К настоящему моменту из этих исчезнувших денег всплыла только одна купюра в десять фунтов, которой человек в синем костюме в субботу вечером расплатился за ужин в «Трокадеро-гриль». Надо думать, костюм мог быть и темно-серым, и официант не запомнил лица джентльмена – в тот вечер ужинало очень много народу. Нельзя сказать, что нам, полицейским, оказывают большую помощь! Знаете, мне пора! Большое спасибо – пока это самая приятная встреча по поводу данного случая.
Джайлз засмеялся.
– Что ж, надеюсь, она окажется и полезной.
– Как знать, – сказал Ханнасайд. – Всегда хорошо выяснить другую точку зрения.
Когда на следующий день мистер Чарльз Каррингтон услышал от сына рассказ об этом визите, он перестал искать карандаш, который – он это ясно помнил – положил на письменный стол пять минут назад, и сказал:
– Нелепость! Нельзя служить и нашим и вашим или, если и можно, то не должно. Механический карандаш – ты видел его у меня сотни раз. Напряги свое зрение, Джайлз! Напряги зрение! Итак, суперинтендант Ханнасайд не знает, как понимать Верикеровых отпрысков? Теперь мне пришло в голову, что мальчишка и меня сбил с толку. Не так прост. Боже милостивый, не мог же карандаш уйти.
Когда Кеннету стало известно о визите Ханнасайда, он подтвердил вслух приговор своего дядюшки, прибавив для внушительности, что, если идет работа на два фронта, он будет вынужден немедленно переменить поверенного. Однако Джайлз дал ему ясно понять, что рассматривает подобную возможность как несбыточную мечту. И тут Кеннет, позабыв про недовольство, указал на ряд своих достоинств, которые делают его просто незаменимым клиентом. Он был в это время в одном из самых неожиданных своих настроений, и немного опрометчивое возражение кузена – что достоинства, которыми он хвастался, ускользнули от его, Джайлза, внимания – заставило Кеннета досконально проанализировать свое собственное дело. Он ходил взад и вперед по мастерской, сверкая глазами, и улыбаясь – по выражению Антонии – проказливой улыбкой и вызывал у кузена одновременно испуг и восхищение изобретательностью, с которой постулировал разнообразные фантастические способы, какими мог бы, если бы ему заблагорассудилось тогда, убить своего сводного брата.
Вспомнив замечания суперинтенданта, Джайлз спросил, какой был смысл помещать тело Арнольда Верикера в колодки. Результат получился хоть и забавный, но бесполезный, поскольку Кеннет дал полную волю тому, что в его представлении было духом расследования, и, отбросив инсценировку, в которой он был убийцей, выдвинул множество самых поразительных теорий, одна из которых, не менее блестящая, чем остальные, покушалась на репутацию священника из Эшли-Грин, джентльмена, абсолютно ему незнакомого.
И Джайлз оставил попытки. С Кеннетом ничего не поделаешь. Хорошо еще, что он явно предпочитал играть в эту опасную игру один, и Джайлз радовался его благоразумию.
В данный момент у окружения Кеннета гораздо большее беспокойство, чем вопрос о том, виновен ли он в убийстве, вызывала проблема, как заставить его присутствовать на похоронах Арнольда Верикера. Изнурительные и по временам жаркие споры, в которые вовлекали Джайлза, бушевали весь вечер; Мергатройд, Вайолет, Лесли и Джайлз отстаивали респектабельность, а Кеннет, при поддержке сестры, противостоял им, выдвигая неопровержимые логические аргументы. В конце концов спор выиграла Вайолет, которой не хватало несокрушимого благочестия Мергатройд, зато было не занимать настойчивости в доказательстве того, что Кеннет должен хотя бы появиться на похоронах и тем оказать уважение мертвому. Придя к выводу, что его не пронять аргументами или мольбой, она встала в холодной и лишь частично притворной ярости, давая понять, что уйдет, и не разрешила ему не только поцеловать ее, но даже прикоснуться к ее руке. Искра гнева зажглась в его глазах, но погасла, когда за нею закрылась дверь. Он поспешил вслед. Что произошло между ними в передней, посторонним не дано было узнать; однако через несколько минут они вернулись вместе, Кеннет смиренный, связанный своим словом присутствовать на похоронах, и Вайолет – сменившая злобу на очаровательную кротость.
– Если Кеннет женится на этой молодой особе, он потеряет себя, – заметил, уходя, Джайлз в разговоре с Антонией.
– Знаю; это отвратительно, – сказала Антония. – Он даже и не любит ее. Он любит ее внешность.
– А кстати, – сказал Джайлз, – что с твоим суженым?
– Не знаю, но начинаю бояться, что он меня бросит, – очень жизнерадостно ответила Антония.
Однако, как выяснилось, ее теория была неверна, ибо Мезурьер на следующее утро явился на похороны, а потом вместе с Кеннет приехал к ним. Он вновь обрел равновесие духа и с необычайным изяществом извинялся, что при последней встрече оставил Антонию в гневе. Он, видно, решил, будто посещение суперинтенданта Ханнасайда в Скотленд-Ярде и пересмотренная версия рассказа освобождают его от допроса, но Кеннет сделал все возможное, чтобы разочаровать его на этот счет, и настолько преуспел, что за два дня примирения со своей невестой нервы Рудольфа стали явно сдавать, и, видя, как Верикеры поглощены другими, повседневными делами, он возмущенно воскликнул:
– Не знаю, как вам обоим удается вести себя так, будто ничего не произошло и не может произойти?
– А что может произойти? – спросила Антония, поднимая голову от коллекции путеводителей и расписаний поездов. – Можно было бы прекрасно проехаться в Швецию, Кен. Я продумала все путешествие.
– Какой смысл говорить о путешествиях за границу, когда, может быть, сядешь в тюрьму, – заметил Рудольф с натужным смешком.
– Ах, вот что! – она не собиралась задерживаться на этой мысли. – Конечно же мы не будем в тюрьме. И вообще, меня уже тошнит от этого убийства.
– Интересно, что делают полицейские?
– Они, как свора ищеек, выслеживают нас, – сказал Кеннет, заглядывая через плечо Антонии в «Бедекер». – А кстати об ищейках – почему мебель из моей комнаты в передней?
– Это Мергатройд. Она говорит, что перетряхнет всю квартиру.
– Что?! И эту комнату? – закричал Кеннет в таком ужасе, в какой его не могло привести ни одно из дурных предчувствий Рудольфа.
– Да, но только завтра. Лесли сказала, что она придет помочь, и я полагаю, о картинах она позаботится, – сказала Антония, умолчав, однако, о том, что задача Мергатройд, весьма решительно выраженная, заключалась в том, чтобы удержать Вайолет Уильямс, хоть на один день, подальше от дома, даже если для этого придется устроить в мастерской потоп.
К счастью для Мергатройд, это не было на самом деле ее истинной задачей, ибо, когда на следующий день Вайолет после завтрака вошла в квартиру (последнее время она зачастила к ним) и увидела мастерскую в состоянии восхитительного беспорядка, и нечесаную девицу, начищающую ручки опрокинутого комода, и другую, столь же нечесаную, которая выгружала содержимое набитого бюро, и Кеннета, сидящего на подоконнике и читающего вслух выдержки из «Оксфордской антологии стихов семнадцатого века», она неожиданно выказала хозяйственную жилку, затребовала у Мергатройд рабочий халат и уже через десять минут взяла всю операцию в свои руки. К этому времени она успела показать Лесли лучший способ чистки меди, убедила Антонию, что той необходим большой ящик для макулатуры, и снова повесила все картины, которые сняли, чтобы вымыть – из четырех, украшавших мастерскую, лишь одну не тронули. И только Кеннет не обращал ни малейшего внимания на просьбу пересесть или на минуту замолчать, но продолжал штудировать страницы «Оксфордской антологии», извлекая все новые отрывки – он читал их вслух, несмотря на отсутствие слушателей. Кеннет никого не удостаивал ответом, и лишь когда Вайолет, теряя терпение, напряженным голосом произнесла: «Ты перестанешь наконец декламировать Мильтона?» – он, дочитав до конца страницы, спокойно ответил: «Нет!»
Вайолет требовала от него восторженного внимания, и, когда Кеннет не соблюдал это требование, характер у нее портился; поэтому Антония и Лесли ничуть не удивились, что, обнаружив на столе пистолет, она воспользовалась случаем и ядовито, хоть и сладким голосом, заметила:
– Тони, дорогая, это твой? Может, лучше, чтобы полиция о нем знала?
– Но почему? – удивилась Антония. – Он как был заряжен, так с тех пор из него ни разу не стреляли.
– Что это вдруг такая обидчивость, дорогая? – Вайолет подняла свои тонкие брови. – Разумеется, теперь я не посмею спросить, почему ты держишь такое весьма странное оружие.
– Это хорошая вещь, – сказала Антония.
После чего разговор сошел на нет, но благодаря умелой помощи Вайолет мастерская так быстро была приведена в порядок, что Антония раскаялась в своем мимолетном дурном расположении духа, отобрала у Кеннета «Оксфордскую антологию» и велела Мергатройд приготовить чай.
Трапеза была в самом разгаре, когда дверь отворилась и вошел человек, возраст которого мог колебаться от тридцати пяти до сорока пяти лет. Вид у человека был веселый, хотя чуть растерянный, а покрасневшие серые глаза смотрели дружелюбно и немного отстраненно.
Все за столом озадаченно и беспомощно уставились на него.
Он ухмыльнулся и бросил: «Привет!» хриплым голосом, выдававшим приверженность к спиртному.
– Дверь была на задвижке, – сказал он, – и потому я решил войти. Как вы поживаете?
Антония вопросительно глянула на брата и испугалась, потому что лицо Кеннета вдруг побелело. В его глазах читалось сомнение, ужас и злость.
– Боже милостивый! – сдавленным голосом произнес он. – Роджер!!!
ГЛАВА XIII
Кусок хлеба с маслом упал из рук Вайолет на пол. Лесли, сидевшая с ней рядом, слышала ее растерянные слова:
– Но он умер. Ведь говорили, что он умер. Антония хмуро смотрела на пришедшего:
– Может ли это быть? Да, теперь я поняла, что его-то вы мне и напоминаете. А мы думали, ты умер.
– Думали! – вскричал Кеннет. – Мы знали, что он умер! Умер много лет назад!
– Да, но на самом деле я никогда не умирал, – сказал Роджер Верикер с видом человека, доверяющего тайну. – Просто в какое-то время было в общем неплохо сказаться мертвым, потому что всплыли кое-какие неприятности из-за одной кругленькой суммы. Не помню сейчас всех деталей, но люди мне очень докучали, очень.
– Но почему же ты все это время оставался мертвым? – удивилась Антония.
– О, право, не знаю, – рассеянно ответил Роджер. – Как-то не было особого смысла возвращаться к жизни. Во всяком случае, было бы слишком беспокойно. Я подумывал об этом, но мне и так совсем неплохо жилось. Неужели это ты, Тони? Никогда бы не узнал тебя. И Кеннет тоже изменился. Ему нужно постричь волосы.
– Оставь в покое мои волосы! – рассердился Кеннет. – Если ты…
– Ну-ну! Я не хотел тебя обидеть. Понимаете, очень уж забавно видеть вас обоих взрослыми. Когда последний раз видел Тони, у нее была косичка – может, я ее с кем-то спутал, но, по-моему, это была она. Длинная и с бантом на конце. А ты был страшным сорванцом. Сейчас я вижу, что ты не так изменился, как Тони. Помнится, тогда ты пачкал все разными вонючими красками.
– И сейчас тоже. Он художник, – сказала Антония.
Роджер выказал слабое удивление, столь же умеренное, сколь мгновенное.
– Правда? Тогда мне жаль, что я так сказал о его волосах. Знаете, как-то дичаешь, вот в чем дело. Теперь я намерен осесть дома. В конце концов, почему бы и нет? Устаешь скитаться. Человека, которого они приняли за меня в этой кубинской кутерьме, звали Гарри Фишер. Я хочу сказать, человека, который был убит. Сперва я не возражал: не все ли равно, какое у тебя имя? Но вы не можете себе представить, как утомительно называться Фишером! Я терпел семь лет, и это невыносимо. И подумал – лучше вернуться домой.
– Мне кажется, – сказала Антония, слушавшая его запинающуюся речь весьма нетерпеливо, – ты мог бы с таким же успехом назвать себя снова Верикером и не возвращаясь домой.
– В том-то и дело. Было бы не безопасно. Всякие там паразиты, – объяснил Роджер. – И потом, почему бы мне не приехать домой?
– Потому что ты здесь не нужен, – кратко объяснил Кеннет. – Боже, меня просто тошнит! – Он стал шагать взад-вперед, потрясая сжатыми кулаками. – Семь лет мы жили в блаженном неведении, веря в то, что ты умер и погребен, и вот сейчас ты объявляешься – сейчас, в этот проклятый момент! И все рушишь!
– Боже милостивый, а я об этом не подумала! – воскликнула Антония. – Должна сказать, это, пожалуй, слишком!
– Слишком! Это ужасно! – возопил Кеннет – Какая польза от того, что убит Арнольд, если на нашу голову свалился Роджер?
Вайолет, которая застыла в безмолвии, вдруг сказала:
– Прошу тебя! Ты не должен так говорить!
Никто не обратил на нее внимания; Антония сердито смотрела на Роджера, Кеннет продолжал ходить по комнате, а Роджер, блуждая взглядом по лицам присутствующих, осторожно спросил:
– Что вы такое сказали? Иногда мне кажется, я немного оглох. Пожалуйста, не топай, Кеннет; что за беспокойная привычка. У меня из-за этого кружится голова.
– Арнольд мертв, – сказала Антония. Он заморгал, явно не веря:
– Мой брат Арнольд?
– Да, конечно. Думаешь, у нас сотни знакомых Арнольдов?
– Но этого не может быть.
– А я говорю, что это так.
– Невероятно. Конечно, раз вы говорите, надо думать, вы правы, но я совершенно не могу понять. Отчего он умер?
– От ножа в спину, – бросил Кеннет через плечо.
У Роджера вид был испуганный, он несколько раз прищелкнул языком.
– Я совершенно не могу понять. Это ужасно, в самом деле ужасно. Кто же убил беднягу?
– Мы не знаем, – ответила Антония. – Кеннет, а может, я.
– Нельзя так шутить, – сказал Роджер. – Тебе бы понравилось, если б тебе в спину всадили нож? Когда это произошло?
– В прошлую субботу, – сказала Антония. Роджер пристально посмотрел на нее, потом огляделся в поисках стула. Сел.
– Да, удивительно. Просто удивительно, – сказал он. Кеннет перестал ходить.
– Ты давно приехал в Англию? – спросил он.
– Сейчас скажу, – любезно начал Роджер. – Я вышел на берег вчера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31