Она лишь хочет сковать 21 германскую дивизию на Балканах и, по мере возможности, уничтожить их.
– Мы стремимся дружно работать с нашими русскими союзниками, – заверил Черчилль.
Эти заверения звучали не очень убедительно. В ответ на них советский представитель вновь заявил, что из военных проблем основным и решающим вопросом следует считать операцию «Оверлорд».
– Конечно, – продолжал Сталин, – русские нуждаются в помощи. И если речь идет о помощи нам, то мы ожидаем помощи от тех, кто должен выполнять намеченные операции, и мы ожидаем действенной помощи.
Прежде всего, подчеркнул он, необходимо, чтобы срок операции «Оверлорд» не был отложен, чтобы май оставался предельным временем для осуществления этой операции. Следует также предусмотреть поддержку «Оверлорда» десантом на юге Франции. По мнению русской делегации, лучше было бы решить все эти вопросы в ходе Тегеранской конференции, и советская сторона не видит причин, по которым это не могло бы быть сделано.
Рузвельт, внимательно слушавший Сталина, сказал, что он придает большое значение срокам и, если имеется общее согласие на операцию «Оверлорд», следует договориться о дате ее проведения. По мнению Рузвельта, можно принять один из двух вариантов: либо провести «Оверлорд» в течение первой недели мая, либо несколько отложить эту операцию. Отсрочка «Оверлорда» могла бы быть вызвана одной-двумя операциями в Средиземном море, которые потребовали бы десантных средств и самолетов. Если осуществить экспедицию в восточной части Средиземного моря и если при этом не будет успеха, то придется перебросить туда дополнительные материалы и войска. Тогда «Оверлорд» не удастся осуществить в срок. Поэтому, продолжал американский президент, наши штабы должны разработать планы операций на Балканах таким образом, чтобы операции там не нанесли ущерба «Оверлорду».
– Правильно, – поддержал президента Сталин и добавил: – Если возможно, то хорошо было бы осуществить операцию «Оверлорд» в пределах мая, скажем, 10–15 – 20 мая.
– Я не могу дать такого обязательства, – отпарировал Черчилль.
Сталин пожал плечами, давая понять, что считает в этих условиях трудным продолжать разговор. Его явно раздражала уклончивая позиция британского премьера. Но он держал себя в руках и спокойным тоном учителя, который старается втолковать суть вопроса непонятливому ученику, сказал:
– Если осуществить «Оверлорд» в августе, как об этом говорил Черчилль вчера, то из-за неблагоприятной погоды в этот период ничего путного не выйдет. Апрель и май являются наиболее подходящими месяцами для «Оверлорда».
Известно, что Сталин был порой раздражительным и нетерпеливым. Малейшее возражение могло вызвать у него весьма бурную реакцию. Однако на протяжении работы Тегеранской конференции он хорошо владел собой. Даже в самые острые моменты он был выдержан, корректен. И это выгодно отличало его от Черчилля, который часто срывался, проявлял нервозность, а иногда и вовсе не мог держать себя в руках.
Спокойный тон Сталина возымел свое действие.
– Мне кажется, – примирительно сказал Черчилль, – что Мы не расходимся во взглядах настолько, насколько это может показаться. Я готов сделать все, что во власти британского правительства, чтобы осуществить операцию «Оверлорд» в возможно ближайший срок. Но я не думаю, что те многие возможности, которые имеются в Средиземном море, должны быть немилосердно отвергнуты как не имеющие значения из-за того, что использование их задержит «Оверлорд» на два-три месяца. По нашему мнению, многочисленные британские войска не должны находиться в бездействии в течение шести месяцев. Они должны вести бои с врагом, и с помощью американских союзников мы надеемся уничтожить немецкие дивизии в Италии. Мы не можем оставаться пассивными в Италии, ибо это испортит всю нашу кампанию там. Мы должны оказывать помощь нашим русским друзьям…
Таким образом, Черчилль снова вернулся к своему тезису о развертывании операций в Средиземноморье и к тому же изобразил дело так, будто это и есть наилучшая помощь Советскому Союзу. Сталин саркастически заметил:
– По Черчиллю выходит, что русские требуют от англичан, чтобы они бездействовали…
Черчилль сделал вид, что не замечает иронии, и принялся снова рассуждать о том, что необходимо сковать возможно большее количество германских дивизий в Италии и на Балканах и что пассивность на фронте в Италии позволит немцам снова перебросить свои дивизии во Францию в ущерб «Оверлорду». Англичане, уверял Черчилль, всегда готовы обсудить все подробности с союзниками, но дело в количестве десантных средств. Если эти десантные средства будут оставлены в районе Средиземного моря или в Индийском океане в ущерб «Оверлорду», тогда не может быть гарантирован успех «Оверлорда» и операции в Южной Франции.
– Для операций в Южной Франции потребуется большое количество десантных средств, и это надо учесть, – многозначительно закончил свою речь британский премьер.
В этих условиях предложение провести дальнейшее обсуждение в комиссии военных экспертов выглядело как уловка, рассчитанная на то, чтобы вообще похоронить это дело. Ведь все понимали: время, которое главы трех держав могут уделить Тегеранской конференции, весьма ограничено.
Поэтому, когда Рузвельт снова предложил поручить военной комиссии обсудить оставшиеся неразрешенные вопросы, Сталин решительно возразил:
– Не нужно никакой военной комиссии. Мы можем решить все вопросы здесь, на совещании. Мы должны решить вопрос о дате, о главнокомандующем и вопрос о необходимости вспомогательной операции в Южной Франции.
Советский представитель добавил, что русские ограничены сроком пребывания в Тегеране. Можно еще пробыть 1 декабря, но 2 декабря советская делегация должна уехать. Ведь заранее было договорено, что конференция продлится от трех до четырех дней.
Рузвельт все же продолжал настаивать на передаче всех вопросов в военную комиссию, но Сталин не соглашался. Он пояснил, что русские хотят знать дату начала операции «Оверлорд», чтобы подготовить свой удар по немцам.
Черчилль поддержал предложение президента о военной комиссии.
– Что касается определения срока операции «Оверлорд», – заметил он, – то если будет решено провести расследование стратегических вопросов в военной комиссии…
Сталин резко перебил Черчилля:
– Мы не требуем никакого расследования.
Рузвельт, чувствуя, что атмосфера накаляется, поспешил вмешаться.
– Нам всем известно, – заметил он, – что разногласия между нами и англичанами небольшие. Я возражаю против отсрочки операции «Оверлорд», в то время как Черчилль больше подчеркивает важность операций в Средиземном море. Военная комиссия могла бы разобраться в этих вопросах.
– Мы можем решить эти вопросы сами, – настойчиво повторил Сталин, – ибо мы больше имеем прав, чем военная комиссия. Если можно задать вопрос, то я хотел бы спросить англичан, верят ли они в операцию «Оверлорд» или они просто говорят о ней для того, чтобы успокоить русских.
Черчилль закусил удила.
– Если, – сказал он уклончиво, – будут налицо условия; которые были указаны на Московской конференции, то я твердо убежден в том, что мы будем обязаны перебросить все наши возможные силы против немцев, когда начнется осуществление операции «Оверлорд»…
Условия, на которые ссылался Черчилль, определяли, в каком случае высадка через Ла-Манш может быть успешной: во Франции к моменту вторжения должно находиться не более 12 германских мобильных дивизий, в течение 60 дней немцы не должны иметь возможности перебросить во Францию для пополнения своих войск более 15 дивизий.
Напоминая об этих условиях, Черчилль дал понять, что при определенных обстоятельствах операция «Оверлорд» вообще может оказаться под вопросом. В итоге после долгих дебатов проблема «Оверлорда» снова оказалась в тупике. Казалось, что продолжать переговоры вообще бессмысленно.
Сталин резко поднялся с места и, обращаясь к Молотову и Ворошилову, сказал:
– Идемте, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте…
Черчилль заерзал в кресле, покраснел и невнятно пробурчал, что его «не так поняли».
Чтобы как-то разрядить атмосферу, Рузвельт примирительным тоном сказал:
– Мы очень голодны сейчас. Поэтому я предложил бы прервать наше заседание, чтобы присутствовать на обеде, которым нас сегодня угощает маршал Сталин…

Лосось для президента

Стол на девять персон был накрыт в небольшой гостиной, примыкавшей к залу заседаний. На белой скатерти ярким пятном выделялись миниатюрные флажки трех держав. Между приборами были свободно разбросаны красные гвоздики. Когда я вошел в гостиную, там, кроме официантов, еще никого не было. Обойдя стол, проверил, как разложены карточки с именами участников обеда. Напротив Сталина должен был занять место президент Соединенных Штатов. На его фужере лежала карточка из белого картона с надписью: «Франклин Делано Рузвельт» на русском и английском языках. Справа от Сталина должен был сидеть Черчилль, слева – я в качестве переводчика. Напротив меня, по правую руку президента – Молотов. Слева от президента – Чарльз Болен. По правую руку Черчилля – майор Бирз. На остальных местах – Гарри Гопкинс и Антони Иден. У каждого прибора лежала карточка с меню, которое также было напечатано на русском и английском языках.
Обед проходил в непринужденной обстановке. Но для меня лично он начался не очень удачно. Обычно перед официальным обедом я забегал перекусить в служебную столовую. По опыту знал, что на приемах происходит оживленный обмен репликами, которые требуют точного и быстрого перевода. К тому же, если разговор заходит на серьезную тему, надо успеть его запротоколировать. Переводчику в этих условиях нечего и думать о том, чтобы поесть за таким столом, хотя, разумеется, официант кладет и ему на тарелку то, что полагается по меню. Как правило, все это уносят нетронутым.
На этот раз пленарное заседание затянулось, и до обеда, на который Сталин пригласил своих партнеров по переговорам, оставалось всего несколько минут. Мне же надо было составить краткую запись только что закончившейся беседы. Таково было твердое правило, которое неукоснительно соблюдалось. Словом, я не успел забежать в столовую.
Когда все разместились за столом, начался оживленный разговор. Закуску унесли, подали и унесли бульон с пирожком: я к ним не притронулся, так как все время переводил и поспешно делал пометки в блокноте. Наконец, подали бифштекс, и тут я не выдержал: воспользовавшись небольшой паузой, отрезал изрядный кусок и быстро сунул в рот. Но именно в этот момент Черчилль обратился к Сталину с каким-то вопросом. Немедленно должен был последовать перевод, но я сидел с набитым ртом и молчал. Воцарилась неловкая тишина.
Сталин вопросительно посмотрел на меня. Покраснев, как рак, я все еще не мог выговорить ни слова и тщетно пытался справиться с бифштексом. Вид у меня был самый дурацкий. Все уставились на меня, отчего я еще больше смутился. Послышались смешки, потом громкий хохот.
Каждый профессиональный переводчик знает, что я допустил грубую ошибку – ведь мне была поручена важная работа и я должен был нести ответственность за свою оплошность. Я сам это прекрасно понимал, но надеялся, что все обернется шуткой. Однако Сталина моя оплошность сильно обозлила. Сверкнув глазами, он наклонился ко мне и процедил сквозь зубы:
– Тоже еще, нашел где обедать! Ваше дело переводить, работать. Подумаешь, набил себе полный рот, безобразие!..
Сделав над собой усилие, я проглотил неразжеванный кусок и скороговоркой перевел то, что сказал Черчилль. Я, разумеется, больше ни к чему не прикоснулся, да у меня и аппетит пропал…
Во время этого обеда много внимания уделялось темам гастрономическим: Рузвельт интересовался особенностями кавказской кухни, и в этой области Сталин, естественно, проявил себя тонким знатоком. Напомнив, что во время прошлого завтрака Рузвельту особенно понравилась лососина, Сталин сказал:
– Я распорядился, чтобы сюда доставили одну рыбку, и хочу вам ее теперь презентовать, господин президент.
– Это чудесно, – воскликнул Рузвельт, – очень тронут вашим вниманием. Мне даже неловко, что, похвалив лососину, я невольно причинил вам беспокойство…
– Никакого беспокойства, – возразил Сталин. – Напротив, мне было приятно сделать это для вас.
Обращаясь ко мне, он сказал:
– Пойдите в соседнюю комнату, скажите, пусть принесут сюда рыбу, которую сегодня доставили самолетом.
Выполнив поручение, я вернулся к столу. Рузвельт в это время говорил о том, что после войны откроются широкие возможности для развития экономических отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом.
– Конечно, – продолжал президент, – война нанесла России огромные разрушения. Вам, маршал Сталин, предстоят большие восстановительные работы. И тут Соединенные Штаты с их экономическим потенциалом могут оказать вашей стране существенную помощь. Полагаю, мы могли бы предоставить Советскому Союзу после нашей совместной победы над державами оси кредит в несколько миллиардов долларов. Разумеется, это еще только общая наметка. Все это нужно обсудить в соответствующих сферах, но в общем и целом подобная перспектива мне представляется вполне реальной.
– Очень признателен вам за это предложение, господин президент, – сказал Сталин. – Наш народ терпит большие лишения. Вам трудно себе представить разрушения на территории, где побывал враг. Ущерб, причиненный войной, огромен, и мы, естественно, приветствуем помощь такой богатой страны, как Соединенные Штаты, если, конечно, она будет сопровождаться приемлемыми условиями.
– Я уверен, что нам удастся договориться. Во всяком случае, и лично позабочусь об этом, – ответил Рузвельт.
В этот момент в комнату вошел офицер охраны и спросил, можно ли внести посылку. Получив согласие, он исчез за дверью, а Сталин сказал:
– Сейчас принесут рыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108