Мы вслух высказывали различные предположения, что могло вызвать у Рузи приступ.
Пришла Владка. Она была страшно перепугана и ничего не могла толком объяснить нам. Узнали мы от нее только то, что Гелька и Зоська вызваны к матушке-настоятельнице, что матушка-настоятельница ужасно на что-то сердится и что она запретила Гельке и Зоське говорить о чем-то, а о чем именно, - этого она уж не знает.
Так и не дождавшись возвращения Гельки и Зоськи, мы заснули, но сон был у нас в эту ночь очень беспокойным и тревожным. Он не принес нам никакого отдыха.
А утром Рузи уже не было в прачечной. На той же самой телеге, на которой она ездила за квестой, ее отправили в больницу. "Для операции кишки", - пояснила нам сестра Модеста, делая особое ударение на слове "кишки".
В течение нескольких дней только и разговоров было у нас, что о Рузиной слепой кишке, об операции да о том, какую еду получает Рузя в больнице.
Во время таких разговоров Зоська многозначительно вздыхала и корчила двусмысленные мины. Гелька же хмуро и упорно молчала.
Несколько дней после того, как наши вернулись с квесты, я помогала Сабине чистить подсвечники в старом костеле. Был уже вечер. Сабина пошла в приют за тряпкой. Сидя на ступеньке лестницы-стремянки и начищая до блеска подсвечники, я раздумывала над той огромной переменой, которая произошла в Гельке и в ее поведении. Из веселой, легкомысленной она превратилась в задумчивую, беспокойную и раздражительную, словно ее угнетал тайный страх перед чем-то, что для всех нас оставалось загадкой.
Я знала причину этой перемены, а так как Гельку любила я больше всех других девчат, то сердце мое было наполнено самым искренним к ней сочувствием. Бедняжка! Ее угнетала мысль, что в середине учебного года вдруг обнаружатся ее школьные и нешкольные "грешки". Страшно было подумать, что станет с нею, когда обо всем этом узнает матушка-настоятельница.
Услышав в костеле шаги, я сказала, не поворачивая головы:
- Ты, Сабина, берись за главный алтарь, а мне оставь боковые.
Ответа на мое предложение не последовало. Я в недоумении обернулась. Посередине костела стоял и беспокойно осматривался по сторонам стройный черноволосый паренек. Тот самый, которого я уже видела неоднократно. На этот раз, однако, он не выбежал из костела, заметив мой испуганный взгляд.
Не переставая тревожно осматриваться по сторонам, он спросил приглушенным голосом:
- Они уже приехали?
- Да, - прошептала я в ответ.
- А она… вернулась?
- Конечно, вернулась. А вы… вы… - Я заколебалась, боясь, как бы не вошла в этот момент в костел Сабина. - Вы хотели бы с ней увидеться? Она пошла в пекарню за хлебом.
Он взглянул на меня как-то подозрительно - по крайней мере, мне так показалось - и, судя по всему, растерялся. Несколько минут он собирался с духом и наконец рискнул спросить главное:
- Она… здорова?
- Ну да! Совершенно здорова.
Уверяя его в этом, я, однако, тут же вспомнила, что Гелька вернулась с квесты сильно простуженная. Поэтому, смущаясь, я добавила:
- То есть не очень, потому что немного кашляет. Но это у нее пройдет.
Паренек мял в руках шапку, всё не решаясь уйти.
- Я сюда еще приду, - сказал он вдруг. - Да, через час! Пусть она меня здесь подождет.
И он поспешно выбежал из костела.
Вскоре вернулась Сабина.
- Подожди немного! - крикнула я ей и бегом помчалась к приюту.
Гельку я застала в столовой. Она сидела над раскрытой книжкой, подперев рукой подбородок. По ее неподвижному взгляду было видно, что она не читает и даже не видит и не слышит, что делается вокруг нее.
- Геля!
Она неохотно подняла голову.
- Пойдем со мною во двор. Я должна обязательно кое-что сказать тебе.
Она захлопнула книжку и вышла со мною на кухонную лестницу.
- Геля, я видела его, - прошептала я, беря ее за руку. - Спрашивал о тебе и страшно беспокоился.
- Кто спрашивал?
- Ох, не притворяйся ты! - сердито воскликнула я, чувствуя, что мы начинаем тратить время попусту. - Я ведь и так всё знаю! Это не значит, что я подслушивала специально, но так уж получилось, что я всё слышала. А его я видела уже несколько раз. Помнишь, когда мы шли по улице, а он стоял возле почты со своими приятелями? Ты и Рузя были тогда в одной паре впереди меня. И он смотрел на вас. Так вот он пришел узнать, вернулись ли вы с квесты. Очень хочет увидеться с тобой.
- Но ведь я ничего не смогу сказать ему о ней, - с печалью в голосе прошептала Гелька. - Даже мне нельзя навестить ее в больнице.
- В больнице?
- Ну да. Ведь Рузя же еще там лежит.
Я замолкла, не будучи в состоянии сказать что-либо членораздельное от того безмерного удивления, которое овладело мною. Какие-то смутные нехорошие догадки начали витать в моем возбужденном мозгу, но я, чтобы сразу же избавиться от них, спросила Гельку:
- Послушай, а какое отношение ко всему этому имеет Рузя?
- Но ты же ведь сама сказала, что знаешь всё, - усмехнулась с ехидством Гелька.
И вдруг она, словно у нее исчезли последние силы, безвольно опустила голову мне на плечо и тихо расплакалась.
- Ох, Таля, Таля!.. Если бы не сестра Зенона, не знаю, что бы с ней стало. Может быть, даже умерла бы. Она так ужасно стонала! А кругом была ночь и стоял страшный холод. И мы были далеко от людей и жилья. Только возле леса виднелась какая-то изба. И тогда сестра Зенона взвалила Рузю себе на спину и понесла в эту избу, а я осталась сторожить телегу.
Я слушала ее, остолбенев.
- Значит, это не ты плакала тогда в костеле?
- Когда? - спросила она, вытирая глаза.
- Перед отъездом за квестой.
- Да ты с ума сошла! Если бы я хотела, так могла бы иметь десять таких лапсердаков. Но он высмотрел себе Рузю. Лазал за ней всюду и ходил просто по пятам, как теленок за коровой, - закончила она со злостью.
- А матушка знает об этом?…
- Конечно, знает. Как только мы приехали, эта подлая Зоська немедленно помчалась к ней с доносом. Я просто не представляю себе, что будет, когда Рузя вернется из больницы. Ты-то ничего не знаешь, а я подслушивала в уборной, когда Рузю положили в прачечной. Сестра Модеста стояла над ней и говорила, говорила - столько наговорила, что ошалеть можно.
- Слушай, - начала я решительно. - Ты должна пойти в костел и всё рассказать ему. Он ничего не знает, потому что… - Я запнулась, но, преодолев стыд, храбро закончила: - потому что я думала, что он ведет речь о тебе, и отвечала ему всё наоборот. Он должен прийти через час. Хочешь, я побегу сейчас в костел и вызову оттуда Сабину?
Вызвать Сабину было нетрудно. Когда я предложила ей заняться после ужина мытьем посуды вместо того, чтобы чистить подсвечники, она немедленно и с радостью согласилась на такое заманчивое предложение.
Лежа в спальне на койке, я с нетерпением ожидала возвращения Гельки из костела. Наконец она пришла и начала молча раздеваться.
- Ну так что там?… - прошептала я.
Не дождавшись ответа, я скинула с себя одеяло и подбежала к ее койке. Она лежала скорчившись, уткнув голову в подушку.
- Всё рассказала ему? А он что?
- Завтра скажу тебе…
Она еще глубже зарылась головой в подушку и оттолкнула меня рукой.
На следующий день, идя после полудня с дровами из сарая, я неожиданно столкнулась в коридоре с Рузиным пареньком. Энергичным, решительным голосом он требовал, чтобы его пропустили к матушке-настоятельнице, с которой он желает поговорить лично. Но сестра Модеста слушала его требования с абсолютно бесстрастным, холодным выражением лица. Видя, что я приостановилась возле них и начала прислушиваться, она повернулась ко мне и сказала с плохо скрываемой злостью:
- Наталья, прошу немедленно идти в столовую.
Во время рекреации Гелька отвела меня в угол.
- Он был у матушки…
- Ты подслушивала? - обрадовалась я.
- Нет, не удалось. Сестричка прогнала меня из-под двери. Я увижусь с ним в нашей вечерней школе и тогда узнаю обо всем. Жди меня в прачечной.
Едва я переступила порог прачечной, как услышала возбужденный Гелькин голос:
- Ты знаешь, зачем он был у матушки? Хочет с Рузей пожениться!
- А матушка что? - придя немного в себя от удивления, прошептала я.
- Даже не дала ему докончить. Встала в четырех шагах от него - руки спрятаны в рукава, голову отвернула в сторону, словно один вид его вызывает у нее отвращение. Сказала только, что теперь Рузя должна мыслить лишь о том, чтобы вымолить у бога прощение за свой грех, и ни о чем более. А потом запретила ему входить в приют. Чтобы и не думал когда-либо снова зайти сюда. Понимаешь?… Он ужасно несчастливый кавалер. Представь себе, в больнице монахини не разрешают ему даже повидаться с Рузей…
- Не может быть! Ведь там же - санитарки!
- Глупая! Эти санитарки - тоже монахини. Они знают обо всем и держатся тех же взглядов, что и наши сестрички.
- Может быть, когда Рузя вернется, мы что-нибудь и придумаем для нее?
Однако Рузя к нам больше не вернулась. Прошло две недели. Однажды вечерам во время молитвы сестра Модеста сказала нам:
- Начиная сегодня, десять дней подряд будете читать утром и вечером по пять раз "Богородице дево, радуйся" за спасение души одной из вас, которая своим грехом потеряла милость божию.
И это было всё, чем приют наш почтил память Рузи.
Ее паренька я видела еще не раз. Убежденный в том, что Рузя спрятана где-то у нас, он дважды вламывался в приют, а когда монахини выбрасывали его, целыми часами выстаивал возле калитки. Люди, проходившие мимо, поглядывали на него с недоумением. Случалось, что и мы, несмотря на бдительное око сестры Модесты, проходили поблизости от него.
Однако, одержимый в своем упорстве, он не двигался с места, не обращал ни на кого ни малейшего внимания и продолжал терпеливо нести свою необычную вахту возле нашей калитки.
А потом он вдруг исчез. Рузю же монахини из больницы вывезли в другой приют, даже в другой город, - так, по крайней мере, сказала нам сестра Модеста.
Однако Гелька так долго и упорно увивалась за сестрой Доротой - сделала ей ночные туфли, выскоблила до блеска прачечную и заштопала ее скуфью, - что та не выдержала, смягчилась и поведала Гельке страшную тайну, которая потрясла нас.
Оказывается, Рузя сбежала из больницы, и никто, нигде больше ее не видел. Монахини боялись придать этому щекотливому делу широкую огласку и потому отказались от поисков сбежавшей.
С тех пор, когда сестра Модеста во время молитвы произносила суровым голосом: "За грешную душу, которая обманула доверие бога, - пять "Богородице дево, радуйся…" - тотчас же Гелька, я и Йоася, по обоюдному сговору, мысленно добавляли сочиненную мною просьбу, с жаром и сердечным волнением:
"Помоги, господи боже, встретиться ей со своим парнем! Сделай так, чтобы никогда больше не затянули ее в приют! Смилуйся, боже, над нею, спаси ее от сестер и не делай ее монахиней!"
***
- Нет ничего более прекрасного, чем призвание божие, когда господь сам стучится в душу и зовет ее к себе, - сказала нам однажды сестра Модеста.
Это было как раз после того, как мы вернулись от вечерни и монахиня была в самом хорошем расположении духа и даже склонна к возвышенным рассуждениям, что с нею время от времени случалось.
- А как его можно почувствовать? - спросил кто-то.
- Это тайна между богом и душой.
- Ну хорошо, - рассуждала вслух Йоася. - А если бы, к примеру, у меня было такое призвание, то как бы я о нем узнала?
- Узнаешь его по особому состоянию, в каком будет находиться твоя душа. Призвание может прийти неожиданно. Бывает так, что человек, совершенно далекий от мысли о пострижении в монахи, в один прекрасный день начинает вдруг испытывать непреодолимое тяготение к этому и ни к чему иному. В его существе происходит что-то необыкновенное. А этим как раз бог и дает знать, что он избрал эту душу для себя, что требует ее непременно. Он словно нацепляет ее на крючок, с которого душа уже соскочить не может.
Мы слушали и согласно кивали головами. Значит, сестра Модеста пошла в монастырь, почувствовав к этому свое глубокое призвание. Так, во всяком случае, утверждала сестра Юзефа. И что такое особое господь бог мог усмотреть в ней, что потребовал ее непременно к себе?
Мы молчаливо удивлялись непонятным вкусам господа бога.
В ту же ночь Йоася присела на мою койку и испуганным, голосом сказала:
- Мне кажется, что я услышала свое призвание.
- Не может быть!
- Да, так, - процедила Йоася, дрожа от волнения. - Ведь сестра Модеста говорила, что это может прийти совершенно неожиданно. Что же мне делать?
- Да ты подожди! Откуда ты знаешь, что это именно и есть призвание?
- Я чувствую себя так странно, как никогда еще в жизни не чувствовала.
- Никогда в жизни так не чувствовала?
- Нет, подожди! Может быть, раз или два в жизни и было у меня что-то подобное. Но тогда я не знала, что это и есть божье призвание.
- Ну и что же?
- И вот снова пришло оно ко мне… Сегодня ночью…
- А сейчас?
- Совершенно не проходит. Всё хуже. Ой, ой, никогда я еще не чувствовала себя так! - пожаловалась она со стоном.
Меня вдруг осенила мысль, что, может быть, и ко мне когда-нибудь уже приходило божественное призвание, только я не знала о нем. Поэтому я спросила с любопытством:
- А где ты его больше всего чувствуешь?
- Да везде, во всем. В голове, возле сердца, в ногах. Но я не хочу иметь призвания! Ох, хоть бы до утра прошло у меня оно!
- А что ты станешь делать, если не пройдет и сестра Модеста заметит, что к тебе пришло призвание? Должна будешь пойти тогда в монахини? Верно?
- Ни за что на свете! - всхлипнула Йоаська. - Пойду выпью воды. Может быть, пройдет. Да помолюсь, чтобы господь бог взял назад это призвание.
На другой день после вечерней молитвы девчонки, как обычно, покидая часовню, собирались взяться за выполнение различных поручений. Только одна Йоася не двигалась с места и продолжала упорно стоять на коленях. Это обратило на себя внимание сестры Модесты.
- Почему Йоася всё еще на коленях?
- Потому что она молится за божественное призвание, - тут же съехидничала Зоська, которая была посвящена во всю эту историю.
Девчонки начали громко смеяться, но сестра Модеста тут же утихомирила их и, обращаясь к Йоасе, сказала необычайно ласковым и доброжелательным тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36