А еще ей нравились решительные женщины. К счастью, похоже, с этим у Мэри Фрэнсис все будет в порядке. Она удивила Блю в тот день, когда с готовностью согласилась на интервью с Кальдероном вместо нее. Блю подозревала, что Мэри Фрэнсис движет чувство вины по отношению к сестре, но все обстояло не так просто. При одном упоминании имени Уэбба Кальдерона она обмирала. Если он пока еще и не овладел ее помыслами безраздельно, то это дело времени, желает она этого или нет.
В тот день, когда они наконец договорились обменяться ролями, Блю отправилась к Мэри Фрэнсис домой. Мэри Фрэнсис занимала крошечную квартиру – клетушку в нескольких кварталах от церкви. Блю сразу же вытолкала ее в ванную, поставила перед зеркалом и вознесла благодарственную молитву косметической фирме «Макс Фактор».
Кажется, молитва дошла по назначению.
Блю едва тронула ее лицо косметикой, а результат оказался потрясающим. Кожа Мэри Фрэнсис напоминала тончайший фарфор. Добавьте к этому великолепные скулы и, конечно, глаза. Эти глаза приковывали к себе и изумляли. Неужели это экзотическое создание и в самом деле так чопорно, как кажется? Даже Блю хотелось узнать ответ. Оставалось только придать сносный вид волосам, тогда она почти добьется цели. Цвет волос Мэри Фрэнсис не поддавался описанию. Их каштановый отблеск напоминал Блю о виноградниках Бургундии. Но когда она сказала об этом Мэри Фрэнсис, та лишь пренебрежительно покачала головой:
– Они же не светлые. Мужчины любят блондинок, разве не так? По-моему, это у них на генетическом уровне.
– Только не Кальдерон, – заверила ее Блю. – Он заказал длинные темные волосы и невинность. Это твой портрет, малышка. Если бы пошла я, пришлось бы надеть парик и заклеить рот.
Длинные темные волосы и невинность.
Рука Мэри Фрэнсис взлетела к горлу, Блю, пристально посмотрела на нее. Мэри Фрэнсис смутилась собственной горячности и постаралась мигом выбросить все мысли об Уэббе Кальдероне из головы. Что касается цвета ее волос, ей самой он напоминал цвет клюквенного желе, которое в монастыре готовила сестра Мэри Маргарита на Рождество. Мэри Фрэнсис совершенно не понимала, как этот цвет может нравиться, не важно кому – мужчине, женщине или какой-нибудь твари, особенно на голове. Вот у Брайаны были действительно роскошные светлые волосы, чем-то напоминающие клубничное мороженое, да и выглядели они очень сексуально. Наверное, от одного прикосновения к ним мужчинам казалось, что они падают в бочку с медом и тонут в ней.
Мэри Фрэнсис подумала, что ее старшая сестра, вероятно, была идеальной сопровождающей. В семье Мерфи девочек с самого рождения готовили трезво глядеть на жизнь. Воспитавший их отец жестко делил всех женщин на две категории – мадонны и проститутки но, в сущности, никакой разницы между этими категориями не было.
Их мать, Абигайль, возведенная мужем в ранг святой, несомненно, выполнила свое женское предназначение, родив ему одну за другой двух дочерей. Но потом подхватила воспаление легких и скоропостижно скончалась. «Хорошая была жена, – со слезами на глазах и болью в сердце сокрушался он еще много лет после ее кончины. – Праведница».
Мэри Фрэнсис от рождения была предназначена роль мадонны, и, значит, у Брайаны не было иного выхода, чтобы не остаться в тени младшей сестры. Так что все объяснялось довольно просто, только вот теперь Брайаны не было, и в семейном «штатном расписании» Мэри Фрэнсис предстояло занять вакантное место проститутки.
Возможно, даже и к лучшему, что Майкл Бенжамин Мэрфи умер. Он крепко спал в своей рыбацкой лодке и не заметил, что она протекает и тонет, утверждал егерь. По крайней мере он уже никогда не узнает, что обе дочери осквернили его представление о порядочной женщине. Так утешала себя Мэри Фрэнсис. Потребность отца признавать только крайности – добро и зло, хорошо и плохо, – несомненно, помешала бы ему понять, что именно желание порадовать отца и заслужить его любовь определило их жизнь, Он, вероятно, заявил бы, что это проделки дьявола.
– Расскажи мне об агентстве, на которое работала Брайана, – Мэри Фрэнсис внимательно наблюдала за тем, как Блю вынимает последние заколки и волосы свободно рассыпаются по плечам.
– Оно называется «Вишенки»…
– «Вишенки»?
Блю, казалось, не удивило любопытство, прозвучавшее в голосе девушки. Взяв с полочки щетку для волос, она объяснила:
– У некоторых сопровождающих на внутренней стороне лодыжки даже сделана татуировка в виде грозди вишен. Понятия не имею, кто в агентстве решает, кому делать татуировку, и что эти вишни означают. У Брайаны была такая татуировка, у меня ее нет, но зато мне повезло в другом – я попала в их косметический салон. Это был настоящий праздник плоти.
– Праздник плоти? – На сей раз Мэри Фрэнсис чуть не свалилась с табуретки.
– Нет-нет, совсем не то, что ты думаешь. Но что они делают с твоим телом! Выходишь оттуда и вся светишься, даже поверить трудно.
– Словно заново рождаешься?
– Хочешь верь, хочешь нет, но именно так. Само место похоже на греческий храм; а уж как с тобой носятся – нет, это надо видеть своими глазами. Там такая красота, так просторно – настоящая сказка!
– Просторно? Сказка? – Мэри Фрэнсис украдкой оглядела свое жилище и улыбнулась.
Обстановка в ее маленькой двухкомнатной квартирке была давно вышедшей из моды и дряхлой; в крошечной ванной с потрескавшейся фаянсовой раковиной вечно протекали резные медные краны. Однако когда Мэри Фрэнсис снимала эту квартиру, она меньше всего думала о красоте. Просто ничего другого не могла себе позволить. Бывшие монастырские послушницы занимают далеко не самое высокое место в мирской табели о рангах.
– Должна сказать, требования в агентстве не уступают монастырским по строгости, – Блю старательно расчесывала волосы Мэри Фрэнсис. – Что касается культуры и этикета – здесь они настоящие фанаты.
Не дай Бог, чтобы их высокопоставленные клиенты попали в неловкое положение! Девушкам из сопровождения не разрешается принимать подарки, употреблять алкоголь и наркотики, носить на работе слишком вызывающую одежду.
Мэри Фрэнсис поежилась – щетка царапнула кожу. Либо Блю значительно сильнее, чем можно подумать, глядя на ее гибкую угловатую фигурку, либо очень взволнована.
– Мы говорим о службе сопровождения, я правильно понимаю?
– Да, только о такой ты еще не слыхала. – Блю рассмеялась. – Здесь не поощряют шпильки и накладной бюст, недопустима даже броская бижутерия, а уж браслет на ноге воспринимается как оскорбление вкуса.
От незажженных свечек в жестянках, разрисованных осенними листьями, нежно потянуло корицей.
Такие дарственные свечи своими руками делали монахини Святой Гертруды, чтобы поддержать орден но Мэри Фрэнсис пришло в голову добавлять в них ароматизаторы. Она обожала запах корицы и всегда носила пакетик у себя в сумочке.
– Да, в монастыре выпадали и хорошие деньки!.. – ностальгически вздохнула Мэри Фрэнсис. – Однажды, в праздник Всех Святых, мы так основательно приложились к вину из одуванчиков, что матушка показала нам свою коллекцию фаллосов, которую она собирала по всему свету, когда работала в миссиях. Трудно представить, чтобы она подняла шум из-за ножного браслета.
Уж, во всяком случае, такой, какой был, когда матушка обнаружила, что Мэри Фрэнсис и еще несколько послушниц «позаимствовали» один из этих фаллосов – самца бизона, – эбонитово-черный, огромный и окаменевший.
Блю продолжала рассказывать об агентстве, и тут Мэри Фрэнсис внезапно осенило: Блю и не подозревает, что она до сих пор ни разу не спала с мужчиной, но желание просветить подругу у нее не возникло. Мэри Фрэнсис еще и сама не до конца понимала почему, но ей уже хотелось согласиться на авантюру, которую предложила Блю. Лгать себе не имело смысла – она с нетерпением предвкушала перемены в собственной судьбе, остальное отошло на второй план. И потом, по словам Блю, она вовсе не была обречена на секс в определенное, заранее назначенное время, предполагалось взаимное желание клиента и сопровождающей его девушки. Если девушка соглашалась на секс, оплата ее услуг резко возрастала. Мэри Фрэнсис была уверена, что ввязывается в эту историю не ради денег, и надеялась, что сумеет избежать того, о чем так горячо молилась в ордене Святой Гертруды.
Мэри Фрэнсис вдруг заметила, что приглушенный звук капающего крана задает ее мыслям жесткий ритм, будто запуская обратный отсчет времени в ожидании неведомого. Возможно, самой жизни. Она могла бы протянуть руку и потуже завернуть кран, но это уже ничего не меняло.
– Расскажи мне лучше о дневнике Брайаны, предложила она. – Где ты его нашла? Что в нем было?
– Тебя интересуют подробности? – Блю, казалось, испугалась.
– Ну да, подробности. Вряд ли Кальдерон нанимал девушек стирать себе белье. Думаю, будет неплохо, если я узнаю, что мне предстоит.
За деловым тоном явственно слышалось сжигавшее ее любопытство. Иначе и быть не могло: ведь она собиралась сдаться силам зла. Но дело не только в этом. Если ее впечатление от живого, во плоти Кальдерона будет хотя бы отдаленно напоминать то, которое он произвел на нее с телеэкрана, тогда ее ждут приключения, какие и не снились. А ведь Мэри Фрэнсис всегда обладала богатым воображением.
Внезапно помрачнев, Блю положила на место щетку, вынула из своей косметички электрические щипцы для завивки волос и принялась ловко, прядь за прядью, накручивать волосы Мэри Фрэнсис, рассказывая ей бесчисленные истории о запретных удовольствиях любви.
– Кальдерон – плохой человек. – Она оторвалась от своего занятия и заговорщически посмотрела на отражение Мэри Фрэнсис в зеркале. – Ты видела его глаза. Они раздевают женщину с тои же легкостью, с какой острый нож снимает шкурку с яблока. У него серые глаза, а должны быть желтые. Он – дьявол, поверь мне.
Да, она видела его глаза. Когда Кальдерон вошел в зал суда, атмосфера мгновенно изменилась. Он словно разгневанный полубог, принес с собой дождь. Первое впечатление Мэри Фрэнсис – она повстречала белокурого бессмертного обитателя римского Пантеона. Теперь она понимала: что несколько переборщила. Но он буквально излучал надменность и властность. И еще холодность. Даже сейчас она кожей ощущала холод. Полярный лед. Телеоператор показал Кальдерона крупным планом, и облик его навсегда запечатлелся в памяти Мэри Фрэнсис. Казалось, он уставился прямо на нее. Мраморно-серые глаза не смотрели на вас, – они буравили насквозь. Мэри Фрэнсис показалось тогда, что ее пронзили острые сосульки. Холодная, жестокая красота. Эти расхожие слова никогда еще не были так точны. Хотя у него был большой чувственный рот, в лице Кальдерона никто бы не отыскал ни малейшего намека на мягкость. Об острые скулы, казалось, можно порезаться.
Тогда она буквально приросла к месту, как прикованная. Даже заморгала, пытаясь убедиться, что глаза ее не обманывают. Перед ней был человек, который, уж точно, никому не добавлял уверенности в себе. С Уэббом Кальдероном невозможно чувствовать себя в безопасности. Никогда, ни на секунду… Но Мэри Фрэнсис итак слишком долго была в безопасности.
– А Брайана бывала с ним? – спросила она.
– Если верить ее дневнику – много раз. Похоже, он сводил ее с ума. Она встречалась с ним до той самой ночи, когда ее убили, но последние записи в электронном дневнике сделаны за много месяцев до гибели. Мне кажется, их стерли – она сама или кто-то другой.
Капель из крана звучала очень мелодично.
– Он сводил ее с ума? – Мэри Фрэнсис заметила, что произнесла эти слова так мягко и тихо, будто пыталась приуменьшить свое удивление.
Блю только равнодушно пожала плечами.
– Она что-то говорила о возбуждающих средствах, любовных эликсирах, об эрогенных зонах, о которых раньше и не подозревала. Где-то на стопе, насколько я помню. Были еще всякие извращения – повязки на глазах, порка, от которой она кричала в экстазе.
– Порка? Да что ты!..
Блю усмехнулась и подмигнула.
– Повезло тебе! Жаль, меня там не будет.
Но Мэри Фрэнсис не могла постигнуть услышанное.
– Неужели он действительно, по-настоящему…
– Гм – м-м, он пользовался восточной тростью, сплетенной из тонких веток и шелка, и, видимо, делал это весьма искусно. Она говорила, что никогда не испытывала подобного наслаждения, что в глазах ее стояли слезы радости.
– Господи… – Хотя, зная Брайану, не стоило удивляться, Мэри Фрэнсис совершенно растерялась. Странные ощущения нахлынули на нее, голова шла кругом, и не только от удивления. Мэри Фрэнсис чувствовала: Блю недоговаривает. – Ты ведь не все рассказала, верно? Раз уж начала – договаривай, Блю, – потребовала она.
– Ну, девушки, которые его сопровождали, клянутся, что он не из плоти и крови, – продолжила Блю. – Говорят, что для него не существует ни боли, ни наслаждения.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Мэри Фрэнсис, задержав руку Блю.
– Одна девушка рассказывала, что у него есть талисман-рубиновый крестик, который принадлежал его матери. С неровными краями и острыми концами. Так вот, однажды в припадке холодной ярости он сжал его в руке. Это ее слова: «в припадке холодной, немой ярости». Когда он разжал пальцы, она увидела порезы на ладони, в точности повторяющие очертание креста.
Обычный человек ни за что бы не выдержал – вся рука была изрезана. А ему хоть бы что, и ни капли крови не появилось. Она клялась, что говорит истинную правду.
Капель теперь звучала, как волны, накатывающие на скалы. Мэри Фрэнсис сложила на коленях руки. То был жест, принятый в монастыре для выражения почтения. Но сейчас она пыталась скрыть, насколько взволнована.
– Ты поверила ей? – спросила она.
– А зачем ей лгать? – Блю взяла щетку и принялась расчесывать густые накрученные пряди волос. – Она утверждает, Кальдерон не испытывает удовольствия даже от секса. Последнее время он не пользуется для этого даже услугами девушек из сопровождения, хотя ходят упорные слухи о его невероятных возможностях.
«Боль и удовольствие», – мысленно повторяла Мэри Фрэнсис, пока Блю колдовала над ее волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47