Чувство блаженства улетучилось как дым. Почему маршал спросил об этом? Просто из любопытства? Или ему трудно поверить, что какой-то мужчина решился жениться на ней?
— Потому что он сделал мне предложение.
— Господи помилуй! — с раздражением воскликнул Мэтью. — Замуж выходят за человека не потому, что он делает предложение.
— Разве? — услышал он.
— Конечно! Так любой может попросить вас выйти за него замуж! Но это не значит, что вы обязательно должны согласиться. Если я сейчас, сию минуту, сделаю вам предложение, вы ведь мне откажете?
— Разумеется, — задумчиво согласилась Мариетта. — Но вы никогда и не сказали бы мне ничего подобного.
— Дело не в этом.
— Наверное, вы правы, — вздохнула Мариетта. — Однако у меня были и другие причины. Мы познакомились в Вашингтоне. Несколько лет Дэвид был моим другом.
— Другом? — повторил Мэтью, не понимая, какое отношение это имеет к замужеству.
— Да, хорошим другом. Конечно, я очень удивилась, когда он заговорил о женитьбе. В нашем кругу Дэвид считался завидным женихом. Он был из респектабельной семьи, богат, и коллеги высоко ценили его. Мне всегда нравилось общаться с ним, но я думала, что мы всего лишь друзья, и не более того. Я ведь была старой девой.
— Никакая вы не старая дева! — фыркнул Мэтью.
— Самая настоящая старая дева, — ответила Мариетта спокойно, без тени обиды. — А тогда — тем более. Когда Дэвид сделал предложение, мне было уже двадцать девять, а когда мы поженились — тридцать. Так что я долго-долго пылилась на полке.
— Женщины!.. — пробормотал Мэтью. — Как бы вы ни напрягали свои мозги, а все равно не сможете поделить два пополам. — Мариетта засмеялась. — Ладно, продолжайте. Наверное, старина Дэвид сказал что-то особенное, раз вы спрыгнули с полки, на которую сами себя и положили.
— О, он много чего сказал. Меня трудно было убедить, потому что я просто не могла поверить, что Дэвид просит моей руки. Но он вел себя очень настойчиво. Ему нужна была жена — помощница, соратница, способная понять научные интересы мужа и создать ему комфорт. Молодая девушка ждала бы от брака совсем другого. И Дэвид понимал, что вряд ли сможет оправдать такие ожидания. Он был очень… застенчив, не любил общество, всякие вечеринки и сборища. Его нельзя было назвать нелюдимым. Нет. Просто ему нравилось сидеть дома, в своем кабинете, читать или заниматься теорией математики. Он боялся, что женщине помоложе такая жизнь быстро наскучит.
— А вам? — поинтересовался Мэтью. — Он не боялся, что вам тоже будет скучно?
— О нет! В двадцать девять лет я почти не надеялась выйти замуж. Дэвид думал… знал, что я с радостью променяю свое одиночество на любой брак, даже скучный. — Понизив голос, Мариетта добавила: — Ни одна женщина не хочет остаться старой девой.
Мэтью вдруг крепко стиснул обе ее руки своей огромной лапищей, и Мариетта охнула от удивления.
— Он так и сказал? — сердито спросил маршал. — Он говорил вам такие вещи?
— Нет! — быстро ответила Мариетта, чувствуя, что ее пальцы словно парализовало. — Конечно, нет. Дэвид был настоящим джентльменом. И зачем говорить то, что мы и так оба понимали?
— Значит, когда вы поженились, он ни разу не говорил подобной чепухи? Потому что если это не так, если муж обижал вас, то он просто…
— Господи, маршал! Не знаю, почему вас это так беспокоит! Нет, Дэвид всегда был очень добр ко мне. Он был щедрым, нежным и… романтичным.
Мэтью сразу же убрал руку и перевернулся на спину.
— Ну конечно. Я уверен, что он был романтичным.
— Да! — твердо сказала она.
— И вечерами занимался своей дурацкой математикой, да? Это так романтично, что у меня прямо сердце из груди выскакивает. Неудивительно, что у вас нет детей.
Его слова обидели Мариетту. Она привстала и, не в силах справиться с обидой и горечью, резко сказала:
— Вы… вы грубый, бессердечный человек! Мариетта словно заново переживала все свои беды и потери. Невысказанные упреки застряли в горле комом. Всхлипнув, она встала и поплелась к низеньким воротцам сарая, но Мэтью опередил ее, прижал к себе и принялся гладить по голове.
— Этти. Прости меня. Прости. Не плачь.
Мариетта ткнула его в плечо своим маленьким кулачком и зарыдала еще громче, ибо толку от этого удара было мало: плечо Мэтью казалось тверже камня.
— Прости! — повторил он шепотом. — Не плачь, милая. Пожалуйста, не надо!..
— Пусти меня! — Мариетта попыталась вырваться из его объятий.
— Сейчас, еще минуту. Я виноват, Этти. Не надо было этого говорить. Это было ужасно глупо! Ударь меня еще раз, если хочешь. Ударь как следует.
— Нет! — закричала Мариетта, уткнувшись в его куртку, но все-таки снова ткнула его в плечо.
— Ну давай же. Ты можешь ударить и сильнее. — Мэтью взял в руку ее слабенький кулачок и направил на свое лицо. — Прямо сюда, под глаз, Этти. Тебе сразу станет легче. Давай.
Он откинул голову, чтобы ей было удобнее, и закрыл глаза. Прошла минута. Тишину нарушало только хриплое дыхание Мариетты, потом она осторожно прижала кулачок к его щеке. Мэтью открыл глаза и удивленно посмотрел на нее. Мариетта ответила ему испуганным взглядом, но руку не отвела.
— Этти, — прошептал он, опуская ее на солому. — Мы пропали.
В их первом поцелуе не было ничего волнующего. Мариетта впилась в губы Мэтью так, словно имела на это полное право. Все получилось естественно, само собой. Он стиснул ее в объятиях, и она мгновенно откликнулась, поглаживая его спину, сплошь покрытую буграми мускулов. Стоило ему раздвинуть ее губы, и их языки переплелись. В глубине души Мариетта знала, что все это правильно и хорошо, ибо Мэтью принадлежит ей, всегда принадлежал ей — испокон веков. А он ласкал ее груди и бедра — сначала через одежду, потом вздернул юбки вверх и начат гладить ноги, с какой-то отчаянной нежностью впиваясь пальцами в упругую плоть. Мариетта не отставала от него и удивлялась, что это мужское тело кажется таким знакомым, словно она наслаждалась им уже сотни раз.
— Этти… — прошептал он, целуя ее лицо и шею.
Мариетта хотела его. Она любила… Ей было приятно даже в тот момент, когда Мэтью лег сверху, придавив ее всей своей тяжестью. Она слегка подвинулась, освобождая ему место.
— Пожалуйста!.. — шептала Мариетта, запустив пальцы в его густые волосы. — Пожалуйста, Мэтью.
Но он вдруг замер и еле слышно застонал.
— Боже! — сказал Мэтью несчастным голосом. — Что я делаю? — Он попытался отодвинуться, оторваться от Мариетты, но чувствовалось, что это дается ему с большим трудом. — Прости! — Он отвел взгляд, потом на мгновение закрыл глаза и снова повторил: — Прости, Этти…
Она не стала его удерживать. Просто уронила руки на солому и ждала, пока Мэтью, дрожавший как осиновый лист, приподнимется. Внутренняя борьба потребовала от него неимоверных усилий. Мэтью был похож на муху, которая попала в густой сироп и пытается взлететь. Наконец он резко отстранился и рухнул на солому.
Минуту они молчали, тяжело дыша. Потом Мариетта принялась оправлять юбки, и только тогда Мэтью заговорил:
— Это началось сразу, как только я тебя в первый раз увидел. Наверное, ты еще тогда все поняла. И я прошу прошения.
Мэтью чувствовал себя последним мерзавцем за то, что грубо напал на Мариетту, да еще после того, как обидел ее. Бедняжка была настолько расстроена, что не смогла бы сопротивляться, даже если б захотела. Но, черт побери, это было прекрасно! Поцелуи Этти Колл сразили его наповал, они подействовали гораздо сильнее, чем огненный самогон дедушки Кейгана, и на вкус лучше. Трудно будет удержаться в следующий раз. И Этти хочет того же. Мэтью был уверен в этом, как в самом себе, и потому испытывал неимоверное блаженство.
У Мариетты неистово билось сердце, дыхание со свистом вырывалось из груди, но голова, как ни странно, оставалась ясной. «Конечно, Мэтью сожалеет о случившемся», — с горечью думала она, чувствуя себя круглой дурой и стараясь побороть разочарование. Он сразу развеял все ее надежды. Просто она оказалась наедине с сильным, здоровым мужчиной, у которого пробудились естественные физиологические потребности. В такой ситуации любая женщина подойдет. Даже такая простушка, как она. На большее и рассчитывать нечего.
— Пожалуйста, не извиняйтесь, маршал Кейган, — сказала она холодным светским тоном, которым в совершенстве овладела в Вашингтоне. — Ничего особенного не произошло. Это была ошибка. Я расстроилась, и вы попытались меня успокоить. Думаю, нам обоим лучше забыть этот неприятный инцидент.
— Неприятный? — повторил Мэтью. — Ты хочешь забыть об этом?
— Да. — Мариетта подтянула к себе одеяло. — Спокойной ночи, маршал Кейган.
«Неприятный», — с яростью подумал он и принялся тереть внезапно заболевшую грудь.
— Отлично, — проворчал Мэтью, поворачиваясь на бок. — Коли вы так хотите, пусть будет так.
— Да, я так хочу, — сухо повторила она.
— Значит, так и будет. Мариетта привстала.
— И меня зовут не Этти! Я Мариетта. Миссис Мариетта Колл.
— Вы имеете в виду миссис профессор Дэвид Колл, да? — Эти слова прозвучали как оскорбление. — Он ведь был идеальным мужем, не правда ли? Поэтому другого вам не надо. — Мэтью тоже привстал и едко добавил: — То, что он делал, вы, вероятно, всегда находили приятным.
На мгновение Мариетта лишилась дара речи, потом взяла себя в руки и сказала:
— Спокойной ночи, маршал Кейган.
Сухой презрительный тон взбесил Мэтью еще больше, и он резко бросил:
— Спокойной ночи, миссис Колл, — и упал на солому.
Глава 8
— Мы остановимся здесь передохнуть, — угрюмо заявил Мэтью.
Это была первая фраза, произнесенная за все утро. Он слез с Урода и машинально рванулся к Мариетте, чтобы помочь ей спешиться. Она молча оперлась на его руку, так же молча отвязала свою тяжелую седельную сумку и уселась на большом камне, под тенью дуба.
Мэтью взглянул на нее, сердито тряхнул головой и занялся лошадьми. Чертова упрямица! И что он в ней нашел? Наверное, он был вчера не в себе. Поскорее бы от нее избавиться. И чтоб она больше не попадалась ему на глаза. Миссис Мариетта Колл. Да, так и надо ее называть. Отличное имя для упрямой, как ослица, женщины. Оно подходит ей, точно перчатка.
Привязав кобылу к дереву, которое скрывало их от посторонних глаз и давало тень, Мэтью украдкой посмотрел на Мариетту. Она опять вытащила маленький красный дневник и одну из книг своего мужа. Она заглядывала то туда, то сюда, и лицо у нее становилось все более расстроенным и удивленным. Мэтью не мог понять, в чем тут дело.
Место, выбранное им для отдыха, находилось довольно высоко в горах. Внизу расстилалась золотистая долина. Но Мариетта села спиной к этому восхитительному зрелищу и, словно старательная ученица, корпела над своими книгами. Мэтью беспокойно расхаживал по полянке, и вдруг ноги сами принесли его к камню, на котором устроилась его спутница. Прошло минут пять, прежде чем он сказал — насколько мог, непринужденно:
— Жарко сегодня, да?
— Да, — согласилась она. — Довольно тепло. Мэтью почесал затылок.
— Вам, я вижу, нравятся эти… стихи. Мариетта ответила, не поднимая головы:
— Да, очень.
Вновь наступило молчание, и Мэтью понял, что она не желает вступать с ним в разговор. Ну и ладно. Он сделал попытку, и если она не пошла ему навстречу… он забудет об этом. Мэтью продолжал потирать шею, ноющую, будто больной зуб. Наверное, все эти дни его тело немеет и ломит оттого, что он спит на земле. Правда, сегодня, лежа рядом с миссис Недотрогой, Мэтью глаз не сомкнул, но дело не в этом, а в том, что, честно говоря, он стал стар для таких приключений.
«Господи помилуй, сорок лет! — мрачно думал Мэтью. Через несколько дней ему стукнет сорок. И что тогда делать? Он поставил ногу на бревно, оперся о колено рукой и принялся рассеянно созерцать красоты природы. Прежде Мэтью не строил планов на будущее, так как не верил, что доживет до такого возраста. Кроме того, ему и в голову не приходило, что правительство может отнять значок у вполне дееспособного, энергичного полицейского.
Но теперь до пенсии осталось совсем немного, и надо было что-то решать. Джимми и Элизабет, конечно, хотят, чтобы он жил с ними в «Лос Роблес», однако самому Мэтью эта идея не слишком нравилась. Одно дело — погостить дома пару недель, а вот осесть там навсегда… Через некоторое время он, конечно, почувствует себя лишним.
А может, отправиться путешествовать? Есть масса интересных мест: Монтана, Дакота…
Мариетта вдруг громко откашлялась и спросила:
— А вы любите поэзию, маршал Кейган?
Ей самой показалось странным называть его так официально после всего, что было между ними ночью.
— Ну, — медленно начал Мэтью, охотно вступая в разговор. — Я мало стихов знаю. А те, что знаю, они не для женских ушей, если вы понимаете, что я хочу сказать.
Мариетта не смогла удержаться от смеха:
— Да, я знаю, о чем идет речь, маршал. Мэтью снова перевел взгляд на долину.
— А ваш муж, наверное, любил стихи. Вон сколько у него книг.
— И это нас сближало. Мы оба обожали поэзию. Он знал много стихов наизусть, и мне очень нравилось слушать его. У него был такой красивый голос, — грустно сказала Мариетта. — Мы провели за этим занятием много чудесных вечеров.
Мэтью едва не съязвил, что мистер и миссис Колл были весьма забавной супружеской парой, но вовремя сдержался.
— Мой младший брат и его жена тоже любят читать вслух по вечерам после ужина. Элизабет, моя золовка, без ума от поэзии. Романтичной особой, конечно, ее не назовешь, но она полагает, что сама поэзия очень романтична.
— Да, конечно! — тут же согласилась Мариетта. — Когда Дэвид читал мне вслух… О, это было очень романтично! — добавила она, отлично сознавая, что это не так, так как Дэвид ценил в стихах только размер и форму. — Он особенно любил одно стихотворение — «Прощание. Запретная печаль» Джона Донна. Вам знакомо это имя?
Мэтью застонал, вспомнив о стихах, которые читал два дня назад.
— Что это за название? Звучит как похоронный марш.
Мариетта снова залилась смехом, да таким искренним, что Мэтью тоже не удержался. Может, она и гордячка, но чувство юмора у нее, несомненно, есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29