– Да, – согласилась Лесли, а Мергатройд между тем снова исчезла. – Только в ней какая глубина? Одна корысть, и это будет ранить Кеннета.
– Она-то! Да он знает, что она стяжательница. И на самом деле Кеннет вовсе не такой уж ранимый.
Мисс Риверс сердито высморкалась.
– Одна из тех, что точит камень. Этакое молчаливое упорство. Жесткая, холодная, расчетливая. Да если бы я даже покрасила волосы, мне все равно бы это не помогло.
И с этим пророчеством мисс Риверс взяла хлебную доску и отправилась в мастерскую.
Мергатройд, наблюдавшая ее с порога кладовки, заявила:
– Вот это настоящая леди. Мистер Кеннет никогда, с младых ногтей, не умел видеть то, что у него перед носом, вот ведь чего не могу уразуметь, – заявила она. – Достойной женушкой была бы ему мисс Лесли, но мужчины этого не понимают. Что было на инквесте, мисс Тони?
– Да примерно то, что говорил Джайлз. Очень скучно, и решение присяжных гласило: убийство, совершенное неизвестным убийцей или убийцами. Суперинтендант придет сегодня вечером к Джайлзу на дружескую беседу, и, возможно, Джайлз замолвит за нас словечко.
– Хм… – мрачно произнесла Мергатройд. – Я не сомневаюсь, что он на это надеется, но скорее полицейский заставит его рассказывать о семье и выудит из него что-нибудь такое, из-за чего все мы сядем в тюрьму.
– Боже правый! А разве есть что-нибудь такое? – воскликнула Антония.
– Да всегда найдется, – продолжала Мергатройд. – И чем слаще поет полицейский, тем меньше ему доверия. Только и смотрит, как бы тебя поймать. Они это называют – играть в кошки-мышки.
Это сравнение не слишком подходило к суперинтенданту Ханнасайду и Джайлзу Каррингтону, и даже если Джайлз был исполнен недоверия, а Ханнасайд расставлял ему сети, это было вовсе незаметно, когда вечером слуга провел суперинтенданта в удобную, уставленную книжными полками гостиную. Они обменялись рукопожатиями, и Ханнасайд сказал:
– Как мило было с вашей стороны пригласить меня заглянуть к вам. Завидую вашей квартире. Мне сказали, что сейчас добыть квартиру в Темпле нельзя ни за какие деньги.
Мергатройд, возможно, обнаружила бы в этих, казалось бы, безобидных замечаниях зловещий капкан, но Джайлз Каррингтон воспринял их в прямом смысле, пригласил суперинтенданта сесть в глубокое кожаное кресло и угостил сигарой и виски. Когда Ханнасайд пришел, Джайлз бился над шахматной задачей, и доска с несколькими расставленными на ней фигурами естественно приковала внимание суперинтенданта, поскольку он тоже был скромным почитателем этой игры. Оба они и подумать не могли ни о чем другом, пока тремя ходами черным не был успешно поставлен мат, но, когда это произошло и шахматы были отставлены в сторону, а хозяин с гостем обменялись скудными шахматными воспоминаниями и посетовали на отсутствие по-настоящему сильных игроков, наступила пауза, и Джайлз сказал:
– Так что же слышно об этом скучном убийстве? Не останется ли оно неразгаданным?
– Постараюсь, чтобы не осталось, – ответил Ханнасайд. – Пока еще рано судить – впрочем, я не буду отрицать, что не вполне удовлетворен нынешним состоянием дела. – Он изучал длинный нарост пепла на конце сигары, размышляя, стряхнуть его или немного подождать. – Хемингуэй – парень, который был со мной сегодня – в огорчении. – Он улыбнулся. – Говорит, никакой тайны не может быть в убийстве человека вроде Верикера. Загадки возникают, когда дело касается несчастной девчонки, которую пригласили покататься и прикончили, но когда заколот знаменитый коммерсант, плавание должно быть легким. Тут, как говорит Хемингуэй, все декорации налицо и все действующие лица известны, а в результате, – он замолчал и стряхнул наконец пепел с сигары, – мы чувствуем, что попали в чеховскую пьесу, хотя думали, будто нас привлекли для участия в пьесе Эдгара Уоллеса.
Джайлз ухмыльнулся.
– Мои злосчастные родственнички. Весьма сожалею. Интересно, что вы о них думаете?
– Не стану скрывать – я не знаю, что о них думать, – спокойно ответил Ханнасайд. – На первый взгляд все указывает на молодого Верикера. Налицо мотив преступления и благоприятная его возможность и – если мне не изменяет понимание характера – энергия тоже.
– Я с вами согласен, – сказал Джайлз.
– Да, – продолжал Ханнасайд, мрачновато ухмыляясь. – Я не знаю. Я прекрасно понимаю, что для вас он такая же темная лошадка, как и для меня, и я также прекрасно понимаю, что и вы видите: все складывается для него достаточно неблагоприятно. Так оно и есть, но буду совершенно откровенен: я не выдам ордера на арест этого молодого человека, пока не буду железно уверен в его виновности. Его рассказ – самый неубедительный из всех, какие мне приходилось когда-либо слышать, и я не разрешил бы ему повторить его присяжным, как бы меня ни уговаривали. Кстати, Мезурьер пришел ко мне в Ярд сегодня после полудня с еще одним неубедительным рассказом. Но полагаю, вы об этом знаете.
– Кажется, его рассказ я знаю, но не знал, что он был у вас.
– Да-да! – продолжал Ханнасайд. – Он отправился в коттедж, чтобы убить Верикера, но нашел его уже мертвым и вернулся в город. Что бы я на самом деле приветствовал, так это подозрительную личность с хорошим, твердым, правдоподобным алиби. Полагаю, такое алиби будет легче опровергнуть. Хемингуэй подозревает Мезурьера больше, чем я. Он настаивает, что этот человек – даго. Я усадил его за работу над алиби в связи с машиной, хотя сам не вижу выхода в этом направлении. Итак, мы оставляем пока в стороне Мезурьера, и у нас остается шофер, алиби которого я не до конца доверяю, поскольку оно базируется на показаниях жены, но у которого, по-моему, не было реального мотива убить Верикера; и незнакомец, посетивший Верикера в субботу, возможно, с намерением шантажировать (а шантажисты не убивают курицу, несущую золотые яйца); и еще мисс Верикер и ее братец. – Он замолчал и отпил глоток виски с содовой. – Возьмем сперва мисс Верикер. Если бы мне было нужно изложить факты на бумаге и показать их любому человеку, он бы удивился, почему я давно не арестовал ее по подозрению. Но до сих пор у меня нет доказательств, что она убила своего брата, а особая искренность, с какой она ведет себя со мной и которая на первый взгляд выглядит столь предосудительной, именно эта искренность заставит девяносто девять из ста присяжных оправдать ее. С людьми типа Мезурьера – пытающимися скрыть факты, которые, по их мнению, могут быть им во вред, противоречащими самим себе, увиливающими от прямого ответа – иметь дело намного легче. Спросишь его – ссорился ли он с Верикером, а он говорит: вряд ли это можно назвать ссорой, и пусть сколько угодно людей готовы поклясться, что слышали, как он ссорился. А спросишь мисс Верикер – ладила ли она со своим сводным братом, и она скажет, что видеть его не могла. Кажется, она ничего не скрывает. То же самое с ее братом; и не знаешь – то ли они очень умные, то ли совершенно невинные, то ли полоумные.
– В одном я могу вас заверить: они совершенно нормальны, – сказал Джайлз. – И поскольку вы были со мной так откровенны – признавая то, что я знал с самого начала – я в свою очередь скажу вам, что мисс Верикер, которая знает своего брата как никто другой, готова поспорить на все свое состояние, что если бы ее брат совершил убийство, этого никогда нельзя было бы доказать.
Глаза суперинтенданта понимающе сверкнули, и он тут же ответил:
– Эта информация должна быть очень полезна если не для меня, то для мисс Верикер. Но я стреляный воробей и не могу воспринять ее так, как вам бы того хотелось.
Джайлз встал, чтобы наполнить оба стакана.
– На самом деле я совсем не то хотел сказать, – признался он. – Что бы я ни думал о Кеннете, относительно его сестры я в глубине души совершенно уверен: она ни при чем.
– Это вовсе меня не удивляет, – сухо сказал Ханнасайд. – Более того, я очень надеюсь, что вы правы и в том, и в другом случае.
Джайлз молча протянул ему стакан. На его загорелом лице проступил румянец, а суперинтендант сказал совсем уж невпопад:
– И почему – вот, может, самый важный вопрос – тело было помещено в колодки?
ГЛАВА XII
Джайлз Каррингтон опустил стакан, не донеся его до рта, испуганно нахмурился и глянул на суперинтенданта.
– Да, конечно, это важно, – сказал он. – очень глупо, но я совершенно об этом не думал. Интересно, было ли это сделано со смыслом.
– Полагаю, что да, – сказал Ханнасайд. – Не пытаясь отыскивать в прошлом Верикера какое-то мрачное происшествие, имеющие отношение к колодкам, я могу предположить, что должен быть какой-то смысл в том, чтобы посадить тело в колодки.
– Если не считать, что таково представление убийцы о юморе, – произнес Джайлз, прежде чем понял, что говорить этого не следовало.
Глаза собеседников встретились… Совершенно прозрачные, застывшие у Джайлза Каррингтона и понимающие и веселые – у суперинтенданта.
– Вот именно, – сказал Ханнасайд. – Я уже об этом думал. А сейчас я буду по-настоящему искренним. Такого рода юмор, как я легко могу себе представить, позволяет себе молодой Верикер.
Мгновение Джайлз молча курил. Потом сказал:
– Нет. Сейчас я говорю как человек, который – до некоторой степени – знает Кеннета Верикера. Это может вам помочь. Посадить тело сводного брата в колодки просто так, ради грубой, бессмысленной шутки, не в духе Кеннета. Если бы Кеннет и сделал это, тут был бы какой-то вполне определенный, возможно хитроумный смысл. Вот мое частное мнение.
Суперинтендант кивнул.
– Хорошо. Тем не менее вы допускаете, что при определенных конкретных обстоятельствах он мог бы это сделать.
– Да, допускаю. Но вы предполагаете, что Верикер был помещен в колодки после смерти.
– В данный момент – да, так как это наиболее вероятная гипотеза.
– На траве вокруг колодок не было крови, – напомнил Джайлз.
– Крови вокруг почти не было… и не было следов борьбы, – продолжал Ханнасайд. – Таким образом, если склоняться к теории, что Верикер был убит после того, как ноги его оказались в колодках, надо разработать версию, что он сел в колодки по собственной воле. Дело происходило примерно между одиннадцатью и двумя часами ночи. Медицинская экспертиза заключила, что Верикер не был пьян. Кажется ли вам вероятным, что он выбрал это время, чтобы испытать ощущение человека, посаженного в колодки, хотя он мог бы сделать это в любой день, оказавшись в деревне?
– Нет, не кажется, – согласился Джайлз. – Впрочем, я могу представить себе ситуацию, при которой это было бы абсолютно возможно.
– И я тоже, – согласился Ханнасайд. – Если бы он приехал с веселой компанией из театра, и они были бы в легкомысленном настроении. Или даже, если бы он был вдвоем, предположим, с женщиной. Мы знаем, что по дороге в деревню он проколол шину; допустим, он обнаружил прокол в Эшли-Грин и, сменив колесо, сел на скамейку полюбоваться лунным светом или посидеть в холодке, или что-нибудь в этом роде. Я могу себе представить, что его уговорили вставить ноги в колодки, но не могу вообразить, как женщина затем заколола его. Это не могла быть мисс Верикер, потому что, с каким бы недоверием я к ней ни относился, я абсолютно верю, что она была в наихудших отношениях со сводным братом. Прекрасно, тогда, может, это была женщина легкого поведения, ехавшая с ним поразвлечься в его коттедж.
– Очень возможно, – сказал Джайлз. – Я понимаю ход вашей мысли, однако должен признаться, не могу предложить решения.
– Конечно, понимаете. Что могло заставить такого рода женщину убить его? Вы видели нож. Любопытный сорт кинжала – мог быть привезен из Испании или Южной Америки. Такую вещь не возьмешь с собой при обычных обстоятельствах. И это доказывает, что убийство было задумано заранее.
– Какой-то женщиной, у которой был на него зуб? – предположил Джайлз.
– Зуб должен был быть внушительных размеров, – заметил Ханнасайд. – Которому к тому же Верикер не придавал большого значения. Но если он настолько оскорбил женщину, что у нее был повод для хладнокровного убийства, мог ли он, по-вашему, ничего не подозревая, поставить себя по ее наущению в беспомощное положение?
– Нет. В общем-то он был натурой весьма подозрительной, – ответил Джайлз. – И чтобы отдать должное довольно дурному человеку, должен сказать следующее: я не думаю, что он мог серьезно обидеть женщину. Он был любвеобилен, но не скареден и не зол по отношению к своим пассиям.
– Я тоже вынес такое впечатление, – сказал Ханнасайд. – Я не исключаю в этом случае возможность появления неизвестной женщины; однако хоть мой отдел, вы знаете, не терял времени даром, мы до сих пор не нашли женщину, у которой могли быть малейшие основания для убийства Верикера. Хочу вам сказать, что мы проверили нескольких. Неизвестный оборванец, которого описывал нам дворецкий, заставил меня подумать о возможном существовании женщины, попавшей в беду, потому что от этого странного визита попахивает вымогательством, но я не смог обнаружить ничего подобного. Наоборот, похоже, Верикер вел себя очень пристойно, и все его женщины были из той породы, что не теряют осмотрительности. Джайлз сел на ручку своего кресла.
– Да, думаю, так оно и есть. Арнольд был не дурак. Я готов предположить – вы доказали весьма малую вероятность того, что убийство было совершено уже после того, как Арнольд оказался в колодках. Но не стоит ли взглянуть на вещи с другой стороны? Кажется ли вам вероятным, что, заколов человека, убийца перенес тело к колодкам – более бросающегося в глаза места не придумаешь – и аккуратно посадил его там в естественном положении? Это, как мне представляется, было делом не только омерзительным, но и трудным. Невероятно, чтобы мисс Верикер такое сделала; слишком страшно для Мезурьера; чересчур бессмысленно для Кеннета.
– Может, и не бессмысленно, – возразил Ханнасайд. Он посмотрел на часы и встал. – Именно это я – кроме всего прочего – стремлюсь выяснить. Кстати, мы пытаемся расшифровать то, что было найдено у убитого Верикера. Вы помните, мы нашли тогда корешок чека на сто фунтов и лишь тридцать фунтов в кармане?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31