Помимо того, с советской стороны дали понять, что согласие на функционирование Союзной контрольной комиссии в Берлине не будет дано до тех пор, пока американские и английские войска не выведены из советской зоны. «Мне рекомендуют, – писал Трумэн, – что было бы чрезвычайно неразумно и неполезно для наших отношений с Советским Союзом откладывать эту акцию до встречи в Берлине». Черчилль не мог скрыть своего разочарования. «По-видимому, нам придется согласиться с Вашим решением, – ответил он президенту. – Я искренне надеюсь, что Ваша акция в конечном счете будет способствовать миру в Европе». О каком мире хлопотал Черчилль, понять нетрудно.
Интересно свидетельство Гарримана, который, комментируя теперь в своих воспоминаниях этот инцидент, пишет: «Зональные границы были установлены заранее, потому что мы все считали, что было важным не допустить столкновения с русскими по территориальному вопросу. Наши начальники штабов считали, что зональное соглашение, о котором была достигнута договоренность в Лондоне, вполне удовлетворительно. Конечно, они недооценили действительной ситуации на месте, несколько переоценив скорость советского продвижения с востока и недооценив глубину проникновения союзных войск с запада. (В действительности дело было в том, что гитлеровцы фактически открыли фронт на западе, сосредоточив все силы против Красной Армии. – В. Б .). Но я не могу их критиковать за это. Никто не был в состоянии предвидеть с достаточной степенью точности, как произойдет последняя битва за Германию. Важно было то, что нам удалось достичь соглашения с русскими, уточнявшего, какая армия должна оккупировать какую территорию, и нам следовало придерживаться этого соглашения. Если бы мы отказались отвести наши войска из советской зоны в Германии, русские, несомненно, отказались бы уйти из зон, предназначенных для нас в Австрии».
Кроме того, продолжает Гарриман, важно было учитывать, что еще предстояло выиграть войну на Тихом океане. Военные планы США предусматривали массированную переброску американских войск из Европы на Дальний Восток.
По пути в Европу Трумэн, пересекавший океан на крейсере «Аугуста», занялся изучением проблем, которые предстояло обсудить в Потсдаме. Каждый день в кают-компании корабля президент проводил совещания узкого штаба с участием своего нового государственного секретаря Дж. Бирнса, советника государственного департамента Б. Коэна, начальника европейского отдела госдепартамента Ф. Метьюса, адмирала Леги и Ч. Болена, считавшегося к тому времени наиболее информированным экспертом по советским делам.
Среди вопросов, обсуждавшихся американской делегацией в преддверии потсдамской встречи, особое место занимала проблема участия СССР в войне против Японии. Объединенные начальники штабов представили Трумэну и Черчиллю письменный доклад. В нем перечислялись шаги, которые следовало предпринять для скорейшего поражения Японии. «Русское вступление в войну против Японии должно поощряться, – говорилось в этом документе. – Любая помощь, которая повысит боеспособность России, должна быть ей оказана». Президент не сомневался в том, что рекомендации начальников штабов разумны. «Конечно, моя непосредственная цель заключалась в том, чтобы добиться вступления России в войну против Японии как можно скорее», – писал он позднее в своих мемуарах. Того же мнения придерживался военный министр Стимсон.
Ко времени открытия Потсдамской конференции многие американские деятели, еще недавно занимавшие ведущие позиции, были отстранены от практических дел. Весьма скромной оказалась и роль Аверелла Гарримана. Хотя он и присутствовал на всех пленарных заседаниях, важнейшие решения внутри американской группы принимались без него. Новый государственный секретарь США Дж. Бирнс отстранил от практических дел не только Гарримана. Такая же участь постигла военного министра Стимсона, видимо, в связи с тем, что он отрицательно отнесся к попыткам повернуть курс Соединенных Штатов в сторону от сотрудничества с Советским Союзом. Гарриман, считая себя обойденным, при одной из встреч с Трумэном сказал, что намерен вскоре уйти в отставку.
– Я готов, – заявил он президенту, – пробыть в Москве, если вы того пожелаете, лишь до тех пор, пока война с Японией не окончится. После этого я хочу уйти и вернуться домой…
Президент не возражал, что было воспринято Гарриманом как показатель того, что новая администрация не очень заинтересована в его услугах. Надо сказать, что и отношения между Трумэном и Бирнсом носили весьма своеобразный характер. Новый государственный секретарь никак не мог простить Трумэну того, что из-за него он, Бирнс, не стал президентом. Когда в 1944 году в Чикаго проходил съезд демократической партии, Бирнс был в полной уверенности, что Трумэн выдвинет его на пост вице-президента. В дальнейшем, однако, на этом посту оказался сам Трумэн. Бирнс так и не примирился внутренне с тем, что Трумэн его «обставил». К тому же Бирнс был о себе весьма высокого мнения. Да и другие считали его опытным политиком. Впервые избранный в сенат еще в 1930 году, он пользовался там немалым влиянием. Считают, что Рузвельт неизменно выигрывал битвы в конгрессе, когда Бирнс его поддерживал, и проигрывал, когда сенатор оказывался не на его стороне. Однако у Бирнса совершенно отсутствовал опыт в международных делах, и он имел весьма смутное представление о том, что происходит во внешнем мире.
Военным советником Трумэна на Потсдамской конференции формально был адмирал Леги, который длительное время являлся ближайшим помощником президента Рузвельта. Однако Трумэн и его мало привлекал к практическим вопросам. В своей книге «Я был там» Леги вспоминает главным образом события протокольного характера. Похоже, что он вообще не очень-то вникал в существо происходящего вокруг. Леги оставался лояльным по отношению к новому президенту, хотя и не представлял для него существенной пользы как советник.
Уже тогда начался процесс реорганизации вашингтонской администрации. Трумэн отстранил от участия в Потсдамской конференции многих политических деятелей, активно помогавших в прошлом президенту Рузвельту. Это был важный показатель кардинальных перемен во внешнеполитическом курсе США.

Трумэн и Черчилль в Берлине

Американская и английская делегации прибыли в Берлин раньше советских представителей, и Трумэн, уступая нажиму Черчилля, согласился обменяться с ним мнениями до встречи со Сталиным.
Раньше Черчилль видел Трумэна только один раз, когда приезжал в Вашингтон для переговоров с президентом Рузвельтом. Поэтому британский премьер не вполне представлял себе, как следует вести дела с новым президентом. По-видимому, аналогичные чувства испытывал и Трумэн. Во всяком случае, еще в ходе подготовки к Потсдамской конференции он направил в Лондон посла Дэвиса для предварительного зондажа. При первой же встрече с премьер-министром Дэвис заговорил об «озабоченности» президента по поводу серьезного ухудшения отношений США и Англии с Советским Союзом. Надо полагать, что Дэвис, который всегда был горячим сторонником проводимой Рузвельтом политики сближения с СССР, принял рассуждения Трумэна насчет «озабоченности» за чистую монету. Поэтому он заявил Черчиллю, что, как ему представляется, без продолжения единства «большой тройки» нет разумных перспектив для мира. Характеризуя обстановку, возникшую после победы союзников в Европе, Дэвис сослался на всякого рода проявления недоверия и подозрения с обеих сторон. Дело осложняется тем, сказал Дэвис, что, по мнению Советского Союза, Англия и Америка пытаются сговариваться против СССР. Учитывая все это, продолжал он, а также и то, что новый президент никогда раньше не встречался с главой Советского правительства, Трумэн желал бы иметь возможность переговорить со Сталиным до начала запланированной «встречи трех».
Черчилль, который давно держал курс на конфронтацию с Советским Союзом, по-своему понял «озабоченность» президента. Он усмотрел в этом скорее намек на возможность дальнейшего проведения политики конфронтации в условиях ухудшившихся отношений с СССР. Но в пожелании Трумэна отдельно встретиться со Сталиным он почувствовал опасность. Это выглядело как отстранение Лондона от «большой политики» или, во всяком случае, как оттеснение его на второстепенные позиции. Встав в возмущенную позу, Черчилль сказал, что «удивлен и обижен» тем, что его хотят исключить из первой послевоенной встречи со Сталиным.
– Разве, – воскликнул премьер, – я не поддерживал Соединенные Штаты на всем протяжении войны и неужели такова должна быть плата за эту поддержку? Разве я не поддерживал американской формулы о безоговорочной капитуляции Германии, когда мог добиться сепаратного мира с Гитлером? Что все это означает? Такая встреча выглядит как нечестная сделка. Я никогда, никогда, никогда не соглашусь на это!..
Черчиллю казалось, что американцы не намерены всерьез считаться с ним. Сначала Вашингтон отклонил его предложение оставить американские войска в зонах Германии, отведенных Советскому Союзу, затем Трумэн вопреки настойчивым рекомендациям Черчилля решил вывести значительную часть американских контингентов из Европы. Теперь намечается эта сепаратная встреча Трумэна со Сталиным. Не собирается ли Вашингтон вообще покинуть своего старого союзника. Не думает ли Вашингтон самостоятельно вести дела с Москвой, тогда как Черчилль приложил столько усилий, чтобы, убедить американцев, что Советский Союз представляет для Соединенных Штатов страшную угрозу. Обращаясь к послу Дэвису, британский премьер драматическим тоном вопрошал:
– Хотите ли вы сказать от имени президента, что Соединенные Штаты решили устраниться от участия в европейских делах?
Дэвис уклонился от прямого ответа, и тогда Черчилль дал волю своим эмоциям. Он хвастливо заявил, что если американцы не понимают угрозы, которую Россия представляет для Европы, то Англия будет стоять одна. Британия не является фактором, которым можно пренебречь в мировых делах. Она еще может за себя постоять. Англия выстоит одна, как она это делала прежде…
Посол Дэвис не дал себя сбить этой бравадой. Он напомнил Черчиллю, что Советский Союз внес огромный вклад в дело победы над общим врагом, и добавил, что не следует возрождать старые подозрения. Подводя итог дискуссии, Дэвис заявил, что, как полагают многие, Англия, которая теперь оказалась без третьей соперничающей державы на континенте, с помощью которой можно было бы сбалансировать возрастающую мощь России, хочет попытаться использовать людские ресурсы и экономический потенциал Америки для поддержания классической британской политики «разделяй и властвуй».
Дэвис так метко вскрыл подлинные мотивы Черчилля, что тот при всей своей находчивости на этот раз не знал, что ответить. Он ограничился лишь замечанием, что хотел бы как можно скорее изложить свои соображения президенту.
Трумэну, судя по всему, такая напористость Черчилля понравилась, и он больше не возражал против предварительной встречи с британским премьером до прибытия в Потсдам советской делегации.
Беседа двух западных лидеров состоялась утром 16 июля в гостиной виллы в Бабельсберге, в которой остановился президент и которую поэтому окрестили «малым Белым домом». Обсуждение началось с Японии. Черчилль заявил, что может предоставить свежие британские контингента для войны на Тихом океане. Однако Трумэн дал понять, что не нуждается в английской помощи. Более того, несмотря на достигнутую в Ялте официальную договоренность о присоединении Советского Союза к войне против Японии после капитуляции гитлеровской Германии, Трумэн заявил Черчиллю, что не собирается «просить» русских вступать в эту войну. Это несколько подсластило пилюлю, полученную Черчиллем. Воспрянув духом, он снова сел на своего конька, принявшись распространяться об «угрозе», которую, дескать, представляет Советский Союз как для Европы, так и для США. В целом Черчилль остался доволен этой встречей. Он отметил в своем дневнике, что на него произвела большое впечатление твердость Трумэна и его способность принимать решения.
Во второй половине этого же дня военный министр США Стимсон явился на виллу к Черчиллю, чтобы проинформировать его о предварительных данных об испытании атомной бомбы в Нью-Мексико. Черчилль не мог скрыть своего восторга. Он воскликнул:
– Вот быстрейшее средство для окончания второй мировой войны!
Затем, немного помолчав, добавил:
– А может быть, и еще для кое-чего…
Позднее Черчилль записал в дневнике:

«До этого момента наше военное планирование исходило из необходимости вторжения на собственно японскую территорию с помощью интенсивных бомбежек и высадки крупных армий. Мы полагали, что отчаянное сопротивление японцев, которые будут стоять насмерть с самурайской преданностью в любой пещере и в любом укрытии, приведет к тому, что завоевание Японии шаг за шагом может потребовать миллион американских и полмиллиона английских жизней. Теперь этот кошмар исчез. Вместо него появилось видение яркое и захватывающее – окончание всей войны путем одного или двух сильных ударов… Мы теперь не нуждаемся в русских. Теперь мы располагаем возможностью сразу же прекратить бойню на Дальнем Востоке, Но открываются и более приятные перспективы в Европе. Я не сомневаюсь, что эти же мысли бродили и в головах американских друзей».

Стимсон напрасно убеждал Черчилля в необходимости сообщить советской стороне подробности о новом оружии. Черчилль и слышать об этом не хотел. Его реакция была та же, что и Бирнса, с которым. Стимсон говорил ранее.


ПОТСДАМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Сталин встречается с Трумэном.

17 июля ровно в 12 часов дня лимузин главы Советского правительства остановился у подъезда «малого Белого дома» в Бабельсберге. Ближайшие помощники президента Г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108