https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/finlyandiya/
Мэри Фрэнсис наблюдала за своим преображением, и глаза ее темнели от изумления, но думала она вовсе не о незнакомке, смотревшей на нее из зеркала. Ей открылся глубинный смысл поведения Уэбба Кальдерона, хотя сам он об этом смысле, возможно, и не догадывался. Она изучала жизнеописания святых и знала об их нечеловеческой способности терпеть боль и лишения. Они черпали силы в божественных источниках. Мэри Фрэнсис не знала, где, источник силы Кальдерона, но крест на его ладони казался ей пугающе символичным.
– Я просмотрела его досье… – говорила тем временем Блю.
Мэри Фрэнсис с большим трудом заставила себя прислушаться к ее рассказу, живописавшему жизнь, исполненную крайностей, богатства и потворства, которая сменилась страшными лишениями. Родители Кальдерона развелись еще до его рождения. Отчим состоял на дипломатической службе. Уэббу исполнилось всего девять лет, когда его семья оказалась в гуще военного переворота в одной из стран Центральной Америки. Его отчима, мать и младшую сестру зверски пытали, а потом убили на глазах у Уэбба, дожидавшегося своей очереди. Его пощадили – любовнице президента приглянулся белокурый стройный мальчик, и она решила сделать его своим личным посыльным.
Когда президент понял, в какой плоскости лежат интересы его любовницы, он тут же упрятал мальчика за решетку, где его пытали самыми варварскими способами, в том числе водой и электрическим током. Этот ужас длился три года, пока партизаны не взорвали каменный каземат. Мальчик, почти превратившийся в зомби, бежал. Когда Кальдерон обрел свободу, он был уже живым мертвецом.
Мэри Фрэнсис не могла скрыть, насколько история Кальдерона тронула ее чуткую душу. Но Блю спустила ее с небес на землю.
– Это совершенно безжалостный человек, – напомнила она. – Он не испытывал ни малейшего сочувствия к Брайане.
Однако, несмотря на предупреждение, Мэри Фрэнсис ощутила дыхание судьбы у себя над головой. Она от рождения верила в собственное предназначение, но всегда считала, что исполнит его прилежной работой, а никак не детективными расследованиями. Сейчас уже совершенно ясно, что жизнь затворницы не по ней. Однако она до сих пор так и не решилась окончательно вырваться на волю. Поменяв монастырь на церковь, снова вернулась в надежное убежище, в то время как сердце жаждало оказаться в гуще жизни, с ее страстями и опасностями.
Мэри Фрэнсис прикоснулась к золотой цепочке на шее. Цветущая роза, окруженная снежными сугробами, изображенная на медальоне, была символом Риты Каскерийской, покровительницы всех преодолевающих неимоверные трудности. Роза, цветущая зимой.
Медальон передавался в семействе Мерфи из поколения в поколение. Считалось, что он оберегает младшую дочь до поступления в монастырь. Мэри Фрэнсис и сама не знала, верит она в это или нет, но носила медальон не снимая со дня первого причастия, когда получила его в подарок.
– Это придется снять, – сказала Блю.
– Нет! – Мэри Фрэнсис зажала медальон в кулаке. – Почему?
– Милая, у девушек для сопровождения нет святых покровителей.
Мэри Фрэнсис дрожащими пальцами сняла медальон и аккуратно положила на полочку. Она привыкла к нему за долгие годы, он стал ее талисманом, хранил от бед, хотя сестра Фулгенция, старшая над послушницами, неодобрительно относилась к подобным вещам. Мэри Фрэнсис боялась, что теперь ей изменит удача.
«Правда, никакой особой удачи-то и не было», – с грустной усмешкой подумала она.
– Дай я сама, – наконец сказала Мэри Фрэнсис. Она взяла щетку из рук Блю, ощущая, как удобно и плотно легла в ее ладонь изогнутая деревянная ручка. Встряхнув головой, отбросила волосы назад и принялась энергично расчесывать, с удовольствием ощущая движение щетки в разметавшихся локонах. Мэри Фрэнсис так и не решила для себя, делает ли она шаг навстречу свободе или совершает полнейшее безрассудство. Хотя все же больше это походит на освобождение и, кажется, должно было получиться.
Стремление разгадать тайну смерти сестры захватило ее. Ей захотелось узнать о Кальдероне все. Кто он? Что сделал? Но прежде чем войти в его мир, необходимо успешно пройти интервью. Она должна превратиться в женщину, перед которой ему не устоять.
Блю совершенно четко представляла, как должна выглядеть эта женщина. Это был совершенно определенный образ. Она рылась в одежде Мэри Фрэнсис и отбрасывала одну вещь за другой в поисках чего-нибудь подходящего. По всей квартире у Мэри Фрэнсис были разложены вышитые подушечки и салфеточки, связанные крючком. Все это придавало комнатам несколько мещанский уют. Гардероб Мэри Фрэнсис оказался весьма скудным и мрачным, в основном в коричневых и черных тонах с обязательным серым жакетом.
Блю уже почти отчаялась, как вдруг наткнулась на длинное шелковое платье кремового цвета, украшенное кружевами. Такие платья носили в шестидесятые.
Торопливо раздеваясь, оставляя при этом на себе куда больше, чем снимала, Мэри Фрэнсис объясняла Блю, откуда у нее это платье. Одну из прихожанок их церкви жених покинул в день свадьбы. В ярости женщина сорвала с себя платье и убежала из церкви, оставив его в проходе на полу. За платьем никто так и не пришел. Мэри Фрэнсис оно страшно понравилось, она почистила его и принесла домой, но случая покрасоваться так и не представилось.
– Я разделась, – объявила, наконец, Мэри Фрэнсис, аккуратно повесив юбку и блузку на спинку стула. Ее черная комбинация, казалось, была сшита из армейского брезента. Многие женщины одевались на работу куда легче. – Помолимся, – выдохнула она.
Через мгновение, уже без комбинации, Мэри Фрэнсис надела платье. С первого взгляда было понятно, что сидит оно великолепно. Блю уверенно поправила вырез так, чтобы стало видно соблазнительную ложбинку между грудей, затем дополнила наряд соломенной шляпой с обвисшими полями и огромной красной розой, которая придала Мэри Фрэнсис вид свеженькой, невероятно привлекательной дебютантки.
Блю увлекалась дизайном, любила работать с тканью. Связи семьи открыли перед ней двери в мир профессионалов, ее последняя официальная должность-помощница хранителя в музее. Это место нашла для нее мать. Блю была не прочь поучиться дизайну серьезно, в колледже, если бы ей помогли материально. Но вместо этого услышала: «Кто этим занимается серьезно, дорогая?» И тому подобные туманные отговорки.
– Ну как? – спросила Мэри Фрэнсис, разглядывая себя в большом зеркале.
В ней нет ни грана приземленной сексуальности, светского лоска и холодной утонченности женщин, работающих на агентство, с облегчением поняла Блю. Она нашла именно то, что требовалось, – притягательность невинности. Мэри Фрэнсис не прибегала к обычным женским уловкам, но в ее темных, обрамленных густыми ресницами глазах было море любопытства и просыпающейся естественной чувственности. «Если она пустит в ход хотя бы толику этой неосознанной энергии, с ней нельзя будет не считаться», – подумала Блю и отступила на пару шагов, чтобы оценить свою работу.
Внезапно услышав за спиной негромкий восхищенный свист, Блю обернулась и увидела перед собой одно из самых сексуальных мужчин в своей жизни. На нем были рваные джинсы и заляпанная краской белая футболка с закатанными рукавами. Выглядел он так, будто только что завершил тяжелую работу. Блю почувствовала, что заинтригована. В ее жизни были мужчины, состоятельные и утонченные, иногда нувориши, иногда богатые наследники, были и те, кого ей приходилось сопровождать за время работы в агентстве. Этот мужчина не походил ни на одного из них. Она почувствовала, что в душе он был таким же авантюристом и бунтовщиком, как она.
– Кто это? – шепотом спросила Блю.
– Его зовут Рик Карузо. Он не в твоем вкусе, – предупредила Мэри Фрэнсис.
Этого было более чем достаточно, чтобы Блю попалась на крючок. Ее предупреждают, потому что он во вкусе Мэри Фрэнсис? Но то, как они поздоровались и как Мэри Фрэнсис пригласила его в комнату, подсказало Блю, что между ними ничего нет, они просто друзья.
– Не в моем вкусе, – с улыбкой пробармотала Блю.
Вынужденная скрываться с тех пор, как залезли к ней в квартиру, она собиралась пожить какое-то время у Мэри Фрэнсис, но если при этом ее соседом вдруг окажется Рик Карузо, похоже, время, проведенное здесь, окажется не таким уж и скучным, как она опасалась.
Глава 3
Дом шестьдесят семь двадцать три по улице Мелроуз оказался крошечным и пыльным, втиснутым между бутиком и булочной на менее престижном конце известной улицы. На свинцовом стекле, вставленном в резную дубовую дверь, красовалась надпись «Антикварный магазин», и, судя по объявлению, прикрепленному к стеклу изнутри, магазин не работал, хотя не было еще и трех часов дня.
Мэри Фрэнсис притормозила у кромки тротуара и наклонилась к окну с пассажирской стороны, чтобы проверить, туда ли она приехала. Кальдерон торговал произведениями искусства, это его магазин. Вполне возможно, что и офис тоже здесь, но полуденное солнце так слепило глаза, что разобрать имя владельца было совершенно не возможно. Она выключила зажигание, и, прежде чем мотор заглох, старенький, дребезжащий «Фольксваген» вздрогнул всем корпусом. Она не так давно купила эту машину у молодой латиноамериканки, скрывавшейся в церкви от какой-то банды. Все говорили, что Мэри Фрэнсис совершает большую ошибку, но ее устраивала цена и понравился цвет. Желтый, как одуванчик.
На потертом сиденье лежал красный кожаный рюкзачок, выдаваемый девушкам из агентства, – ручной работы, из мягчайшей кожи. Дорогой и соблазнительный, он казался совершенно инородным в этой старой развалюхе. Мэри Фрэнсис боялась, что точно так же он будет выглядеть в ее руках. Даже в самых смелых мечтах она не способна была представить себя женщиной, облаченной в одежду из красной кожи, хотя вполне могла представить себя, например, в мужском пальто, с золотым браслетом от Тиффани на лодыжке… Впрочем, вот, пожалуй, и все.
Рюкзачок принадлежал Брайане. В нем находились пейджер, сотовый телефон и мини-компьютер – комплект, обычно выдаваемый девушке из сопровождения для связи с агентством. Блю подробно рассказала ей и об остальном содержимом, без которого, по ее словам, не обходилась ни одна девушка по вызову. С неизбежными секс-игрушками соседствовала аптечка первой помощи: нитроглицерин – для сердечников, впавших в депрессию – прозак – пилюли с возбуждающим средством, передозировка которых могла привести к летальному исходу. К сожалению, Мэри Фрэнсис ничего не знала о китайских травах, поскольку их изучение не входило в курс подготовки медсестер.
Зеркало заднего вида громко заскрипело, когда она поворачивала его, чтобы посмотреть, как выглядит в огромной шляпе. Просто удивительно, что могут сделать шляпа из золотистой соломки, красная бархатная роза и тщательно уложенные темные волосы! Ее широко распахнутые глаза блестели, как у испуганного ребенка. Мэри Фрэнсис ни за что бы не призналась в этом, но ей очень понравился образ, который та создала, – женщины, сошедшей с портрета Сарджента.
Мэри Фрэнсис всегда предпочитала мрачные цвета. Грязно-серое и коричневое монастырское одеяние никогда не угнетало ее в отличие от других новичков, возможно, потому, что, вступая в орден, она почти не сомневалась в своем призвании. Конечно, были мгновения слабости, особенно когда Брайана попыталась страстно убедить ее «не жертвовать своей жизнью». Или когда тетя Селеста, сестра их матери, чье имя, собственно, и позаимствовала Брайана, однажды отвела Мэри Фрэнсис в сторону, чтобы, выразить обеспокоенность ее выбором.
Но почти все остальные были убеждены, что она приняла правильное решение, и в подтверждение ссылались на ее кроткий, тихий нрав. Никому из них, да и ей самой не пришло в голову, что это может быть как свойствами характера, так и следствием депрессии, что согласие выполнить волю отца и желание уйти в монастырь вовсе не одно и то же. Да и отец дал ясно понять, что речь идет не просто о дочернем послушании, – об ответственности перед родом, ибо это не только ее личный выбор, но и высочайшая проверка силы духа всей семьи, самая святая семейная традиция, и все другие пути для Мэри Фрэнсис закрыты.
Никто, кроме Брайаны, не говорил, что она жертвует собой. И Мэри Фрэнсис оставалось только сложить все свои романтические мечты в долгий ящик, задвинуть его подальше в кладовку, закрыть дверь на засов и запереть на замок. Собственно говоря, так она и поступила, загнав все желания плоти именно в такой «ящик» у себя в душе, но в конце концов они разрушили все запоры и вырвались наружу.
Мэри Фрэнсис дотронулась до цветка на шляпе и поджала губы. Эта одежда, этот трепет в груди… Казалось, сняты запреты на жизнь, ей возвращено право на желания и чувства. Она жаждала их, но и боялась. Оказалось, быть живой – небезопасно.
Она вышла из машины и неуверенно направилась к двери. (Рюкзачок так и остался лежать на сиденье.) На бронзовой табличке был указан точный адрес магазина, она не ошиблась. Однако непохоже было, что внутри ее кто-то ждал. Если бы Мэри Фрэнсис не относилась с таким подозрением ко всему, что не подсоединяется вилкой со шнуром к розетке, она бы, конечно, позвонила Блю по сотовому телефону. Но несколько лет уединенной монастырской жизни не способствовали адаптации к бурному развитию средств связи, а Блю лишь успела показать, как пользоваться электронной почтой, чтобы быстро передать и получить сообщение.
Мэри Фрэнсис постучала по стеклу и попробовала было заглянуть внутрь, но тут же отпрянула, не успев ничего рассмотреть, так как дверь неожиданно распахнулась.
– Извините, – торопливо произнесла она, – я думала, магазин закрыт.
– Закрыт. – Сквозь толстые, захватанные стекла очков в роговой оправе на нее смотрел долговязый молодой человек. Больше всего ему подошла бы роль учителя математики, ну уж на антиквара он никак не походил. – Вас ожидают, – заверил он.
Мэри Фрэнсис вошла. Он запер за ней дверь и повел через магазин, освещаемый старинными лампами от Тиффани с инкрустацией из драгоценных камней, венецианскими хрустальными светильниками и настенными бра в стиле рококо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Я просмотрела его досье… – говорила тем временем Блю.
Мэри Фрэнсис с большим трудом заставила себя прислушаться к ее рассказу, живописавшему жизнь, исполненную крайностей, богатства и потворства, которая сменилась страшными лишениями. Родители Кальдерона развелись еще до его рождения. Отчим состоял на дипломатической службе. Уэббу исполнилось всего девять лет, когда его семья оказалась в гуще военного переворота в одной из стран Центральной Америки. Его отчима, мать и младшую сестру зверски пытали, а потом убили на глазах у Уэбба, дожидавшегося своей очереди. Его пощадили – любовнице президента приглянулся белокурый стройный мальчик, и она решила сделать его своим личным посыльным.
Когда президент понял, в какой плоскости лежат интересы его любовницы, он тут же упрятал мальчика за решетку, где его пытали самыми варварскими способами, в том числе водой и электрическим током. Этот ужас длился три года, пока партизаны не взорвали каменный каземат. Мальчик, почти превратившийся в зомби, бежал. Когда Кальдерон обрел свободу, он был уже живым мертвецом.
Мэри Фрэнсис не могла скрыть, насколько история Кальдерона тронула ее чуткую душу. Но Блю спустила ее с небес на землю.
– Это совершенно безжалостный человек, – напомнила она. – Он не испытывал ни малейшего сочувствия к Брайане.
Однако, несмотря на предупреждение, Мэри Фрэнсис ощутила дыхание судьбы у себя над головой. Она от рождения верила в собственное предназначение, но всегда считала, что исполнит его прилежной работой, а никак не детективными расследованиями. Сейчас уже совершенно ясно, что жизнь затворницы не по ней. Однако она до сих пор так и не решилась окончательно вырваться на волю. Поменяв монастырь на церковь, снова вернулась в надежное убежище, в то время как сердце жаждало оказаться в гуще жизни, с ее страстями и опасностями.
Мэри Фрэнсис прикоснулась к золотой цепочке на шее. Цветущая роза, окруженная снежными сугробами, изображенная на медальоне, была символом Риты Каскерийской, покровительницы всех преодолевающих неимоверные трудности. Роза, цветущая зимой.
Медальон передавался в семействе Мерфи из поколения в поколение. Считалось, что он оберегает младшую дочь до поступления в монастырь. Мэри Фрэнсис и сама не знала, верит она в это или нет, но носила медальон не снимая со дня первого причастия, когда получила его в подарок.
– Это придется снять, – сказала Блю.
– Нет! – Мэри Фрэнсис зажала медальон в кулаке. – Почему?
– Милая, у девушек для сопровождения нет святых покровителей.
Мэри Фрэнсис дрожащими пальцами сняла медальон и аккуратно положила на полочку. Она привыкла к нему за долгие годы, он стал ее талисманом, хранил от бед, хотя сестра Фулгенция, старшая над послушницами, неодобрительно относилась к подобным вещам. Мэри Фрэнсис боялась, что теперь ей изменит удача.
«Правда, никакой особой удачи-то и не было», – с грустной усмешкой подумала она.
– Дай я сама, – наконец сказала Мэри Фрэнсис. Она взяла щетку из рук Блю, ощущая, как удобно и плотно легла в ее ладонь изогнутая деревянная ручка. Встряхнув головой, отбросила волосы назад и принялась энергично расчесывать, с удовольствием ощущая движение щетки в разметавшихся локонах. Мэри Фрэнсис так и не решила для себя, делает ли она шаг навстречу свободе или совершает полнейшее безрассудство. Хотя все же больше это походит на освобождение и, кажется, должно было получиться.
Стремление разгадать тайну смерти сестры захватило ее. Ей захотелось узнать о Кальдероне все. Кто он? Что сделал? Но прежде чем войти в его мир, необходимо успешно пройти интервью. Она должна превратиться в женщину, перед которой ему не устоять.
Блю совершенно четко представляла, как должна выглядеть эта женщина. Это был совершенно определенный образ. Она рылась в одежде Мэри Фрэнсис и отбрасывала одну вещь за другой в поисках чего-нибудь подходящего. По всей квартире у Мэри Фрэнсис были разложены вышитые подушечки и салфеточки, связанные крючком. Все это придавало комнатам несколько мещанский уют. Гардероб Мэри Фрэнсис оказался весьма скудным и мрачным, в основном в коричневых и черных тонах с обязательным серым жакетом.
Блю уже почти отчаялась, как вдруг наткнулась на длинное шелковое платье кремового цвета, украшенное кружевами. Такие платья носили в шестидесятые.
Торопливо раздеваясь, оставляя при этом на себе куда больше, чем снимала, Мэри Фрэнсис объясняла Блю, откуда у нее это платье. Одну из прихожанок их церкви жених покинул в день свадьбы. В ярости женщина сорвала с себя платье и убежала из церкви, оставив его в проходе на полу. За платьем никто так и не пришел. Мэри Фрэнсис оно страшно понравилось, она почистила его и принесла домой, но случая покрасоваться так и не представилось.
– Я разделась, – объявила, наконец, Мэри Фрэнсис, аккуратно повесив юбку и блузку на спинку стула. Ее черная комбинация, казалось, была сшита из армейского брезента. Многие женщины одевались на работу куда легче. – Помолимся, – выдохнула она.
Через мгновение, уже без комбинации, Мэри Фрэнсис надела платье. С первого взгляда было понятно, что сидит оно великолепно. Блю уверенно поправила вырез так, чтобы стало видно соблазнительную ложбинку между грудей, затем дополнила наряд соломенной шляпой с обвисшими полями и огромной красной розой, которая придала Мэри Фрэнсис вид свеженькой, невероятно привлекательной дебютантки.
Блю увлекалась дизайном, любила работать с тканью. Связи семьи открыли перед ней двери в мир профессионалов, ее последняя официальная должность-помощница хранителя в музее. Это место нашла для нее мать. Блю была не прочь поучиться дизайну серьезно, в колледже, если бы ей помогли материально. Но вместо этого услышала: «Кто этим занимается серьезно, дорогая?» И тому подобные туманные отговорки.
– Ну как? – спросила Мэри Фрэнсис, разглядывая себя в большом зеркале.
В ней нет ни грана приземленной сексуальности, светского лоска и холодной утонченности женщин, работающих на агентство, с облегчением поняла Блю. Она нашла именно то, что требовалось, – притягательность невинности. Мэри Фрэнсис не прибегала к обычным женским уловкам, но в ее темных, обрамленных густыми ресницами глазах было море любопытства и просыпающейся естественной чувственности. «Если она пустит в ход хотя бы толику этой неосознанной энергии, с ней нельзя будет не считаться», – подумала Блю и отступила на пару шагов, чтобы оценить свою работу.
Внезапно услышав за спиной негромкий восхищенный свист, Блю обернулась и увидела перед собой одно из самых сексуальных мужчин в своей жизни. На нем были рваные джинсы и заляпанная краской белая футболка с закатанными рукавами. Выглядел он так, будто только что завершил тяжелую работу. Блю почувствовала, что заинтригована. В ее жизни были мужчины, состоятельные и утонченные, иногда нувориши, иногда богатые наследники, были и те, кого ей приходилось сопровождать за время работы в агентстве. Этот мужчина не походил ни на одного из них. Она почувствовала, что в душе он был таким же авантюристом и бунтовщиком, как она.
– Кто это? – шепотом спросила Блю.
– Его зовут Рик Карузо. Он не в твоем вкусе, – предупредила Мэри Фрэнсис.
Этого было более чем достаточно, чтобы Блю попалась на крючок. Ее предупреждают, потому что он во вкусе Мэри Фрэнсис? Но то, как они поздоровались и как Мэри Фрэнсис пригласила его в комнату, подсказало Блю, что между ними ничего нет, они просто друзья.
– Не в моем вкусе, – с улыбкой пробармотала Блю.
Вынужденная скрываться с тех пор, как залезли к ней в квартиру, она собиралась пожить какое-то время у Мэри Фрэнсис, но если при этом ее соседом вдруг окажется Рик Карузо, похоже, время, проведенное здесь, окажется не таким уж и скучным, как она опасалась.
Глава 3
Дом шестьдесят семь двадцать три по улице Мелроуз оказался крошечным и пыльным, втиснутым между бутиком и булочной на менее престижном конце известной улицы. На свинцовом стекле, вставленном в резную дубовую дверь, красовалась надпись «Антикварный магазин», и, судя по объявлению, прикрепленному к стеклу изнутри, магазин не работал, хотя не было еще и трех часов дня.
Мэри Фрэнсис притормозила у кромки тротуара и наклонилась к окну с пассажирской стороны, чтобы проверить, туда ли она приехала. Кальдерон торговал произведениями искусства, это его магазин. Вполне возможно, что и офис тоже здесь, но полуденное солнце так слепило глаза, что разобрать имя владельца было совершенно не возможно. Она выключила зажигание, и, прежде чем мотор заглох, старенький, дребезжащий «Фольксваген» вздрогнул всем корпусом. Она не так давно купила эту машину у молодой латиноамериканки, скрывавшейся в церкви от какой-то банды. Все говорили, что Мэри Фрэнсис совершает большую ошибку, но ее устраивала цена и понравился цвет. Желтый, как одуванчик.
На потертом сиденье лежал красный кожаный рюкзачок, выдаваемый девушкам из агентства, – ручной работы, из мягчайшей кожи. Дорогой и соблазнительный, он казался совершенно инородным в этой старой развалюхе. Мэри Фрэнсис боялась, что точно так же он будет выглядеть в ее руках. Даже в самых смелых мечтах она не способна была представить себя женщиной, облаченной в одежду из красной кожи, хотя вполне могла представить себя, например, в мужском пальто, с золотым браслетом от Тиффани на лодыжке… Впрочем, вот, пожалуй, и все.
Рюкзачок принадлежал Брайане. В нем находились пейджер, сотовый телефон и мини-компьютер – комплект, обычно выдаваемый девушке из сопровождения для связи с агентством. Блю подробно рассказала ей и об остальном содержимом, без которого, по ее словам, не обходилась ни одна девушка по вызову. С неизбежными секс-игрушками соседствовала аптечка первой помощи: нитроглицерин – для сердечников, впавших в депрессию – прозак – пилюли с возбуждающим средством, передозировка которых могла привести к летальному исходу. К сожалению, Мэри Фрэнсис ничего не знала о китайских травах, поскольку их изучение не входило в курс подготовки медсестер.
Зеркало заднего вида громко заскрипело, когда она поворачивала его, чтобы посмотреть, как выглядит в огромной шляпе. Просто удивительно, что могут сделать шляпа из золотистой соломки, красная бархатная роза и тщательно уложенные темные волосы! Ее широко распахнутые глаза блестели, как у испуганного ребенка. Мэри Фрэнсис ни за что бы не призналась в этом, но ей очень понравился образ, который та создала, – женщины, сошедшей с портрета Сарджента.
Мэри Фрэнсис всегда предпочитала мрачные цвета. Грязно-серое и коричневое монастырское одеяние никогда не угнетало ее в отличие от других новичков, возможно, потому, что, вступая в орден, она почти не сомневалась в своем призвании. Конечно, были мгновения слабости, особенно когда Брайана попыталась страстно убедить ее «не жертвовать своей жизнью». Или когда тетя Селеста, сестра их матери, чье имя, собственно, и позаимствовала Брайана, однажды отвела Мэри Фрэнсис в сторону, чтобы, выразить обеспокоенность ее выбором.
Но почти все остальные были убеждены, что она приняла правильное решение, и в подтверждение ссылались на ее кроткий, тихий нрав. Никому из них, да и ей самой не пришло в голову, что это может быть как свойствами характера, так и следствием депрессии, что согласие выполнить волю отца и желание уйти в монастырь вовсе не одно и то же. Да и отец дал ясно понять, что речь идет не просто о дочернем послушании, – об ответственности перед родом, ибо это не только ее личный выбор, но и высочайшая проверка силы духа всей семьи, самая святая семейная традиция, и все другие пути для Мэри Фрэнсис закрыты.
Никто, кроме Брайаны, не говорил, что она жертвует собой. И Мэри Фрэнсис оставалось только сложить все свои романтические мечты в долгий ящик, задвинуть его подальше в кладовку, закрыть дверь на засов и запереть на замок. Собственно говоря, так она и поступила, загнав все желания плоти именно в такой «ящик» у себя в душе, но в конце концов они разрушили все запоры и вырвались наружу.
Мэри Фрэнсис дотронулась до цветка на шляпе и поджала губы. Эта одежда, этот трепет в груди… Казалось, сняты запреты на жизнь, ей возвращено право на желания и чувства. Она жаждала их, но и боялась. Оказалось, быть живой – небезопасно.
Она вышла из машины и неуверенно направилась к двери. (Рюкзачок так и остался лежать на сиденье.) На бронзовой табличке был указан точный адрес магазина, она не ошиблась. Однако непохоже было, что внутри ее кто-то ждал. Если бы Мэри Фрэнсис не относилась с таким подозрением ко всему, что не подсоединяется вилкой со шнуром к розетке, она бы, конечно, позвонила Блю по сотовому телефону. Но несколько лет уединенной монастырской жизни не способствовали адаптации к бурному развитию средств связи, а Блю лишь успела показать, как пользоваться электронной почтой, чтобы быстро передать и получить сообщение.
Мэри Фрэнсис постучала по стеклу и попробовала было заглянуть внутрь, но тут же отпрянула, не успев ничего рассмотреть, так как дверь неожиданно распахнулась.
– Извините, – торопливо произнесла она, – я думала, магазин закрыт.
– Закрыт. – Сквозь толстые, захватанные стекла очков в роговой оправе на нее смотрел долговязый молодой человек. Больше всего ему подошла бы роль учителя математики, ну уж на антиквара он никак не походил. – Вас ожидают, – заверил он.
Мэри Фрэнсис вошла. Он запер за ней дверь и повел через магазин, освещаемый старинными лампами от Тиффани с инкрустацией из драгоценных камней, венецианскими хрустальными светильниками и настенными бра в стиле рококо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47