер с чересчур длинными рукавами. Он чем-то напомнил Ковачу игрушечную обезьяну, которая была у него в детстве.
— Сегодня вы получите предварительный рапорт медэксперта по делу Фэллона.
Ковач тряхнул головой, словно ему вода попала в ухо.
— Что? Мне сказали, что пройдет четыре-пять дней, прежде чем они им займутся!
— Кое-кто попросил об одолжении, ради Майка Фэллона. Он ведь герой всего департамента. Никто не хочет причинять ему лишние страдания. Что же касается обстоятельств самоубийства… — Его безгубый рот скривился, как червяк. — Мерзкое дело — самоубийство с явным сексуальным подтекстом.
— Да, — кивнул Ковач. — Со стороны парня было чертовски неосмотрительно покончить с собой таким образом, если только это действительно самоубийство. Департамент оказался в неловкой ситуации.
— Это второстепенное соображение, но весьма существенное, — отозвался Леонард. — Репортеры охотно выставят нас в дурном свете.
— Пожалуй. Сначала это дело о патрульных, которые проводили ночные смены в стрип-клубах, а теперь еще Энди Фэллон. Выходит, у нас тут настоящие Содом и Гоморра.
— Оставьте комментарии при себе, сержант. Я не желаю, чтобы кто-нибудь разговаривал с журналистами об этом деле. Сегодня я сделаю официальное заявление для СМИ. “Безвременная смерть сержанта Фэллона была трагическим несчастным случаем. Мы оплакиваем эту потерю, и все наши мысли с его семьей”. — Он процитировал текст на память, проверяя, насколько внушительно это звучит.
— Коротко, ясно и по существу, — одобрил Ковач. — Даже похоже на правду.
Леонард уставился на него:
— У вас есть причины полагать, что это неправда, сержант?
— Пока нет. Но хорошо бы иметь пару дней, чтобы в этом убедиться. Что, если имел место несчастный случай во время сексуальной игры? Тогда мог бы возникнуть вопрос о виновности.
— У вас имеются доказательства, что там присутствовал кто-то еще?
— Нет.
— Так в чем же дело? — Леонард нахмурился. — Вам ведь говорили, что Фэллон казался подавленным ] и обращался к полицейскому психоаналитику.
— Э-э… да. По крайней мере, это была полуправда.
— У него были… проблемы? — Леонарду явно не хотелось затрагивать эту тему. Ковач пожал плечами:
— Я знаю, что он был гей, если вы это имеете в виду.
— Тогда незачем ворошить грязное белье! — Леонард сел за стол и открыл папку, обнаружив внезапный интерес к бумагам. — Фэллон убил себя либо случайно, либо намеренно. Чем скорее мы с этим покончим, тем лучше. У вас полным-полно открытых дел.
— Да, — сухо произнес Ковач. — “Завтрашние убийства”.
— Что-что?
— Ничего, сэр.
— Быстрее заканчивайте и возвращайтесь к нападению на Никсона. Окружной прокурор не дает мне покоя с этим делом. Насильственные преступления для нас приоритет.
“Да, — думал Ковач, возвращаясь в свою каморку, — снижение числа этих преступлений умиротворяет муниципальный совет. А от странной, необъяснимой гибели копа можно отмахнуться”.
Ковач убеждал себя, что должен радоваться: он ведь не больше Леонарда хотел затягивать дело Фэллона, хотя и по другим причинам. Леонарду наплевать на Железного Майка. Возможно, он даже ни разу с ним не встречался. Его забота — департамент. А Ковач хотел ускорить дело ради Майка — как, наверное, и тот коп, который попросил медэксперта поторопиться. Однако напряженный комок где-то в солнечном сплетении никак не хотел разжиматься. Это ощущение было таким же хорошо знакомым, как прикосновение любовницы, — даже более знакомым, учитывая, что любовниц у Ковача уже давно не было…
Когда он вошел в кабинет, Лиска протянула ему его пальто.
— Похоже, Сэм, тебе нужна сигарета.
— Нет, спасибо. Я бросил курить.
— Тогда тебе необходим глоток свежего воздуха, чтобы вычистить грязь из легких.
Она многозначительно посмотрела на него, и Ковач, ни о чем не спрашивая, последовал за ней к двери.
— С делом Фэллона покончено, — сказал он, на ходу надевая пальто. — Вскрытие уже произведено.
— Что?!
— Все ожидают решения о самоубийстве. Только его назовут случайным, чтобы облегчить жизнь Майку. Сегодня мы получим предварительный рапорт — и благословение от Леонарда. Наверху никто не желает смущать департамент малоприятными подробностями.
— Охотно верю. — Лиска внезапно побледнела.
Она не произнесла ни слова, пока они не вышли на улицу, и Ковач не требовал объяснений. Они проработали вместе достаточно долго, чтобы он научился читать ее мысли по лицу. Служебное партнерство порождало интимность — не сексуальную, а психологическую и эмоциональную. Они отлично понимали и уважали друг друга — это помогало в работе.
Ковач шагал рядом с Лиской по лабиринту коридоров к северному выходу, которым редко пользовались. На улице ярко светило солнце, сверкал снег, небо было светло-голубым, как яйцо малиновки, но дул пронизывающий ветер, поэтому с северной стороны здания никого не было. Люди толпились у южного выхода, словно арктические птицы в поисках тепла.
Ковач сразу почувствовал, как холод обжег ему лицо, сунул руки в карманы пальто и повернулся спиной к ветру.
— Леонард так прямо и сказал тебе, что дело Фэллона закрыто? — спросила Лиска.
— Не прямо, но дал понять.
— Кто же добился такого быстрого вскрытия?
— Может быть, кто-то из наших, а может, кто-то наверху.
Лиска сжала зубы, глядя на улицу. Ветер ерошил ее коротко стриженные волосы. Ковач почувствовал, что ему вряд ли понравятся слова, которые она собирается произнести.
— Какая муха тебя укусила? — раздраженно осведомился он. — Здесь холоднее, чем в могиле моей второй тещи.
— Мне только что позвонил кое-кто и заявил, что он знает, над чем работал Энди Фэллон.
— А у этого “кое-кого” есть имя?
— Пока нет. Но вчера я видела его в БВД. Очередной неудовлетворенный жалобщик.
Ковач нахмурился.
— Так чем же, по его словам, занимался Фэллон?
— Убийством.
— Убийством? — недоверчиво переспросил Ковач. — С каких это пор БВД занимается убийствами? Уголовные преступления им не по зубам — они не в состоянии найти собственную задницу в темной комнате. Как мог Фэллон расследовать убийство, чтобы мы об этом не знали? Это чепуха.
— Он мог взяться за это, если мы сочли дело закрытым, — предположила Лиска. — Помнишь Эрика Кертиса?
— Кертиса? Патрульного? Помню, ну и что? Па-рень, который его пришил, сидит в тюрьме.
— Да, я знаю. Это была серия ограблений с применением насилия. Все жертвы — геи. Скольких он уделал за восемнадцать месяцев? Троих или четверых?
— Четверых. Метод был один и тот же: связан, избит, ограблен. Две жертвы умерли. Кертис был последним. Но я все-таки не пойму, к чему ты клонишь.
— Эрик Кертис был копом, — заметила Лиска.
— Ну и что?
— То, что он был копом и геем. Как сообщил мой таинственный незнакомец, за несколько месяцев до гибели Кертис пожаловался в БВД на служебные притеснения из-за его сексуальной ориентации.
— По-твоему, из-за этого его мог прикончить другой коп? Господи, Динь, неужели тебе хочется занять место Фэллона в БВД?
— Иди к черту, Коджак, — огрызнулась Лиска. — Я ненавижу БВД так, как ты и представить не можешь. Ненавижу за то, что они делают с людьми. Но Эрик Кертис был коп и гей, а теперь он мертв.
— Мне только что велели закрыть дело Фэллона, — напомнил Ковач.
— Но ведь тебе это не по вкусу, верно, Сэм? Ковач задумался, слушая, как куранты на башне ратуши играют “Белое Рождество”.
— Верно, — ответил он наконец.
Несколько секунд оба молчали. Машины мчались по Четвертой улице, ветер свистел, развевая флаги на здании муниципалитета.
— Возможно, Энди Фэллон действительно покончил с собой, — заговорила Лиска. — Ничто на месте происшествия этому не противоречит. Кто знает — может быть, парню, который мне звонил, наплевать на Энди Фэллона. Может быть, его цель — разобраться в убийстве Кертиса, и он надеется, что нам удастся подобраться к нему через черный ход… Но что, если это не так, Сэм? Кроме нас, у Энди и Майка нет никого. Ты ведь сам объяснял мне, для кого мы работаем.
— Для жертв, — нахмурившись, проворчал Ковач. Они работают для жертв — он постоянно твердил это стажерам. Жертва не может защитить себя. Задача детектива докопаться до правды. Иногда это легко, а иногда приходится переворачивать горы…
— В конце концов, какой может быть вред, если мы зададим еще несколько вопросов? — сказал он наконец.
— Я займусь моргом. — Лиска запахнулась в пальто и направилась к двери. — А ты возьми на себя БВД.
* * *
— Я уже говорила с вашей напарницей, сержант, — сказала лейтенант Сейвард, продолжая сортировать лежащие на столе рапорты. — И если вы еще не знаете, могу сообщить, что смерть Энди Фэллона признана несчастным случаем.
— В рекордный срок, — заметил Ковач. Лейтенант наконец устремила на него холодный взгляд зеленых глаз, поблескивающих под бровями, которые были значительно темнее ее пепельных волос. Взгляд этот был почти устрашающим. Ковач подумал, что с его помощью ей, наверное, удалось вытряхнуть немало дерьма из копов, попадавших в поле зрения БВД.
Сам он был слишком опытным, чтобы чувствовать страх. А может быть, просто толстокожим.
Ковач сидел напротив лейтенанта, скрестив ноги. В свое время, когда департамент возглавлял настоящий коп, а не лощеный карьерист, он выполнял кое-какую работу для БВД и не стыдился этого, так как не любил продажных полицейских. Впрочем, особой гордости по этому поводу он тоже не испытывал.
— С их стороны было чертовски достойно так быстро произвести вскрытие, — сказал Ковач. — Тем более что в это время года в морге все загружены до предела. Трупы там складывают штабелями, как святочные поленья.
— Это была профессиональная любезность, — кратко отозвалась Сейвард.
Ковач невольно залюбовался ее четко очерченными губами, имеющими безупречную форму лука.
— Пожалуй, — кивнул он. — Я тоже чувствую себя обязанным Майку Фэллону. Вы знаете старину Майка?
Зеленые глаза вновь устремились на бумаги.
— Знаю. Сегодня я говорила с ним по телефону и выразила ему мои соболезнования.
— Но вы слишком молоды. Вас не было здесь во времена Железного Майка. Сколько вам лет? Должно быть, тридцать семь или тридцать восемь?
Она с презрением взглянула на него.
— Это не ваше дело, сержант. И мой вам совет: если вы пытаетесь угадать возраст женщины, ошибайтесь в сторону молодости.
Ковач смущенно заморгал:
— Я намного ошибся?
— Нет, почти попали в точку. Просто я тщеславна. А теперь, если не возражаете… — Сейвард зашелестела бумагами — тонкий намек посетителю, что пора уходить.
— У меня есть пара вопросов…
— Вам не нужны ни вопросы, ни ответы. Дела больше нет.
— Но есть Майк, — напомнил он. — Я должен хоть что-то ему объяснить. Отцу нелегко терять сына. Если я смогу собрать для него какие-то сведения о последних днях Энди, то я это сделаю. Неужели я прошу о таком большом одолжении?
— Да, о большом, если вам нужна конфиденциальная информация о расследовании, которое проводило БВД.
Сейвард отодвинула от стола свой стул и встала. Ковач остался сидеть, чтобы позлить ее и дать ей понять, что он так легко не сдастся. Сейвард обошла вокруг стола, чтобы проводить Ковача до двери, и, когда подошла к его стулу, он внезапно поднялся. Сейвард заколебалась, шагнула назад и нахмурилась.
— Я все знаю о деле Кертиса, — рискнул сблефовать Ковач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44