Много раз была Гемула на волосок от смерти, и коли б не помощь Пре
святого, да благословится Он, и дня Гамзо не продержался бы. Но велика мило
сть Благословенного: посылает на человека напасти и дает силу устоять.
Не упомню порядка и связи вещей, но вновь рассказал Гамзо об одежке, а как
вспомнил об одежке, вспомнил о своем учителе, а как вспомнил о своем учите
ле, вспомнил юность, что провел, изучая Писание, в духовных семинариях. Вам
знаком Гамзо, человек общительный, которого взыскуют книжники Востока и
Запада, ибо он привозит им редкие книги и рукописи. Но когда-то, как прочие
семинаристы, кормился он от милости благодетелей Ц по дню у каждого по о
череди. Раз послал его благодетель в лавку купить сокращенный свод "Накр
ытый стол". В книжной лавке попалась ему в руки книга, не похожая на прочие,
каждая строка с большой буквы, и строки короткие и длинные, одна страница
похожа на Псалом ангелов-хранителей, другая Ц на покаянную молитву Суд
ного дня. Битый час стоял он и смотрел и дивился, ибо отродясь не видал он т
аких книг. Увидел его книготорговец и сказал: сорок целковых Ц и она твоя
. Для семинариста сорок целковых Ц капитал, хоть бы он всю свою одежду про
дал, не выручил бы сорока целковых. Был у него сундучок, сделанный столяро
м в благодарность за то, что занимался Гамзо Священным Писанием с его сын
ом. Хоть и излишней роскошью был сундучок для Гамзо, все пожитки которого,
кроме нательной одежды, можно было завернуть в плат, но придавал сундучо
к солидность лику хозяина, делая его обладателем красивой вещи. Отдал он
книготорговцу сундук, а книготорговец дал ему книгу. А книга эта была «Ди
ван» р. Иегуды Галеви
Иегуда Галеви Ц известный средневековый испанский еврей
ский поэт.
в издании Луццато.
Луццато Ц Шмуэль Давид Луццато (ШаДаЛ, как сокращают евреи
) еврейский итальянский издатель, поэт и исследователь первой половины XIX
в.
Читал он ее и перечитывал и повторял, пока все стихи наизусть не выу
чил. Но сердце его взыскало большего. Принялся он рыться в праздничных мо
литвенниках и в старых сборниках гимнов и покаянных песен и кручин, и чит
ал, и переписывал оттуда стихи. Не хватало ему бумаги переписать то, что бы
ло ему любо. Что же он сделал? Стал записывать только начальные строфы. Увл
екся он стихами, а от семинарии отвлекся. Пошел и нанялся в услужение к кни
готорговцу. Увидел хозяин, что знает книги. Стал посылать его ко вдовам, у
которых книги остались в наследство от мужей, и к просвещенным богачам, ч
то хотели избавиться от святых книг. Со временем стал он покупать и для се
бя. Со временем стал ездить в дальние страны. Со временем стал ездить в мес
та, куда не ступала нога европейца. Дошел он до пупа пустыни и привез книги
и рукописи, о которых и самые отменные библиографы не слыхали. Нашел он и
сборники стихов Ц «диваны» неизвестных пиитов, что по святой скромност
и скрыли свои имена.
Скрутил себе Гамзо маленькую самокрутку и положил ее. Утер свой кривой г
лаз, и подмигнул здоровым глазом, и зажал незажженную сигарету меж пальц
ев, и сказал: когда отправлюсь на погост, отволокут меня туда, куда волокут
падаль вроде меня. Лягу я с позором и осудившего меня на сие оправдаю, что
положил он меня туда, куда положил, и впрямь: чем я заслужил лучшее место, и
бо наг я и лишен заслуг и благих деяний. И тут соберутся вереница за верени
цей все аггелы-вредители, сотворенные из моих грехов, и взойдут к Горнему
суду требовать мне вящей кары и ада поглубже. А пока не свершился суд, что
я делаю? Твержу наизусть все ведомые мне песнопения, пока не забываю, где я
нахожусь. И от избытка чувств все громче читаю я. Слышат это святые пииты
и говорят себе: что за глас из могилы, пошли посмотрим. Спускаются и видят
сию смятенную душу. Приходят они и берут меня своими святыми руками и гов
орят: это ты тот неизвестный, что извлек нас из пучины забвения? И вот они у
лыбаются мне со скромностью праведников и говорят: пошли с нами, Гавриэл
ь, и усаживают меня меж собою, и я укрываюсь в их святой сени. Вот утешение з
а муки мои.
Сидел себе Гамзо и улыбался, как бы обманывая самого себя, будто в шутку ск
азал он свои речи. Но я-то его вижу насквозь и знаю, что верит он в то, что гов
орит, больше, чем готов в этом признаться. Я вгляделся в его лицо, лицо сред
невекового еврея, оказавшегося в нашем веке, чтобы поставлять рукописи и
оттиски ученым и книжникам, чтобы те снабдили их сносками, и замечаниями,
и библиографией и чтобы люди вроде меня прочли и возвысили душу прелесть
ю стихов.
Сносит Гамзо свои муки и утешается надеждой на будущее. А тем временем го
рюет он по жене, что недужна и нет исцеления ея недугу. Заговорил я с ним о л
ечебницах, где больные получают немного требуемого им. Сказал я: хорошо б
ы поместить Гемулу в лечебницу. А насчет платы Ц для начала есть у вас две
надцать фунтов, что я храню, и прочие деньги найдутся. Сдвинул Гамзо ермол
ку на голове и сказал: эти двенадцать фунтов я получил за рукописи, что про
дал вместе с чудесными листьями. Спросил я Гамзо, подозревает ли он покуп
ателя в том, что обманом присвоил листья. Сказал Гамзо: я человек не подозр
ительный, может, сначала он и сам не заметил, а когда заметил, сказал себе: "Р
аз они мне достались, значит, они мои". А может, счел, что листья частью купле
нного были. А может, иногда считал он так, а иногда Ц этак. Мораль идет на ус
тупки, и человек не становится непорядочным, коль толкует ее по мере надо
бности, а тем более, если речь идет о книгах. Сказал я: думаете, он знает силу
листьев? Сказал Гамзо: откуда ему знать. Мне бы попал такой лист, и не объяс
нили бы мне, в чем его сила, и я бы не понял. Да и все эти исследователи Ц люд
и современные, хоть бы ты и рассказал им, в чем сила чар, только посмеялись
бы над тобой. И если бы купили Ц купили бы как образец фольклора. Ох, фольк
лор, фольклор. Все, что не объект исследований, Ц для них фольклор. И наше С
вященное Писание превратили не то в объект исследования, не то в фолькло
р. Люди живут во имя Писания и жизни не щадят во имя наследия отцов, а тут по
являются ученые и превращают Писание в исследование, а наследие отцов Ц
в фольклор.
Призадумался я над словами Гамзо и подумал об ученых, собирающих чудодей
ственные средства. Владельцам они творили чудеса, а ученым лишь приумнож
ают достаток. Подумал я и об этом бедняге, сокрушенном духом и поставленн
ом на колени, которого Пресвятой, да благословится Он, угнетает муками. Ко
ль можем мы судить человека по деяниям его, ясно, что не за деяния, соверше
нные в этом воплощении, он наказан. Но мне ли задумываться о таких делах? Ч
еловеку вроде меня надо радоваться, что на него покамест Господь не обра
щает внимания. Провел я рукой по лбу, прогоняя лишние мысли, и вгляделся в
человека, сидевшего против меня.
Я вгляделся и увидел, что он склонил голову и ухом припал к стене. Удивило
меня это. Время шло, а он не отрывал ухо от стены. Сказал я: кажется, вы слуша
ете, о чем беседуют между собой камни стены? Глянул он на меня и не сказал н
и слова, только вновь напряг слух. И так он сидел: ухо прижато к стене, глаза
горят, и кривой глаз, и зрячий, только один полон недоумения, а другой Ц яр
ости. Понял я, что слышит он нечто, приводящее его в ярость, и сказал: что вы
слышите? Встряхнулся он, как ото сна, и сказал: ничего я не слышу. А вы что-ни
будь слышите? Ответил я ему: ничего не слышу. Потер он ухо и сказал: значит, э
то обман чувств. Порылся он в карманах, вынул табак и положил его, вынул пл
аток и положил его. Потом провел ладонью меж носом и бородой, потом провел
пальцами по бороде, потом сказал: а ведь вы говорили, что слыхали шум шагов
. Сказал я: когда это я сказал? Сказал он мне: когда это вы сказали? Да совсем
недавно сказали. Сказал я: да вы же сказали, что нет ни звука, ни шороха. Сказ
ал он: так я сказал и все еще так думаю, но сказали бы вы сейчас, что слышите
шум, я бы спорить не стал. Сказал я: значит, слыхали что-то? Сказал он: не слых
ал. Сказал я: коли так, вернемся к нашей прежней беседе. О чем шла речь? Сказа
л Гамзо: честное слово, не упомню. Сказал я: да неужто вы так пренебрегаете
своими словами, что и помнить их не желаете? Сказал он: напротив. Сказал я: ч
то «напротив»? Сказал он: речи Израиля подобны псалмам и гимнам и при повт
оре утрачивают изначальную прелесть. Что мне пришло в голову: свожу-ка я Г
емулу в село Этроз. Сказал я: почему в село Этроз? Сказал он мне: Этроз Ц это
Этрот Гад древних, а этот Этрот Гад в уделе Гада находится, а Гемула Ц из к
олена Гада, почувствует родной дух, и вернется к ней здоровье. Никогда не п
озабуду, как она мне обрадовалась, когда собирался Гади бен Гаим умыкнут
ь ее, а я упредил его и умыкнул ее. Весь мир я бы отдал, лишь бы еще раз увидет
ь тот радостный смех на устах Гемулы. Хочу я вас спросить насчет этого док
тора, не доктора Грайфенбаха, а доктора Гината, понравилось мне то, что вы
о нем рассказывали. Мудрецы наши блаженной памяти говорили: мудр знающий
свое место. Если бы не запрет дополнять их суждения, дополнил бы я: а прочи
м свое место неведомо. И все же дивлюсь я, как это вы живете с ним в одном дом
е, а его не знаете? Стар он или молод? Как вы оцениваете его книги? Возбудили
вы мое любопытство к вещам, о которых я раньше не задумывался. Что это? Ска
зал я: подумайте, сколько есть ученых с положением, и газетчики послушно п
ечатают им хвалу, а мы о них не задумываемся. А этот мудрец поста не занима
ет, почетных статей о нем не пишут, а мы все хотим разузнать о нем. И вы, госп
один Гамзо, обещались прочесть его книги во втором или третьем воплощени
и и уже в этом воплощении толкуете о нем.
Внезапно целая гамма цветов пробежала по лицу Гамзо. Понемногу исчезли ц
вета, остался бледный, но он чернел на глазах. Бесформенной глиной казало
сь его лицо, и из этой бесформенной глины проглядывало изумленье ужаса. Я
глянул на него, и волосы мои встали дыбом от страха Ц отроду не видал я жи
вого человека, на глазах теряющего человеческий облик. Схватил Гамзо мен
я за руку и сказал: что это? Я сидел и молчал. Я тихо высвободил свою руку, а о
н и не заметил. Я спросил его: что с вами? Он встряхнулся и улыбнулся в смяте
нии, махнул рукой и сказал: воображение дурачит меня. Сказал я: что вы на эт
о скажете? Сказал он: не знаю, о чем вы говорите. Сказал я ему: насчет лечебни
цы. Махнул рукой Гамзо и сказал: сейчас мне не до этого. Сказал я: а когда вам
будет до этого? Сказал Гамзо: во всяком случае, не сейчас. Стал я расписыва
ть ему, насколько он выиграет, если отвезет жену в лечебницу, и сказал я: хо
рошо там будет Гемуле, и вы, господин Гамзо, воспрянете духом и вновь пусти
тесь в путешествия и откроете много тайного и скрытого. В наши дни как бы о
ткрывает земля свои закрома и достает все спрятанное там прежними покол
ениями. И вот вам пример: Гинат открыл вещи, сокровенные в течение тысяч ле
т, я имею в виду язык эдо и эйнамские гимны, но что мне поминать Гината, ведь
и вы открыли древние клады, неведомые нам до сих пор.
Гамзо смотрел на меня, но уши его были в другом месте, то припадал он ухом к
двери, то прислушивался у окна, а то припадал ухом к стене. Рассердился я н
а него и сказал: многогранный вы человек, милейший Гавриэль, и много дел мо
жете делать сразу. Одновременно слушаете вы, о чем говорят между собой дв
ерь, окно и стена, да еще и обращаете внимание на каждое слово простого чел
овека вроде меня. Глянул на меня Гамзо и спросил: что вы сказали? Сказал я е
му: ничего не сказал. Сказал он: кажется мне, я слышал разговор. Сказал я сер
дито: коль так, скажите, на каком языке шел разговор, на языке эдо или на язы
ке эйнам? Увидел Гамзо, что я рассердился, и ответил сдавленным голосом: хо
тите Ц верьте, хотите Ц нет, но говорили на том самом языке. Каком языке?
Ц На языке, на котором Гемула говорила с отцом, на выдуманном в шутку язык
е. Мои нервы до того расшатались, что я слышу то, что услышать нельзя, еще не
много и я скажу, что мне послышался голос Гемулы.
Я сидел и молчал и не говорил ни слова. И впрямь, что сказать человеку, у кот
орого от горестей ослаб рассудок, человеку, который пытается утешить себ
я воспоминаниями о былом блаженстве? В его лице не было ни кровинки, лишь у
ши жили своей особой жизнью. Сидел он и ловил звуки ушами. Только они и ост
ались у него, когда все существо его погрузилось в безмолвие. Потом махну
л он рукой и сказал: все причуды воображения. Потом улыбнулся смущенно и с
казал: когда воображение разгуляется, в любой тени мерещатся призраки. К
оторый час? Пора мне вернуться домой. Боюсь я, что высохла тем временем оде
жка, что я положил перед кроватью Гемулы. В Стране Израиля луна жарче солн
ца иных стран. Он встал, но снова присел. Присел и, глядя перед собой, на грус
тный напев прошептал стих: "Украдкой принеслось слово,
"…украдкой принеслось сло
во…" Ц Иов 4:12. Впрочем, эта похвала слову возносится не многострадальным И
овом, но его другом-утешителем Элипазом из Йемена (Елифазом Феманитянин
ом синодального перевода).
и ухо едва уловило его". Сказал я ему: взгрустнулось? Усмехнулся он и
сказал: не мне взгрустнулось, но Иову, что сказал слова эти. Глянул я на нег
о, хотел что-то сказать. Порылся я в карманах, как будто искал слова в глуби
не души, а стал искать в карманах. Вытащил я из кармана нарисованную откры
тку, что пришла от Грайфенбаха с женой, посмотрел на нее и увидел на открыт
ке луну на крыше. Вытащил Гамзо бумагу для самокруток и табак и скрутил се
бе маленькую самокрутку, провел языком по краю бумаги, склеил ее, вставил
сигарету в рот и прикурил. Ц А вы не курите? Ц спросил он и сказал: Ц Скру
чу вам сигаретку. Ц Сказал я ему: не беспокойтесь, дружище. Достал я пачку
сигарет и закурил. Сидели мы вместе и дымили. Поднялся дым, и окончилась на
ша беседа. Посмотрел я на дым и сказал самому себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9