Он хихикнул и сказал:
– Вы такая смешная, кузина! Я бы хотел, чтобы вы вышли за меня замуж! Почему бы вам не выйти? Я вам не нравлюсь?
– Не настолько, чтобы выходить за вас, – ответила она спокойно. – И позвольте сказать вам, Торкил: я терпеть не могу ссориться за завтраком, но еще больше я не люблю получать за завтраком предложения о замужестве! Кроме того, вам следует помнить, что если я и правда выйду за вас, то спустя некоторое время вы окажетесь прикованным к старой развалине, сам еще будучи в полном цвете!
– Да, – наивно сказал он, – но мама говорит, что если я женюсь, то она отпустит меня в Лондон!
В глазах Кейт заплясали искорки.
– Это, конечно, веская причина, – согласилась она.
– А вы станете леди Брум, потому что, когда отец умрет, весь Стейплвуд будет мой, и титул тоже, само собой. Я думаю, он скоро откинет копыта, он уже на ладан дышит.
Кейт совсем не позабавила эта речь, произнесенная тоном полнейшего равнодушия; она сказала холодно:
– Дело в том, что у меня нет никакого желания становиться леди Брум. И пожалуйста, не затевайте подобных разговоров! Поверьте, вы только теряете в моих глазах, когда так бессердечно говорите о своем отце!
– Вот еще! Почему это? Мне на него наплевать – так же, как и ему на меня!
Появление доктора положило конец дальнейшему развитию этой темы. Подчеркнуто повернувшись к Торкилу боком, Кейт спросила о здоровье тетушки. Доктор Делаболь сообщил, что он надеется на скорую ее поправку, но добавил, что это был очень серьезный приступ, осложненный коликами. Миледи провела беспокойную ночь; ее все еще немного лихорадит, и она не расположена к разговорам.
– Так что, я думаю, вам не следует навещать ее, пока ей не станет лучше, – сказал он. – Я очень надеюсь, что новое лекарство поставит ее на ноги. Торкил, мальчик мой, как насчет того, чтобы проехаться до Маркет-Харборо за новым лекарством?
– Если вы собираетесь сами править – не поеду! – грубо ответил Торкил.
– Нет, нет! – воскликнул доктор, снисходительно смеясь. – Я с удовольствием отдохну. Я же знаю, что ты гораздо лучший возничий, чем я, – почти такой же виртуоз, как мистер Филипп Брум! А где, кстати, мистер Брум? Я не дождался его возвращения вчера вечером, так что он наверняка сегодня проспал!
– И вовсе нет! Он никогда не просыпает! – возразил Торкил. – Он вставал из-за стола, когда я вошел. Он, наверное, сейчас у отца.
Они заспорили с доктором о том, каких лошадей в какую повозку нужно запрячь; Кейт поднялась и вышла из столовой. За ее спиной обсуждались сравнительные достоинства ландо и более модного тильбюри.
В комнатах нижнего этажа Филиппа не было, так что, если только он не поднялся в библиотеку, значит, он либо ушел, либо и вправду навещал дядюшку. Кейт, мечтавшая увидеть его с той самой минуты, как пробудилась от своего беспокойного сна, почувствовала невольную обиду. Казалось бы, если он действительно любит ее, он должен стремиться ее увидеть. Тогда какой смысл ему завтракать на час раньше ее обычного появления, думала Кейт, забывая, что так же естественно было бы Филиппу стремиться избегать встречи с ней в присутствии доктора и Торкила. Если он ушел или сидит у дяди, то значит, он и вправду избегает ее, а это уже явный знак, что он ищет способ отказаться от помолвки. Кейт, чьи бесплодные ночные раздумья перешли в тяжелый сон с беспокойными видениями, хотела, сама того не сознавая, чтобы ее утешили. Не найдя отрады в библиотеке, такой же пустынной, как и холл, она в полном отчаянии спускалась по лестнице, уговаривая себя в том, что ей надлежит облегчить Филиппу задачу: она скажет ему, что после долгих размышлений пришла к выводу, что недостаточно его любит, и поэтому не может выйти за него замуж.
Эти меланхолические мысли вызвали у Кейт слезы, и, хотя она решительно вытерла их, ей пришлось ухватиться одной рукой за перила, поскольку взор ее был затуманен. Однако туман чудесным образом рассеялся, стоило ей услышать свое имя, произнесенное мистером Филиппом Брумом, который появился словно из ниоткуда и устремился к ней, шагая через две ступеньки:
– Кейт! Я вас повсюду ищу! Что это мне Пеннимор наговорил? Нет, не отвечайте! Мы не можем разговаривать здесь, прямо на лестнице. Пойдемте вниз, в Алый салон, там нас никто не побеспокоит!
Это совсем не было похоже на поведение влюбленного – повелительная команда, крепкая хватка за запястье; но, так или иначе, подавленность покинула Кейт. Филипп чуть ли не волоком тащил ее по лестнице, она невнятно протестовала, на что он не обращал никакого внимания. Наконец он втолкнул ее в салон, плотно закрыл дверь и сказал, пронзая ее тревожным взглядом:
– Когда я перед завтраком проходил по террасе, я видел, что плотник чинит окно в оружейной комнате! Правда ли, что Торкил взломал его вчера и украл одно из дядиных ружей?
– Да, а что? – отвечала Кейт, осторожно массируя запястье. – Я была бы вам весьма признательна… кузен Филипп… если бы вы в следующий раз предупреждали меня, когда вознамеритесь причинить мне боль! У меня синяки теперь будут!
– Кейт! Плутишка маленькая! Что за вздор! Покажите-ка мне свои синяки!
– Они завтра появятся, – произнесла она с большим достоинством, которое призвано было скрыть, как ей приятно называться маленькой плутишкой.
– А вернее всего, вообще не появятся! – подхватил он, наклоняясь и беря ее за обе руки. – Но мне не до шуток, Кейт, скажите правду! Действительно ли Торкил пытался застрелить вас?
– Боже всемилостивый, нет конечно! – вскричала она. – Он всего лишь пытался застрелить собаку, но промахнулся и в нее, и в меня, чему я сердечно рада! Ему нельзя доверять ружье, я так ему и сказала. Я была в страшной ярости! Но как Пеннимор узнал об этом? Его там не было! Там был только Баджер, и потом еще доктор Делаболь.
– Один из конюхов видел вас с главной аллеи и собирался бежать к вам на помощь, как он утверждает, но появление Баджера избавило его от необходимости проявлять геройство. Эта история достигла ушей Пеннимора еще до того, как вы отправились спать.
– Чудовищно преувеличенная, как я догадываюсь!
– Возможно. Правда ли, что Торкил угрожал застрелить Баджера?
– Из пустого-то ружья? Он хотел всего лишь напугать его! Он отдал мне ружье сразу, как только я приказала, и я клянусь, нет никакой нужды бить во все колокола!
– Напротив, нужда есть, и неотложная! – сказал Филипп. – Кейт, позвольте мне забрать вас отсюда! – Он сильнее сжал ее руки. – Вам небезопасно оставаться здесь, поверьте мне!
Он смотрел вниз на ее запрокинутое лицо, и его светящийся взгляд проник ей в самую душу, от чего сердце Кейт бешено заколотилось.
– Милая! – прошептал он, обнял ее и крепко поцеловал. Но, когда Кейт разразилась слезами облегчения, Филипп ослабил объятия и встревоженно спросил:
– Что, Кейт? Кейт, любимая, я сделал что-то не так?
– Нет, ничего, ничего! – всхлипывала она. – Я только подумала… я боялась… что вы можете пожалеть о сказанном вами вчера! Я даже уверена, что вам следует пожалеть… только я этого не вынесу! Но я же знаю: вы не подумали, что значит жениться на особе, которую, кроме кормилицы, некому вести к алтарю!
С улыбкой, но торжественным тоном Филипп провозгласил:
– Вы правы! Я не подумал об этом! Но не соблаговолите ли вы опереться на мою руку, если кормилица не подойдет для этой цели?
Кейт рассмеялась сквозь слезы и снова прижалась лицом к его груди.
– Не смейтесь надо мной! Вы очень хорошо понимаете, о чем речь! Что подумают ваши родственники?
– Конечно! Это очень существенный момент. Как это мне самому в голову не пришло? – озадаченно спросил он. – Уж не потому ли, что меня никогда не интересовало, что думают мои родственники?
– Это интересует меня, – сказала Кейт в его жилетку.
– Вот оно как? Ну тогда у нас только один выход! Нам надо пожениться тайно, по специальному разрешению!
– О, Филипп! Как будто это что-то изменит! Ну пожалуйста, будьте серьезным!
– Я серьезен как никогда, ревушка-коровушка. Я твердо решил как можно скорее увезти вас из Стейплвуда; а так как никто из нас обоих, я надеюсь, не лишился разума настолько, чтобы считать побег за границу поступком предосудительным, – разве что в глазах самых ветхих особ, – то я полагаю, что лучше всего было бы препроводить вас в Лондон, под защиту вашей кормилицы, пока я не оформлю разрешение на брак и не пошлю срочное письмо моему управляющему, чтобы он подготовился к нашему приезду. После чего я немедленно препровожу вас в Брум-Холл. Ах, Кейт, дорогая моя, если б вы знали, как же мне хочется поскорее увидеть вас там! Я очень надеюсь, что вам там понравится!
– Я больше чем уверена в этом, – просто и убежденно ответила Кейт. – Но бежать в Лондон – ничуть не менее ветхозаветный стиль, чем бежать за границу! Подумайте сами! Я знаю, что вы не хотели бы, чтобы я поступала столь бесцеремонно – столь неблагодарно! Все будут просто оскорблены!
– У вас нет причин быть благодарной Минерве!
– Конечно же есть! – сказала Кейт, лукаво улыбнувшись ему. – Если бы она не привезла меня сюда, я бы никогда не встретила вас, любовь моя.
Его руки стиснули ее с такой силой, что она испугалась за свои ребра, но голос прозвучал нерадостно:
– Вовсе не это было ее целью, милый мой софист!
– О да, совсем не это! А как это вы меня назвали?
– Вы софист, любовь моя, – и весьма искусный!
– А кто это? – подозрительно спросила Кейт.
– Тот, кто рассуждает напоказ! – смеясь, ответил Филипп.
– Я вовсе не рассуждаю напоказ! – возмутилась она. – Как можно быть таким невоспитанным!
– А мы с вами еще не в церкви! – поддразнил Филипп.
– Да уж догадываюсь! – сказала она, осторожно высвобождаясь из его объятий. – Нам необходимо все обсудить – и пожалуйста, без легкомыслия! Сядьте. Нам никто не помешает: Торкил и доктор Делаболь поехали в Маркет-Харборо, а тетушка, как вам известно, нездорова. Это и является одной из главных причин, почему я не собираюсь мчаться в Лондон. Ведь это будет расценено так, будто тетя со мной плохо обращалась, и я воспользовалась ее болезнью, чтобы сбежать отсюда! Вы же знаете, какие пойдут слухи! А ведь это более чем несправедливо! Чем бы она не руководствовалась для того, чтобы привезти меня сюда, я не видела от нее ничего, кроме добра, и я не могу покинуть Стейплвуд в спешке, которая изумит всех, кому известно, что я собиралась пробыть здесь до конца лета, и породит всяческие догадки по поводу моего бегства. Ведь вам самому это не понравится!
По выражению лица Филиппа было заметно, что эта мысль не приходила ему в голову. Он воскликнул:
– Нет!
– Разумеется, нет! Мне бы это тоже не понравилось. И ради Бога, не стойте с таким похоронным видом! Меня прямо в дрожь бросает!
Филипп улыбнулся и присел рядом с ней на софу, сказав при этом:
– Хитрая лисица!
– Вовсе нет! Вы не поверите, какая я бываю простодушная!
– Неправда! Если бы вы были простодушной, вы бы здесь не остались!
– Я не боюсь Торкила, – тихо сказала Кейт, – но меня охватывает ужас от одной мысли, что необходимо сказать тете о вашем предложении, Филипп. А сказать придется: исчезнуть, не сказав ей ни слова, было бы низко, вы согласны?
– Вы можете предоставить мне известить ее!
– Ни за что! Это было бы не только невежливо, но и дало бы повод думать, что совесть моя нечиста. Вы лучше сообщите эту новость сэру Тимоти.
– Ну, это просто! Я прямо сейчас и пойду к нему, и у меня есть сильное подозрение, что он будет только рад!
– Я надеюсь, что он будет рад. Он вчера пригласил меня к обеду и оказал мне честь, сказав, что любит меня и хотел бы видеть свою дочь похожей на меня. И я думаю, он был искренен, потому что он предупредил, чтобы я не позволяла ни силой, ни лестью заставлять себя делать что-то противное моему сердцу или, как он выразился, моему здравому смыслу. Я верю, что он сказал это из симпатии ко мне, ведь я знаю, что он предпочитает уклоняться от проблем. Еще он сказал, что я обманываю себя, думая, что тетушка привезла меня сюда из жалости. И что, хотя ему неизвестны причины ее решения, он уверен, что она руководствуется тайными мотивами, а говорить такое о ней ему было, наверное, очень неприятно.
Филипп выслушал Кейт очень внимательно, с выражением растущего изумления на лице, и воскликнул:
– Значит, он вас действительно любит! Я считал, что нахожусь у него в полном доверии, но со мной он никогда не бывал до такой степени откровенным. Я иногда спрашивал себя, искренен ли он с самим собой – позволяет ли он себе замечать неприятные вещи. Больно смотреть, как он увиливает от всего, что может хоть немного нарушить его покой! А ведь он не всегда был таким, Кейт! Если бы вы знали его в те дни, когда была жива тетя Анна, – его счастливые дни!.. Я не стану утверждать, что у него тогда был сильный характер, но… но, хотя сейчас я уже не могу больше уважать его, я никогда не забуду, сколь многим я обязан ему, и не перестану любить его! Я говорю сумбурно… Я бы хотел, чтоб вы поняли…
Кейт была очень тронута его словами и мягко произнесла, положив ладонь на его стиснутые руки:
– Я понимаю. Я сама чувствую то же, что и вы: он человек слабого характера, но очень обаятельный. Я полюбила его с того самого момента, когда впервые увидела, и я легко могу понять ваши чувства – и даже то, почему вы не любите мою тетушку, а о своей отзываетесь с благоговением. Сэр Тимоти рассказал и об этом, по его словам, она была ангелом.
Филипп кивнул, кусая губы.
– Она не была особенной красавицей или умницей, но сколько в ней было доброты! В те дни Стейплвуд был моим домом, а не… не выставочным экспонатом! И мой дядя дорожил им, как теперь не дорожит! Возможно, Минерва улучшила сады, но он-то, пока не ушло здоровье, заботился о своей земле! Я недавно объехал все поместье и честно признаюсь вам, Кейт: моя земля в лучшем состоянии! Минерва рассуждает бойко, но она ничего не смыслит в сельском хозяйстве. Она полагает, что если этот малый, который стал бейлифом после старого Уолли, льстит ей, то, значит, он молодец. Отнюдь нет! И дядя, наверное, знает об этом, ведь он всего несколько месяцев как перестал объезжать поместье, но это, похоже, его не волнует!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48