Машин под погрузкой нет. К начальнику автоба-зы. А тот меланхолично пожимает плечами: было, мол, распоряжение, а потом позвонили еще раз и... я человек маленький, ничем помочь не могу.
Как так?! Батенчук — в Мухтуйский райком партии. Там тоже мнутся: распоряжение Воробьева, то се... Батенчук обратно в Мирный, к Ладей-щикову.
— Ты секретарь горкома?
— Да. Пока — да.
— Как ты расцениваешь поведение начальника треста Тихонова?
Собрали внеочередное бюро горкома. Тихонову вынесли выговор. Обязали: дать машины. Тихонов вынужден был согласиться, но уехал из горкома взбешенный.
И вот на следующий день все машины транспорт-но-складского управления треста были выгнаны на погрузочные площадки «Вилюйгэсстроя». Несколько сот машин! Так сказать, психическая атака. Конечно же погрузить их все не смогли. Тихонов звонит в Мухтую:
— Транспорт простаивает под погрузкой? Да?.. Снять все машины.
Опять заседало бюро горкома. Наметили номера машин, которые трест должен дать гэсовцам. Батен-чук опять едет в Мухтую. Собирает своих лесозаготовителей.
— Ребята! Такое положение... Если мы хоть одну машину хоть на одну минуту задержим под погрузкой, то... Понимаете?
«Ребята» все прекрасно понимали. В два дня даже на самые дальние лесосеки были пробиты в снегу, глубиной по грудь, дороги, по ним протащили краны. Люди ждали машин.
Но краны так и остались стоять с поднятыми стрелами,— машины не пришли.Батенчук опять кинулся в Мухтую, на автобазу.
— Где лесовоз с этим номером?
— В ремонте.
— А этот?
— В ремонте.
— А этот?
— В ремонте. Все машины, намеченные на бюро горкома, были поставлены на ремонт: трест готовился к перевозкам на Айхал... А вскоре на север пробили зимник, и весь транспорт бросили туда.
Батенчук бомбил телеграммами Якутск, Москву,— бесполезно. Наконец в марте он добился решения бюро Якутского обкома партии, в котором точно было указано: сколько и каких грузов трест «Якуталмаз» обязан перевезти для гэсовцев. Но почти тут же это решение было отменено секретариатом обкома... Машины шли на Айхал. Стройка в Мирном осталась без материалов. Пять тысяч человек, по сути дела, нечем было занять. Чтобы хоть как-то сохранить созданный с громадным трудом коллектив, людей ставили на за-ведомо непроизводительные работы. И все равно две тысячи из пяти уехали из Мирного.
Как на беду, весной прошли большие паводки, и теперь, когда на Айхал машинам пройти было невозможно, их нельзя стало использовать и на трассе Мухтуя — Мирный: дорогу размыло.
И только в августе, после того как в Мирный прилетел специальный представитель ЦК партии и было собрано бюро обкома, на котором секретариат признал свою ошибку, после того как в Мирный прибью ли первый секретарь обкома Борисов и председатель совнархоза Воробьев и разобрались с положением дел на месте, дав указание общими силами треста и «Вилюйгэсстроя» срочно отремонтировать дорогу на Мухтую,— только после всего этого в Мирный стали возить грузы.
...Вот, собственно, и вся история. Мы рассказали ее бегло, хотелось передать только суть дела.Нет, еще об одной детали рассказать стоит. В самый разгар айхальской эпопеи Тихонов — не сам, а через подчиненных — попросил Батенчука: у тебя есть металл, лишний, так как, чтобы пустить его в дело, нужны и другие материалы, которые я не привез тебе; металл для Айхала опаздывает — отдай свой... И Батенчук, который, казалось бы, должен ненавидеть лютой ненавистью Айхал и все связанное с ним, распорядился: дать тресту взаймы четыреста тонн металла, к весне нам привезут еще... К весйе металл не привезли, и все управление «Вилюйгэс-строя» ругало Батенчука: «Отдал металл дяде!..»
Разговор наш с Евгением Никаноровичем затянулся. Пробило двенадцать. Устали мы дьявольски. Батенчук молчал, навалившись грузным телом на стол. Как всегда почему-то делаешь перед прощаньем, мы еще раз обвели глазами комнату. Невзрачная, по-обшарпанная мебель, такую увидишь чуть не в каждой прорабке. В углу — ящик, на четверть заполненный гвоздями, и какие-то серые кирпичики, поставленные пирамидой.
— Евгений Никанорович, что за гвозди? Он опять оживился.
— Гвозди? Собрал у одного бригадира на участке. Собрал и сказал: либо выкупай у меня на свои собственные деньги по рыночной цене,— а вы знаете, сколько в Якутске на рынке гвоздь стоит? — либо выговор тебе вынесу. — Ну и что же?
— Да это я только сегодня сделал, поэтому и опоздал на встречу с вами.— Он озорно рассмеялся и добавил:—Придет! Завтра же придет! Вернее, уже сегодня... Неудобно ему: он же за' звание коммунисти-
ческой бригады борется, как не прийти?.. А вот эти кирпичики,— он показал на пирамиду в углу,— первый в Мирном газобетон.
И уже когда вышли на улицу и распрощались, мы задали еще два вопроса.
— И все же, по вашему мнению, что за человек Тихонов?
— О-о! Это — волк тертый! Башковитый мужик и руководитель опытный. Нам всем у него учиться надо... Вот если бы ко всему прочему он слово свое всегда держал, тогда... Впрочем, сейчас, кажется, отношения у нас наладились.
— А Ладейщиков?
— Ладейщиков? — Батенчук даже остановился и взглянул на нас удивленно: что же, мол, об этом-то говорить? — К Ладейщикову я никаких претензий не имею. Честный, принципиальный, энергичный человек. Настоящий партийный работник! — Он помолчал и неожиданно добавил: — Вот если бы его управляющим какого-нибудь треста назначить, замечательный был бы руководитель!
К чему он это сказал?.. Ровно в девять утра, как и было договорено, мы пришли в приемную Тихонова. Секретарь, миловидная, до неловкости внимательная женщина, сказала нам:
— Виктор Илларионович просил передать вам, что принять сейчас не сможет. Позвоните ему, пожалуйста, в три часа. — А он здесь?
— Да. Но у него люди...
Мы не обиделиеь на это отлучение журналистов от остальной части человечества.В клубе «Алмаз» число «27» на объявлении о диспуте «Каким должен быть человек при коммунизме» заменили другим — «29». Рассказывают, что делается это в третий раз.
Замызганный вертлявый «газик» добросовестно тянет на третьей скорости. Кое-где дорога вспучена вечной мерзлотой, будто прошли по ней зыбкие волны и, не схлынув, застыли. В таких местах «газик» трясет в' лихорадке. За окнами пролетают гари, по--росшие мелкой листвянкой и березкой. Черные пни издали похожи на стаи грачей, севших в некошеную сухую траву. Порою к самой дороге подступают кочковатые болота-мари, по которым, однако, можно ходить.
Мы возвращаемся с дражного полигона, километрах в тридцати от Мирного. Драга оказалась обыкновенной, «золотой», только «начинка» в ней другая— для алмазов. В этой начинке все дело: никак не притрут друг к другу механизмы. А кроме того, не могут разработать технологию размыва мерзлых грунтов.
— Больше стояли, чем работали,— жаловались нам рабочие.— Вот только в последний месяц и пошла как следует драга.
И все обвиняют в этом бывшего начальника прииска Черепанова: завалил дело... Рассказывают, между прочим, что Черепанов до этого работал заведую--щим промышленным отделом горкома партии. «Совсем молоденький инженер, только с институтской скамьи. И там тоже все завалил. Но Ладейщикову неудобно было поставить его с завов на какую-нибудь рядовую работу, вот и настоял, чтоб сделали Черепанова начальником прииска. Да разве можно было ему такое доверять!..»
Как-то не вяжется все это с характеристикой, которую дал Ладейщикову Батенчук. ...С плешивого увала, на который ходко вбежал наш «газик», хорошо виден весь город, гаражи, краны над промбазой, слева — белые, блестящие бензобаки, а повдоль речки Ирелях, друг за другом,— фабрики, перерабатывающие кимберлитовую руду. И все это окольцовано палевым ожерельем осеннего редколесья.
Дорога взбирается еше на один холм, и перед нами открываются горы взрыхленной голубоватой земли, вставшие над пологой впадиной. В ней неуклюже ворочаются бульдозеры, самосвалы. Отсюда они похожи на мух, ползающих по ковриге хлеба.
Это — трубка Мира. Отсюда же хорошо виден и лог Хабардина, неглубокий хмурый распадок, по которому семь лет назад поднялся со своей поисковой партией геолог Юрий Хабардин. Вот там, где сейчас белеет дощатая будка диспетчерской рудника, обнаружил он у лисьей норы «голубой кусочек неба» — кимберлит. А через несколько дней — алмазы. Маленькая походная радиостанция унесла в эфир победную весть: «Закурил
трубку Мира. Табак хороший. Хабардин». ...Мы стоим в центре трубки Мира. Стоим на зеленовато-голубой земле, так похожей по цвету на якутское небо. Стоим на алмазах. Их, должно быть, здесь столько же, сколько звезд на небе. Спрятались в комковатой руде... Но почему-то особенного волнения мы не чувствуем. Наверно, оттого, что слишком уж деловая, будничная обстановка в карьере. Ритмично вздымают ковшами экскаваторы, суетятся самосвалы, бульдозеры сдвигают пустую породу в стороны. Ну совсем как на сотнях других рудников, железных, медных... Да и сами мы приехали сюда не просто из праздного любопытства: нам хочется встретиться с лучшим экскаваторщиком рудника Васей Ивлевым, недавно награжденным орденом Трудового Красного Знамени.
Разыскиваем его экскаватор. Но Ивлев, худой, высокий, донельзя чумазый человек, долго разговаривать с нами не стал. Стеснительно объяснил:
— Не могу. Сейчас не могу. Вы же знаете, план того и гляди полетит. Хорошо хоть морозы нас в этом году жалуют. Каждая минута на счету!..
Говорят, Ивлев чуть ли не ночует на руднике. Пришлось отложить встречу. В три часа звоним Тихонову.
— Его нет.
— А когда будет?
— Неизвестно. - Где же он?
— Тоже неизвестно.
Ну что тут делать! Или он не хочет с нами встречаться?.. Но нам-то нужно с ним встретиться. Ох и надоела эта столовая! Чтобы пообедать в ней в часы «пик», надо потратить минимум полтора часа. А не в часы «пик» — столько же. Разница лишь в том, что после «пика» все более или менее Съедобное будет уже съедено.
Решили на ужин купить что-нибудь в магазине. В мясном отделе увидели за витриной семгу. Обрадовались ей, как дети!.. Но почему нет очереди? Продавщица вынесла нам кусок рыбы откуда-то из задней комнаты и как-то очень уж аккуратно, прежде чем взвесить, завернула рыбу в бумагу и подозрительно быстро сунула нам сверток.
— А семга-то с душком! — совсем «по-чеховски» протянул один из нас.
— У нас вся рыба такая,— успокоила продавщица.
— Почему же?
— В леднике подпортили. Обвалился он, что ли... Пошли в хлебный отдел. Хлеба нет. И опять меланхоличный ответ,— видно, люди привыкли к этому:
— Второй день хлеб только в столовой. Может, там вам продадут? Снова в пекарне печи сели. Говорят, проектировщики что-то не рассчитали...
А почему бы нам не сходить к проектировщикам, в институт «Якутнипроалмаз»?..
С Галкиным, директором института «Якутнипроалмаз», до тех пор мы не встречались ни разу. В кабинете Галкина не оказалось, и мы стали ждать в коридоре. Читали газеты,
— Вы ко мне? — Перед нами стоял невысокий черноволосый человек в синем костюме, с колодкой ордена Трудового Красного Знамени на пиджаке. Каким-то образом он сам заключил, что мы и есть те самые журналисты, которые звонили ему минут двадцать назад (на наш взгляд, мы ничем — ну, решительно ничем! — не отличались по внешнему виду от мирненцев), и, не ожидая ответа на свой вопрос, представился:— Галкин Андрей Федорович. Прошу, проходите... Чем могу быть полезен?
Походка у него была быстрая, решительная. Лицо— бледное, темные круги под глазами еще больше подчеркивали эту бледность.
В директорском кабинете, просторной, чисто выбеленной комнате, на стене мы увидели большую карту сибирской платформы с алыми накрапами точек — разведанные месторождения алмазов. Точки широким клином устремлялись к морю Лаптевых.
Мы рассказали о поводе визита — «севших» печах в пекарне.
— Да разве только в пекарне дело? Трансформаторная подстанция разваливается, в школе потолок обвалился,— хорошо хоть после уроков, ночью. А вторую фабрику как трясет, знаете?.. Взрывы. Вы, на-верно, слышали: каждое утро в карьере рвут руду. (Мы-то это не только слышали, но и чувствовали.) Проектировщики, «Цветметпроект», не учли одной штуки: в обычных условиях, в мягких грунтах, взрывы гасятся, тухнут уже на небольших расстояниях. А здесь — вечная мерзлота работает, как детонатор, вот и трясет наш городок. Слишком близко к карьеру его посадили. А знаете, чем это грозит? Может быть,
через несколько лет некоторые здания могут рухнуть. Точно пока неизвестно: институт сейсметики только в будущем году проведет исследования, но не исключена и такая возможность... Была ли в этом необходимость? Никакой! Чуть поодаль — прекрасная площадка, куда лучше этой, но решили получить грошовую экономию: ближе, мол, руду возить от карьера к фабрикам...
Разговорились о городе, его планировке, благоустройстве. Галкин скупым усталым жестом — видно было, что говорить об этом ему приходилось уже десятки раз,— протянул нам тоненькую синюю книжку, устало сказал:
— Вот посмотрите. Любопытная книженция...
В брошюре были собраны материалы совещания по строительству на Крайнем Севере, которое проходило в Ленинградском филиале Академии строительства и архитектуры СССР в декабре 1959 года. На раскрытой Галкиным странице был отчеркнут абзац: «Алмазная столица — Мирный, столица Чукотки, старинный русский форпост на Крайнем Северо-Востоке— Анадырь, самый северный международный порт, центр деревообрабатывающей промышленности — Игарка и ворота в алмазную республику, крупный транспортный центр — Мухтуя потеряли возможность стать современными, высокоблагоустрбенными, красивыми северными городами...» Авторитетное мнение...
— И это сказано в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году! Впрочем, предвидеть нетрудно было,— Галкин поморщился, как от боли.
Насыпные дороги — как дамбы между кварталами... Такая планировка домов, что зимой жителям невозможно пройти к помойкам и приходится весь мусор (да простит нас читатель за эту прозу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13