Ко времени смерти судьи лишь одна Брайана имела к нему доступ.
– Если бы завтра кто-нибудь решил эксгумировать тело Брайаны Мерфи, то нашел бы труп семидесятитрехлетнего старика, умершего от сердечного приступа, – сообщила она. – Но самое трудное было бросить тень подозрения на возможных убийц. В первую очередь подозрение, естественно, падало на Алекса Кордеса, поскольку я с ним встречалась, и на Уэбба, потому что якобы украла у него жадеитовую подвеску.
Таким образом у Кальдерона появился мотив для моего убийства. Он стал вторым подозреваемым.
– А как же Блю? – спросила Мэри Фрэнсис. Ведь именно она втянула меня в это дело. Она знала, что ты жива?
– Нет. – Брайана покачала головой. – Своим расследованием она чуть не испортила все дело. Она решила, что в моей смерти виновен Уэбб, из-за того, что я рассказала ей в ночь «своей гибели». Мне удалось запугать ее и убедить, что это – дело рук Уэбба. Тогда она обратилась к тебе за помощью и запутала все еще больше. А когда Уэбб стал настаивать, чтобы именно ты сопровождала его на встречу с Кордесом, я уже не могла помешать этому. Мне оставалось только обеспечить твою безопасность. Трейси делала, что было в ее силах, пока ты оставалась на асиенде. Трейси тоже работает на меня.
Похоже, всем им в этот миг пришла в голову одна и та же мысль – инструкции Весельчака для Мэри Фрэнсис на асиенде едва не привели к смерти Уэбба.
Воцарилось неловкое молчание. Его нарушила Брайана, обратившись к Уэббу: – я только хотела защитить свою сестру и себя. Была уверена, что вы хотите убить ее, и, честно говоря, мне было бы гораздо спокойнее, если бы вас не стало. Я очень сожалею, что втянула вас во все это.
– Вы не могли не втянуть меня в это, – остановил он Брайану. – Я тоже охотился за Алексом Кордесом, и уже одно это заставило бы меня вплотную заняться расследованием вашей смерти, хотя бы только ради того, чтобы доказать его вину. А кроме того, все средства хороши.
Мэри Фрэнсис почувствовала, что они поняли друг друга, но сомневалась, что они станут близкими друзьями. Слишком много у них общего.
– Чем ты теперь займешься? – спросила она Брайану.
Брайана откинула назад огненно-рыжие волосы, солнечным нимбом обрамлявшие лицо.
– Кто знает? – пожала она плечами. – Возможно, я достигну огромной власти, оставаясь мертвой. Мгновение она всматривалась в лица Мэри Фрэнсис и Уэбба, потом улыбнулась и послала им воздушный поцелуй. – Вы заслужили медовый месяц. И счастье.
Стараясь справиться с нахлынувшими чувствами, Брайана потянула Африку за рукав, давая понять, что им пора идти. Но Мэри Фрэнсис не хотела расставаться с сестрой так быстро, ведь они только что обрели друг друга, – я увижу тебя еще? – спросила она.
– Попробуй от меня избавиться! – рассмеялась Брайана. – У меня будут тысячи лиц – официантка на первой годовщине твоей свадьбы, консультант-визажист в салоне красоты и даже гадалкана местном карнавале.
– Африка! – позвала Мэри Фрэнсис, когда они с Брайаной уже собирались уйти. – Помнишь загадку, которую ты мне загадал? Что сильнее всего на свете?
Нежный гигант приподнял бровь, изображая удивление, что Мэри Фрэнсис спрашивает его об этом.
– Я не смогу подсказать тебе Ирландка. Загадка приносит удачу только тому, кто сам отгадает ее.
– Постой, пожалей меня! Я с тех пор только об этом и думаю.
Африка заразительно рассмеялся:
– Тогда позволь задать тебе вопрос. Ты считаешь чугун крепким?
– Да, но…
– Т-с-с-с. – Он оборвал ее и дождался, пока она не настроилась слушать. Пока все не стали прислушиваться. – Ты, права, чугун крепок. Но кузнец сильнее, ты согласна? А что сильнее кузнеца?
– Любовь, – хором ответили Уэбб и Брайана.
– Любовь?.. – Мэри Фрэнсис обиделась на радостное веселье Африки. – Несправедливо! Я догадалась об этом сразу, как только ты задал мне, загадку.
– Догадалась, но отмела этот вариант, помнишь? – успокоил ее Африка. – Ты сказала, что это слишком просто.
Наверное, впервые в жизни Мэри Фрэнсис не хотела сдаваться без боя.
– Но как могла любовь помочь женам Синей Бороды?
– Ты считаешь, что жены недостаточно любили его. Возможно, если бы он сам любил сильнее, ему не понадобилось заставлять их доказывать свою преданность. – Глаза Африки сияли от удовольствия. – Кто сказал, что любовь проста?
С этими словами Брайана и Африка исчезли в дверях, и, как только они ушли, Уэбб притянул Мэри Фрэнсис к себе. Ее спина прижалась к его груди, и словно электрический разряд пробежал по телу Мэри Фрэнсис. Глупое сердечко учащенно забилось, и едва не подкосились ноги. Она уже было согласилась с Африкой, но теперь задумалась. Если любовь сильнее всего, отчего она испытывает такую слабость?
Но спрашивать было некого, да, похоже, и незачем.
Уэбб уже повернул ее лицом к себе и наклонился, чтобы поцеловать. Мэри Фрэнсис вздрогнула как от электрического разряда. Губы Уэбба источали неимоверную энергию, она возбуждала, причиняя сладостную боль. «Если это слабость, – осенило Мэри Фрэнсис, – то я должна быть сильнее». В Мэри Фрэнсис вдруг проснулось любопытство. Неожиданно для Уэбба она отстранилась от него.
– Что случилось? – Уэбб почувствовал себя весьма неуютно, словно его рассматривали под увеличительным стеклом. – Ты хочешь узнать что-то обо мне?
Не что-то, а очень многое! Начиная с того, что Мэри Фрэнсис понятия не имела, кто он такой. Она ничего не знала ни о его прошлом, ни о его настоящем. Он вполне мог быть и правительственным агентом, и оперативником, работающим под «крышей».
Но если говорить честно, ей необходимо было задать всего два вопроса. Правда, первый особого значения для нее не имел. Ей хотелось задать его больше для порядка.
– Ты шпион?
Хмурое выражение лица Уэбба сменилось осторожной улыбкой.
– Видишь ли, если считать работу на итальянское министерство иностранных дел шпионажем, то ответ будет утвердительный. – Мэри Фрэнсис удивленно молчала, и он пояснил: – У итальянцев лучшие кадры в отделе, занимающемся предметами искусства. Я уже много лет работаю на них, да и на другие правительства тоже. А к последнему заданию имеет непосредственное отношение министерство финансов США.
Как ни была удивлена Мэри Фрэнсис, она была в состоянии примириться с тем, что Уэбб – шпион. Но с чем она совершенно не могла смириться, так это с неясностью собственной судьбы. Это был второй и последний вопрос, который она просто обязана задать прямо сейчас. Ответ на него жизненно важен для нее. Она чуть помолчала, прокашлялась и, глубоко вздохнув, спросила:
– Мы действительно женаты?
Глава 28
Прошло три месяца…
– Благословите, святой отец, я согрешила.
Приглушенный голос доносился до преподобного отца Рика Карузо сквозь перегородку кабинки для исповеди. В современных католических церквях таких кабинок уже нет, но эта церковь была очень старой, и Рик хотел сохранить все в неприкосновенности.
– Я готов выслушать вашу исповедь, – отозвался он, пригибаясь ближе к перегородке. Голос был очень знакомый, но, возможно, ему просто мерещится. Эта женщина не может быть Блю Бранденбург. Он не видел ее со дня свадьбы Уэбба и Мэри Фрэнсис, состоявшейся два месяца назад здесь, в церкви Рика. Но Блю в тот день вела себя непонятно таинственно. Она сказала ему, что занимается общественными делами, но не уточнила, чем именно. Больше он ее не видел и ничего о ней не слышал. – Что вы совершили? – спросил он женщину.
– Я поступила плохо во имя благого дела.
Во рту у Рика стало совсем сухо. Голос, несомненно, принадлежал Блю. Но что привело ее сюда? Что она натворила?
– Это может искупить вашу вину, – отозвался он, – но все же я хотел бы услышать о прегрешении.
– Мне очень стыдно.
– Что вы совершили?
– Я помирилась со своей матерью.
– Что? – Непритворное изумление в его голосе говорило, что он был готов услышать все, что угодно, только не это.
– А вы что подумали? – … с обидой спросила она. – Что я опять стала торговать своим телом?
– Блю… – Он наклонился вперед и ударился лбом о перегородку. Голос его звучал тихо, подавленно.
– Что ты здесь делаешь?
– Исповедуюсь. Я же призналась, что совершила плохой поступок.
– Помирившись с матерью?
– Да, я солгала. Я сказала ей, что люблю ее, но это неправда. Я ее терпеть не могу.
Ему хотелось смеяться, но Блю говорила совершенно серьезно.
– Может быть, тебе хотелось восстановить нормальные отношения с ней?
– Нет, мне нужны были деньги.
– Да, это плохо. Но зачем?
– Чтобы передать их вам. – Из-за перегородки раздался приглушенный смех, а у Рика зародились подозрения.
– Блю, какого черта ты здесь делаешь?
– Следите за языком, падре, – предостерегла она. – Bы сейчас разговариваете с живым ангелом милосердия. Я только что собрала по подписке полмиллиона баксов на свою любимую благотворительность – на церковь отца Карузо. У меня письменное обязательства банков, компьютерных компаний, сети продуктовых магазинов, сети быстрого питания – чего угодно. Они все жаждут оказать финансовую поддержку твоей программе обучения местных ребятишек компьютерной грамотности. – Голос ее звенел от возбуждения. – Ну как, звучит неплохо?
– Звучит… как чудо… – У Рика в горле застрял комок, он едва мог говорить. – Как тебе удалось?
– Я пришла к мамочке с раскаянием, и она обзвонила всех своих богатых дружков из списка «Пятьсот удачливых». Оказалось, что они все ужасно боятся организованной и малолетней преступности. Они пришли в восторг от идеи занять чем-нибудь слоняющихся без дела подростков. Вот так-то, падре.
– Не знаю, как благодарить тебя, Блю. – Голос его, казалось, вот-вот сорвется. Рик не знал, что сказать еще. Правда, не знал. Благодарности, извинения и всякая такая сентиментальная чепуха всегда давались ему с трудом, особенно с Блю.
– Не стоит благодарности, я занималась этим с удовольствием. Чувствовала себя Робин Гудом в юбке.
Она удовлетворенно вздохнула и на мгновение умолкла, ровно настолько, чтобы Рик успел понять, что она действительно ангел, посланный ему небесами. Ему надо просто взглянуть на то, что она совершила, на то, как она изменила его жизнь. – Ты там в порядке? – спросила она.
– Все отлично! – У него перехватило горло, но он повторил: – Все отлично.
– Так… что же было между нами? – спросила она после долгого молчания. – Похоть или любовь?
– Любовь, – внезапно севшим голосом ответил Рик, – несомненно. Мгновенная, жаркая., чистая, как пламя зажженной спички.
– Но она прошла? Догорела?
Рик призвал на помощь твердость и устойчивость своей веры.
– Она должна пройти, Блю. Ты дала мне возможность изменить и спасти множество жизней. Я нужен этим ребятишкам именно такой –, священник, духовный отец, а иногда и просто как отец.
– Ты прав, конечно. – Голос Блю звучал натянуто и грустно, но не безнадежно. – Ты изменишь их жизнь. Я не сомневаюсь.
– А ты? Чем займешься ты? – Улыбка согрела его слова. – С благотворительностью ты покончила?
– Отправлюсь на поиски волшебника в компании со своим другом Кардиналом. Помнишь Кардинала Фэнга? – Громкое «мяу» подсказало ему, что кот в кабинке, вместе с Блю. Рик подумал, что на этот счет существуют какие-то правила, но кто он такой, чтобы настаивать на них, да и когда Блю Бранденбург подчинялась правилам? – Делай добро и помни, что ты уже изменил кое-кого, – пылко сказала Блю. – Меня. Я стала лучше, Рик, благодаря тебе. Эта сумасшедшая дамочка, которая отбирает деньги у богатых и отдает их церкви, без тебя никогда бы не стала такой. – Она рассмеялась, а потом вдруг в ее голосе послышались слезы. – Боже, благослови нас обоих!..
Дверь кабинки открылась и закрылась. Стук ее каблучков затих, смешавшись с шумом уличного движения, солнечный лучик ворвался в кабинку.
Деревянная скамья, застонала под Риком. Он опустился на нее, сознавая, что на следующей исповеди ему придется сознаться в грехе, взятом на душу. Он солгал.
Спичка, которую зажгла Блю, зажгла в его душе свечу, которая, теперь будет гореть до последних его дней. Он всегда будет любить эту женщину, будет хранить ее страсть в своем сердце и поэтому будет творить добро.
Он теперь должен творить добро. Он обязан этим им, обоим, ей и себе… и Богу.

* * *
Прошло семь лет…
Голос звучал пронзительно чисто в утреннем воздухе, голос ребенка – нежный, как летний ветерок, донесший его до Уэбба. Он уронил фотографии, которые держал в руках, и поднялся из-за письменного стола. Детское пение потрясло его. Он подошел к двери, зацепившись по пути за что-то брючиной, и отшвырнул с дороги стул. Сердце его бешено колотилось.
Кто там поет так пронзительно чисто?
Офис Уэбба располагался в южном крыле английской усадьбы, которую они с Мэри Фрэнсис купили вскоре после свадьбы. Художественные сезоны требовали его постоянного присутствия в Лондоне – и летом, и осенью. Им хотелось, чтобы детям было где побегать и порезвиться. Старая усадьба в стиле Тюдоров стала прекрасным выбором. Мэри Фрэнсис назвала ее «Зимняя роза».
Пение, которое услышал Уэбб, доносилось с восточной стороны, где пышно цвели розы. Все окна второго этажа были открыты настежь, дом Был полон упоительных ароматов. Уэбб шел по узкому коридору в спальню, которую он занимал с Мэри Фрэнсис.
Она стояла на балконе, и, у Кальдерона сладостно защемило сердце, когда он увидел, как легкий ветерок приподнял воротник ее блузки и играет в темных прядях. До сих пор, стоило ему увидеть ее, у него щемило сердце и вспыхивало желание, такое чистое, что казалось святым. Они вместе почти семь лет, а он не может смотреть на нее равнодушно. Она по-прежнему возбуждает и душу его и тело, наполняет томлением.
Мэри Фрэнсис смотрела в сад. Их маленькая темноволосая дочка Эйприл пела своему рыжему псу так, словно он был принцем, пришедшим, чтобы вызволить ее из высокой башни. Это была песня из ее любимой диснеевской «Белоснежки». Голос пятилетней девочки дрожал от полноты чувств.
Звуки его разбередили душу Уэбба.
– Остановить ее? – спросила Мэри Фрэнсис. Она вопросительно посмотрела на мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47