- Так я вот именно хочу попрощаться с паненками…
Не сказала - «с подругами», но - «с паненками». Словно, потеряв в городе работу, она одновременно с этим потеряла также надежду и мужество считать себя равной с другими девушками, приходившими в «Клуб молодых полек».
- Прошу угощаться, - повторяла она, протягивая клубисткам сумочку, полную конфет.
Девушки конфузливо брали леденцы и с любопытством заглядывали Марысе в глаза. Когда подошла очередь Аниели, то она воскликнула прочувствованно:
- Спасибо, Марыся! Спрячь себе лучше это на дорогу!
- У меня есть на дорогу другая сумочка, - возразила с чувством собственного достоинства Марыся. - Пусть себе угощаются паненки.
- А ведь больше уже не увидимся, Марыся, - тяжело вздохнула сухопарая клубистка, как только поднесла ей Марыся сумочку с леденцами, желая, видимо, этим вздохом отблагодарить девушку за угощение.
- Везде теперь увольняют…
- У нас из лавки двоих уволили. Так плакали, так плакали, что просто страх.
- Ого! Да это же хорошо, что только двоих. Нашу парикмахерскую хозяин совсем закрыл и всех нас выкинул на улицу. Я пока пристроилась у сестры, а что дальше будет, - не знаю.
- Это хорошо еще, когда имеешь сестру. А вот я - одна, и никого-то у меня нет. Работаю я в почтовой экспедиции, но начальник уже предупредил, что нас там слишком много торчит. Когда меня выгонят, то куда же, интересно, мне деться?
- Встретишь на улице принца. Он тебя возьмет…
Клубистки как-то неприятно рассмеялись. Замолчали. Марыся, натянув на себя плащ, прощалась, обходя всех по порядку.
- До свидания!
Луция придержала ее руку в своей.
- Может быть, хочешь, чтобы мы от твоего имени передали что-нибудь пани председательнице?
Марыся на минуту задумалась, а потом, показывая в сторону брошенной на стул тиары, сказала с добродушной, хитроватой улыбкой:
- Пусть Луция передаст пани председательнице, что эту корону я оставляю вашему клубу на память.
Когда за Марысей захлопнулись двери, Аниеля воскликнула:
- Вот вам и получается, что в тихом омуте черти водятся! За словом в карман не полезет!
- А я вам говорю, что она никуда не уезжает. Ей просто наш клуб уже надоел, но она не знала, как бы от него избавиться.
- И она права. Очень много дал ей этот клуб!
- Я записалась в него потому, что думала: ну, через такую шикарную графиню куда проще будет получить какое-нибудь место! Да как бы не так!
- А я тоже охотно поступила бы так же, как Марыся, да боюсь обидеть панну Кристину. Еще подумает, что я презираю ее клуб, что я просто капризуля или безбожница. Ведь потом за всё это придется поплатиться. Такие пани могут сделать всё, что захотят. С моей сестрой так вот и было. Она выписалась из содалиции, а ксендз-катехета ей сразу и говорит: «Бог тебя теперь не пощадит». Ксендз поговорил с господами, у которых сестра жила, и они отобрали у нее работу. Хотя перед этим они даже любили ее, а госпожа отдавала ей свои поношенные чулки. Еще совсем хорошие: только пятки нужно было заштопать…
- А ну-ка, приятельницы, дайте-ка, наконец, покой! - крикнула вдруг хорошенькая брюнетка со вздернутым носиком. - Мы приходим сюда; почему бы нам и не приходить? Ведь за место в кино надо платить, а тут мы сидим бесплатно. Скучновато? Что ж поделаешь. В конце конца» мы же не обязаны заниматься только чтением «Голоса Кармеля», верно? Достаточно изображать, что мы это делаем. Она вон выдумала конкурс на салфетку с дыркой. Может быть, выдумает что-нибудь и поинтереснее. Но ведь она же нам говорила, что не воспрещает устраивать и танцевальные вечера.
- Ну и что ж, что говорила? Она могла что угодно сказать. Мой кавалер был однажды тут со мной, а потом всё смеялся, что в помещении нашего клуба пахнет покойниками, и говорил, что его ноги здесь больше никогда не будет!
- Подождите! Нельзя же одновременно говорить сразу обо всем. Я вот одно только хотела бы знать: какая же на самом деле наша председательница - хорошая или плохая?
- Она хорошая, хорошая! - горячо воскликнула Аниеля.
- Потому что дает тебе каждый раз злотый за то, что относишь ей платья на дом?
- И вовсе нет! - Аниеля сильно покраснела. - Но она не капризничает, не унижает людей, как некоторые клиентки магазина. А сколько делает она для бедных! Я-то знаю, потому что, когда есть у меня после полудня свободное время, я хожу вместе с нею к тем, которых она называет подопечными. Как-то она сама мне рассказывала об одной подопечной, которая плакала, что вся ее семья без обуви, а на деле, когда Кристина ее посетила, оказалось, что в этой семье две пары хороших мужских башмаков и пара детских сандалий. Если бы на месте Кристины был кто-нибудь другой, то немедленно донес бы в комитет, и такую врунью, как эта плакса, исключили бы навсегда из списков подопечных. Кристина сама мне говорила, что есть у них такие усердные пани…
- А она что же сделала?
- Ничего. Еще дала той мошеннице талон на кило крупы. А мне сказала, что надо быть очень добрым, чтобы добровольно оказывать помощь людям, которые из-за нужды не гнушаются обжуливать своих же близких.
- Вот вам! Видели? Графиня доверяет свои сокровенные мысли нашей Аниельке! Ну, и что же она тебе еще сказала?
- Что она может мне доверять? - вспылила Аниеля и снова покраснела. - Я прихожу к ней с примеркой, так вот мы и говорим тогда о том о сем. Недавно мы шили ей вечернее платье из бархата, длинное - до самой земли. Великолепное платье! Кристина как раз примеряла его перед зеркалом, и вот зашла у нас речь о подопечных. Я выразила удивление, что хочется ей ходить по всяким беднякам. А она ответила мне, что много над этим думала и пришла к убеждению, что те, кому господь бог много дал, обязаны помогать бедным… Видели бы вы, как шло к ней то платье! В домашней обстановке она любит хорошо одеться и носит изящные перстни. А сюда приходит всегда одетая так скромно, чтобы не доставлять нам огорчения. Другая бы совершенно с этим не считалась. Но Кристина очень деликатна…
- Безумно деликатна… - проворчала одна из девушек.
- Не перебивайте! Рассказывай, Аниеля, дальше, - крикнула хорошенькая брюнетка со вздернутым носиком. - Я чертовски люблю такие истории! Как будто я читаю увлекательный роман о двойной жизни графини. Одна - светская, с перстнями на пальцах, а другая…
- Какая это такая двойная жизнь? - возмутилась Аниеля. - Ты что, с ума сошла, что ли? Это очень благородно с ее стороны, что она ходит к бедным. И нужно иметь святое терпение, чтобы сладить с ними. Однажды сама Кристина сказала мне: «Знаешь, Аниелька, этим людям нельзя доверять. Их набожность мимолетна, а искренность - притворна. Чтобы получить лишний талон на что-нибудь, они готовы на любую ложь». И она права! Они целуют ей руки, а в глазах у них такая ненависть, словно они хотят спустить ее с лестницы.
- Совсем не удивляюсь их желанию, - буркнула сухопарая клубистка.
Аниеля вытаращила на нее глаза:
- Как это?… Ведь она помогает из своего кармана. Но все состояние раздать, ясно, не может, потому что чем же сама тогда жить будет? Достаточно того, что она помогает кое-кому деньгами. Вот, если не верите, спросите Луцию. Она подтвердить может. Правда, Луция?
Я припомнила о тех пятидесяти злотых, которые были пожертвованы графиней, и мне сделалось как-то не по себе. Но Луция ответила Аниеле очень хладнокровно:
- Трудно требовать, чтобы Кристина была лучше того добродетельного юноши из евангелия, который, услышав: «Раздай всё, чем владеешь», повесил нос на квинту. Кристина не вешает носа, но она организует клубы для бедных паненок. А по сути дела, между обоими нет большой разницы.
По лицам девушек было видно, что они не поняли, о чем идет речь. Я тоже ничего не поняла. Да и в самом деле - что общего мог иметь юноша из евангелия с паненками из «Клуба молодых полек»?
- Ну и что? А ты бы хотела, чтобы такой клуб, как наш, вовсе не существовал?
- Клубы для девушек-работниц должны существовать. Но только не по прихоти разных филантропок и добродетельных графинь.
- Но ведь если бы не Кристина, то его и вовсе не было бы! - с триумфом воскликнула Аниеля.
- Знаю об этом. - Луция нахмурила брови и после минутного молчания гневно добавила: - Именно это-то и плохо. Мы сами, а не Кристина, должны руководить своим клубом.
- А чем будешь платить за помещение?
- Помещение это ничего не стоит. Я случайно узнала об этом от управляющего домом. Хозяин отказался от платы и пожертвовал помещение Кристине из христианского милосердия. Он считает это благородным общественным поступком.
- Такой общественный поступок он мог сделать для графини. Но спрашивается, а что он может сделать для нас? - заметила клубистка со злым, неприветливым лицом.
- А откуда возьмем мы деньги на оплату освещения?
- А на городской налог с аренды?
- Или для подписки на газеты и журналы?
- Если бы все мы сложились… - начала Луция.
- Любопытно, из каких средств? - отрезала сухопарая. - Разве что кто-нибудь из вас имеет припрятанные в чулке деньжата. Да только ни от кого из вас что-то грошами не пахнет.
Остальные клубистки смущенно молчали. Луция, поднимаясь со стула и берясь за свой плащ, сказала:
- Если хотите, то я возьмусь от вашего имени сообщить Кристине, что мы хотим создать свой самостоятельный коллектив, сами составлять программы своих собраний и разрабатывать планы на будущее. В наш коллективный фонд я могу выделить, - тут щеки ее слегка зарумянились, - пять злотых. Может быть, правда, вы предпочитаете и дальше поигрывать в домино, раз в месяц слушать концерты слепого скрипача да клеить дурацкие шапки. Если это вам нравится, тогда прошу покорно. Развлекайтесь так и дальше.
Воцарилось длительное молчание. Наконец кто-то из девушек сказал:
- И всегда-то ты такая скорая. А еще неизвестно, не обидится ли пани Кристина. Мы должны всё это хорошенько продумать.
Я взглянула на хорошенькую брюнетку со вздернутым носиком, а она, подмигнув мне, весело воскликнула:
- Когда тылы капитулируют, фронту нет смысла продолжать борьбу! Ничего не предпринимай со своей затеей, Луция. Ты уже собираешься домой? Тогда подожди минутку. Пойдем вместе.
Таким образом, мы возвращались домой втроем: Луция, Людвика и я.
Город после прошедшего недавно дождя был холодным и хмурым. На мокром асфальте плавали желтые огни. Идя по краю тротуара, я присматривалась к моим спутницам. Обе они были одинаково стройные и изящные. Мужчины, из которых ни один не взглянул на меня (это из-за того, что на мне школьный форменный берет, - утешала я себя), засматривались на них.
Появился ветерок, становилось всё холоднее. Фонари раскачивались, а в такт их качанию по стенам домов беспрерывно ползали тени.
«Что бы мне быть одной из них - Людвикой или Луцией! Нет, лучше Людвикой… Иметь такие блестящие глаза, тонкую, ироническую усмешку на хорошеньких губах, такой решительный и легкий шаг! Тогда и на меня бы оглядывались… Как должна быть она счастлива, имея такое светлое лицо и такие мягкие, волнистые волосы! Она никогда не будет носить ни очков в проволочной оправе, ни жестких, как солома, косичек. Идя по улице, она не обрызгается грязью, а шарфик не скрутится у нее на шее в какой-то несуразный узел».
Я почувствовала отвращение к себе и, глядя на смеющееся лицо Людвики, ловила на лету ее слова, обращенные к Луции:
- Поиздевалась ты над ней со своим аистовым гнездом. Однако на будущее учти: слишком много ты болтаешь в клубе и слишком откровенно. Некоторые из клубисток - не буду указывать на них пальцем - попробуют извлечь выгоду из этого. Ты, наверно, заметила, что Кристина сильно охладела в чувствах к тебе. Если бы ты на каждом шагу расхваливала клуб и во весь голос посылала благодарения господу богу, - о, тогда было бы иначе! Тогда ты стала бы любимицей Кристины.
- Разве ты не ожидаешь… - начала Луция.
- Вот именно! Я совершенно не жду, чтобы она изменила свое поведение. И потому смотрю с любопытством, чем всё это кончится. Свет одобряет цинизм и мирится с бахвальством и пустой болтовней. Поэтому будем циничны и болтливы. В то время, когда я хлопотала о приеме меня в Торговую академию и верила, что бедная девушка также может получить образование, я видела в человеке благороднейшее из созданий. Но с той поры, как я пошла в аптеку мыть посуду и растирать мази, я вижу в нем карлика, надменного, когда он богат, и пресмыкающегося, когда он беден. Скажи мне, какие же у меня могут быть возможности, когда нет у меня денег? Выйти замуж за какого-нибудь неудачника и вместе с ним мыкаться по белу свету? Или стать любовницей моего аптекаря да побольше тянуть из него денег? И - даю слово - я сделала бы это, если бы он не был таким толстым и противным!
- Тогда что же ты намереваешься всё-таки делать?
Людвика весело засмеялась:
- Не знаю. Пока что меня развлекает серьезная физиономия, с которой Кристина рассуждает о своем клубе. Бедняга! Если бы знала она, какие змеи вползли в это свитое с такой набожностью гнездышко! А тебе, Луция, говори со всей искренностью: не задирайся без толку. Кого ты хочешь убедить и вдохновить? Каких девчат? Припомни только, на кого они работают и за счет чего живут. Стригут ногти изящным дамам, прислуживают им за прилавком, завивают волосы, делают массажи, штопают дыры на чулках. Кристина знала, для кого организовывать клуб. Она проявила необычайную проницательность. Ни одна из этих девушек не взбунтуется против элегантной пани, прихоти которой дают им средства к существованию… Ну, а теперь будь здорова и попробуй жить так, как я тебе сказала: побольше цинизма и словоблудия, и свет охотно признает тебя своей. Доброй ночи!
Я разочарованно смотрела на удаляющуюся девушку, Цинизм и словоблудие! Милые вещи. И кого же это Луция должна обманывать? Меня, маму или своего агента? Где скрывался тот неумолимый противник Луции, по отношению к которому надо было быть шельмой? Людвика назвала его слишком громко - «светом». А ведь этот «свет» Луции был таким тесным: наше жилище, клуб, магазин колониальных товаров - вот и всё. Мама была к Луции добра, пани Кристина - приветлива, хозяйка магазина, где Луция работала, - тоже не плоха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36