В послании указывалось далее, что в соответствии с тегеранской договоренностью размеры операций, планируемых в Бенгальском заливе на март, были сокращены, чтобы дать возможность усилить десантные средства для операций в Северной Франции. Сообщалось также о намерении расширить производство десантных средств в Соединенных Штатах Америки и Великобритании с тем, чтобы усилить предстоящую операцию.
С советской стороны была выражена благодарность за эту информацию. И. В. Сталин написал Рузвельту, что он приветствует назначение генерала Эйзенхауэра и желает ему «успеха в деле подготовки и осуществления предстоящих решающих операций».
Итак, западные союзники наконец-то взялись всерьез за подготовку вторжения в Северную Францию.
Что касается Советского Союза, то он продолжал вносить свой вклад в реализацию тегеранских решений практическими делами на фронте. Несмотря на ожесточенное сопротивление гитлеровцев, советские войска неуклонно продвигались на запад, очищая от захватчиков все новые территории и неотвратимо приближаясь к государственной границе нашей Родины. Особенно успешно шли операции на Украине и на северо-западных участках фронта.
Победы Красной Армии находили признание западных союзников. В совместном послании главе Советского правительства от 18 апреля 1944 г. Рузвельт и Черчилль отмечали: «Со времени Тегерана ваши армии одержали ряд замечательных побед для общего дела. Даже в тот месяц, когда Вы думали, что они не будут действовать активно, они одержали эти великие победы. Мы шлем Вам наши самые лучшие пожелания и верим, что ваши и наши армии, действуя единодушно в соответствии с нашим тегеранским соглашением, сокрушат гитлеровцев». В этом же послании руководители США и Англии сообщали, что согласно тегеранской договоренности «переправа через море» произойдет в условленное время и будет предпринята «максимальными силами». Одновременно намечалось «наступление максимальными силами на материке Италии».
На это сообщение глава Советского правительства ответил 22 апреля телеграммой, направленной одновременно в Вашингтон и Лондон. В ней говорилось: «Советское Правительство удовлетворено Вашим сообщением, что в соответствии с тегеранским соглашением переправа через море произойдет в намеченный срок… и что Вы будете действовать максимальными силами. Выражаю уверенность в успехе намеченной операции. Я надеюсь также на успешность предпринимаемой Вами операции в Италии.
Как мы договорились в Тегеране, Красная Армия предпримет к тому же сроку свое новое наступление, чтобы оказать максимальную поддержку англо-американским операциям».
Таким образом, выполнению тегеранских решений был дан неплохой старт. Но имели место и серьезные трудности, вызванные в немалой степени закулисными маневрами лондонских политиков. Британский премьер, нехотя согласившись с тегеранскими решениями, в последовавшие за встречей «большой тройки» месяцы не переставал интриговать, пытаясь затруднить реализацию достигнутых договоренностей, а то и вообще уклониться от их выполнения. Даже по такому кардинальному вопросу, как дата открытия второго фронта, по которому, казалось бы, западные союзники полностью исчерпали все предлоги для оттяжек, Черчилль, покинув Тегеран, не постеснялся затеять сомнительную возню.

Закулисные маневры Черчилля

По пути из Тегерана домой, будучи в Каире, Черчилль заболел воспалением легких и несколько недель пролежал в постели. Затем его переправили в Маракеш для дальнейшего выздоровления. Но и прикованный к постели, премьер-министр не ослабил своих усилий по саботажу только что принятых тремя лидерами совместных решений. Впоследствии в своих мемуарах Черчилль отмечал, что, несмотря на достигнутую договоренность об открытии второго фронта в Северной Франции, он был по-прежнему «гораздо более склонен» к альтернативе, заключающейся в продвижении «вначале от Италии, через Истрию и Триест, с конечной целью достижения Вены через Люблянский проход». Иными словами, даже в декабре 1943 года Черчилль все еще не отказался от планов выйти через Австрию и Балканы в Юго-Восточную Европу наперерез советским армиям. Он надеялся, что гитлеровцы дадут себя вытеснить из этого региона и, оставаясь непотревоженными в Западной Европе, смогут бросить все силы против наступающей Красной Армии.
Тогда же Черчилль прикидывал различные варианты политических последствий того или иного образа действий западных союзников. И делал это так, будто никаких взаимных обязательств – причем вполне конкретных – и вовсе не существовало в природе.
Свои мысли на этот счет он сформулировал несколько витиевато: «Политические аспекты казались более отдаленными и противоречивыми. Само собой разумеется, они зависели от результатов тех великих битв, которые еще предстояли, а также от настроений и решений каждого из союзников после завоевания победы. Было бы неправильным, если бы западные демократии уже в Тегеране строили свои планы на подозрениях относительно позиции русских в час триумфа». Итак, не в Тегеране. Ну а что же потом, позднее?
Даже на этой стадии межсоюзнических отношений Черчилль, за неимением конкретных поводов для претензий по отношению к Советскому Союзу, по-прежнему руководствовался своей давнишней неприязнью к нашей стране. Он обратился к Рузвельту с предложениями, выполнение которых неизбежно привело бы к срыву англо-американской высадки в Северной Франции.
Еще из Каира Черчилль послал президенту телеграмму, в которой предлагал отложить на три или четыре недели операцию «Оверлорд» (кодовое обозначение операции по высадке в Северной Франции) с тем, чтобы использовать десантные средства в районе Эгейского моря и острова Родос с целью продвижения, на Балканы. Черчилль с нетерпением ждал ответа Рузвельта. Только в Маракеше 28 декабря он получил от него телеграмму, в которой подчеркивалось: «Ввиду советско-британско-американского соглашения, достигнутого в Тегеране, я не могу дать согласия, без санкции Сталина, на какое-либо использование сил или оборудования где-либо в другом месте, ибо это может задержать или нанести ущерб операциям „Оверлорд“ или „Энвил“».
Позиция Вашингтона, надо полагать, не очень-то устраивала Черчилля. Президент твердо стоял на достигнутой в Тегеране договоренности относительно сроков вторжения. И все же британский премьер кое-что получил. Американцы согласились задержать значительное число десантных судов в Средиземноморье. Это открывало возможность для развертывания операций в Эгейском море.
На следующий день, 29 декабря, Черчилль отправил начальникам своего штаба следующее послание, составленное с иезуитской хитростью:

«Я веду борьбу по этой проблеме (о дате „Оверлорда“. – В. Б .) целиком на базе Тегерана. Это решение предполагает скорее 20 мая, чем 5 мая, что, по сути, является новой датой. Наша договоренность со Сталиным будет выполнена во всяком случае, даже при оттяжке до 31 мая. Из того, что я слышал от Эйзенхауэра, мне представляется, что 3 июня, которое соответствует фазе Луны, было бы вполне возможным, особенно если об этом будут просить командующие, назначенные теперь для выполнения данной операции. Нет необходимости обсуждать сейчас этот вопрос, но это надо иметь в виду. Представьте мне альтернативные планы подготовки, соответственно, к 5 мая и к 3 июня. Я повторяю, что это не рассматривается как вопрос, подлежащий дискуссии в смысле оттяжки, и все это не должно выходить за рамки нашего круга».

В тот же день Черчилль получил от начальников штабов то, что хотел:

«Для выполнения условий плана, подготовленного нынешними командующими „Оверлорда“, вторжение должно произойти около 5 мая, – указывали авторы послания. – Однако эта дата не может рассматриваться как окончательная. Даже если возникнут задержки в прибытии десантных судов, это не должно исключать какую-то другую дату в мае для проведения „Оверлорда“… Но программа действительно очень уплотненная. Представляется, что не будет никакого нарушения соглашения, достигнутого в Тегеране, и мы не думаем, что на нынешней стадии необходимо консультироваться с русскими».

По существу, речь шла, как видим, о дальнейшей отсрочке второго фронта. Однако Черчилль хотел провести это явочным порядком, ни о чем не ставя в известность Москву и лишь для отвода глаз консультируясь с Вашингтоном. Он задумал поставить союзников перед свершившимся фактом. Втянув в свою игру британских генштабистов, он уже предвкушал удачу.
16 апреля, когда согласованная в Тегеране дата высадки в Нормандии была совсем близка, премьер-министр призвал генерала Маршалла форсировать наступление в Италии, не беспокоясь о подготовке «Оверлорда» и «Энвила». Черчилль патетически восклицал, что это наступление должно вестись таким образом, чтобы «вложить в него все сердце» и сделать его «либо всеобщей победой, либо гибелью». В тот период Черчилль неоднократно жаловался на неуместное сопротивление гитлеровцев наступающим на Рим англо-американским войскам. Он, видимо, исходил из того, что германское командование должно было бы «позволить» западным союзникам продвигаться в Италии гораздо быстрее, чтобы их наступление в дальнейшем охватило бы также и Балканы, причем до прихода туда советских войск.

«Вполне может быть, – записал Черчилль в дневнике, – что к 31 мая мы увидим многое из того, что пока скрыто от нас. Я был бы очень огорчен, если бы мы упустили этот шанс».

Однако времени для такого «шанса» уже не оставалось. Советские войска стремительно продвигались вперед. На юге были освобождены Севастополь и Одесса, Красная Армия выходила на границу с Румынией, приближаясь к Германии. Все более вырисовывалась перспектива, при которой советские войска могли первыми вступить на ее территорию. Западные державы не решались рисковать и должны были, наконец, предпринять более активные действия в Западной Европе. Иначе они могли не поспеть к приближавшемуся моменту крушения гитлеровского рейха. Лондону и Вашингтону пришлось вплотную заняться подготовкой вторжения. 14 мая Рузвельт и Черчилль сообщили Сталину: «Чтобы придать максимальную силу наступлению через море против Северной Франции, мы перевели часть наших десантных средств со Средиземного моря в Англию… Чтобы отвлечь наибольшее количество германских сил от Северной Франции и восточного фронта, мы немедленно предпринимаем в максимальном масштабе наступление против немцев в Италии и одновременно поддерживаем угрозу в отношении средиземноморского побережья Франции».
С советской стороны также принимались меры к подготовке очередного наступления против гитлеровских войск. 26 мая глава Советского правительства информировал премьер-министра Великобритании о том, что советское командование усиленно ведет подготовку к новым крупным операциям.
В начале июня англо-американские войска вступили в Рим. 6 июня началось осуществление долгожданного «Оверлорда». Утром того же дня Черчилль, понимая, что в данный момент ничего не может уже предпринять для саботажа этой операции, писал Сталину:

«Все началось хорошо. Мины, препятствия и береговые батареи в значительной степени преодолены. Воздушные десанты были весьма успешными и были предприняты в крупном масштабе. Высадка пехоты развертывается быстро, и большое количество танков и самоходных орудий уже на берегу.
Виды на погоду сносные, с тенденцией на улучшение».

Сталин сразу же ответил:

«Ваше сообщение об успехе начала операции „Оверлорд“ получил. Оно радует всех нас и обнадеживает относительно дальнейших успехов.
Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется к середине июня на одном из важных участков фронта… Обязуюсь своевременно информировать Вас о ходе наступательных операций».

Итак, второй фронт в Западной Европе наконец появился. Одно из важнейших совместно принятых тремя державами антигитлеровской коалиции решений оказалось выполненным практически в намеченный срок. Это вселяло уверенность в скорое окончание войны и в то же время разбивало расчеты тех, кто ориентировался на затяжку военных действий, на истощение Советского Союза в единоборстве с фашистской осью. Кошмар большой войны на два фронта стал для гитлеровской Германии реальностью. Померкли и расчеты Черчилля на осуществление «балканского варианта». Ему пришлось отступить, но с еще большим рвением принялся он за саботаж других тегеранских решений.

Вопрос об итальянском флоте

В своих мемуарах Черчилль отмечает, что после тегеранской встречи его крайне беспокоил вопрос о разделе итальянского флота. Когда эта проблема обсуждалась на встрече «большой тройки», имелось общее понимание того, что захваченный англо-американцами итальянский флот подлежит разделу между тремя державами, причем Рузвельт в одной из бесед со Сталиным заметил, что Советский Союз может рассчитывать на одну треть этих судов. Была также достигнута договоренность, что передача судов советской стороне произойдет не позднее конца января 1944 года. Если Турция откажется пропустить трофейные итальянские корабли в Черное море, их доставят в советские северные порты.
Черчилль в своем обычном образном стиле лишь заметил, что «вопрос этот деликатный, и тут нужно действовать так, как кошка ведет себя в отношении мыши». Задержавшись из-за болезни в Каире, Черчилль размышлял о том, как бы дать делу задний ход и вообще отказаться под благовидным предлогом от выполнения достигнутой договоренности. Основную сложность он видел в брошенном Рузвельтом замечании относительно «одной трети».
Впервые вопрос о передаче СССР части итальянских судов, был поднят на Московской конференции трех министров иностранных дел в октябре 1943 года, Речь конкретно шла об одном линкоре, одном крейсере, восьми миноносцах и четырех подводных лодках, а также о торговых судах общим водоизмещением 40 тыс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108