https://wodolei.ru/catalog/installation/Roca/
– Самое смешное, что она имела в виду пестренькое муслиновое платье, которое обошлось мне ровно в восемнадцать шиллингов! В нем не было ничего особенного, разве только узел из лент на талии, но фасон его был таким изящным, и оно было так хорошо сшито, что леди Гритлтон подумала, что я купила его в дорогом магазине. Не посчитайте, что я хвастаюсь, но разве этот пример не доказывает, что я и вправду хорошо шью?
– Прежде чем высказать свое мнение, я хотел бы увидеть то платье, о котором вы говорили, – с серьезным видом ответил Филипп, однако в его голосе прозвучали неуверенные нотки.
Кейт расхохоталась:
– Какой же вы недоверчивый! И как вы смеете надо мной потешаться! Я что, показалась вам ужасной хвастуньей?
Филипп мрачно покачал головой:
– Нет, все мое существо восстает против того, чтобы вы подались в работницы!
Кейт расхохоталась пуще прежнего.
– Нет, я серьезно, сэр…
– И я серьезно, Кейт, мистер Нид был прав, у вас ничего не выйдет.
– Может, и не выйдет, – вздохнула Кейт. – Недавно мне пришла в голову такая мысль: а что если мне попытаться устроиться к какой-нибудь пожилой леди. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю, – в качестве компаньонки или экономки, а может быть, и той, и другой сразу. Разумеется, это ужасно скучное занятие, но, по крайней мере, Сара не будет возражать, говоря, что это не дело для благородной девушки.
– Надеюсь, вы не собираетесь податься в компаньонки и экономки к какому-нибудь джентльмену? – спросил Филипп.
– Нет, не собираюсь. Сара сказала бы, что это неприлично, да ведь так оно и есть на самом деле. Если, конечно, этот джентльмен не какой-нибудь дряхлый старик. А вы что, знаете джентльмена, которому нужна компаньонка и экономка?
– Представьте себе, знаю. Но боюсь, что он еще не совсем стар и дряхл. Иными словами, он не прикован к кровати и с головой у него все в порядке, то есть он вполне здоров. Короче, это не выживший из ума старик!
– А я бы ни за что не пошла работать в дом к выжившему из ума старику, – сказала Кейт, заинтригованная словами Филиппа. – Конечно, если бы мне предложили очень хорошее жалованье, я бы еще подумала, а за гроши я к старику не пойду. Вот старая леди – это то, что нужно!
– Подумайте, Кейт, прежде чем идти в компаньонки к старой леди. Старые леди обычно бывают ужасно сварливыми!
– Какая ерунда! – с негодованием воскликнула Кейт. – Я знаю нескольких старушек, которые очень милы. К тому же женщины, в отличие от мужчин, не страдают подагрой, от которой старые джентльмены становятся невыносимыми!
– Тот джентльмен, о котором я говорю, не страдает подагрой, и я уверен, что он покажется вам очень любезным и… и уступчивым.
– Неужели? – насторожившись, спросила Кейт. – А сколько лет вашему джентльмену?
– Двадцать девять. Но скоро ему будет тридцать! – ответил Филипп.
Кейт знала, что это возраст Филиппа. Она поняла, что он говорил о себе, и его слова означали, что он делал ей предложение. Но Кейт не могла понять сути этого предложения. Неужели, зная, что у нее нет друзей и она бедна, он решил сделать ее своей любовницей? Вряд ли Филипп захочет жениться на ней, поскольку (как с грустью напомнила себе Кейт) у нее не было ничего, кроме красивой внешности. «Если выяснится, что я нужна Филиппу только в роли любовницы, – подумала Кейт, – я этого не перенесу». Это было бы крушением еще одной ее иллюзии. Кейт запрещала себе даже думать о том, что Филипп может предложить ей руку и сердце, ибо она знала, что не подходит ему. Более того, она не была уверена, любит ли он ее. Конечно, Филипп теперь относится к ней совсем по-другому, чем вначале, и, когда он смотрит на нее, в глазах его светятся теплота и ласка. Но свидетельствует ли это о любви – трудно сказать. Филипп вел себя очень сдержанно, и про него никак нельзя было сказать, что у него душа нараспашку; если у Филиппа и есть недостатки, подумала Кейт, решившая во что бы то ни стало найти изъяны в характере Филиппа, то, конечно, эта самая сдержанность и была его самым главным недостатком. Впрочем, это была не та сдержанность, которая свидетельствует о полном безразличии к кому бы то ни было, кроме собственной персоны, а скорее бесстрастность, которая позволяла ему скрывать от окружающих свои мысли и чувства.
Озабоченная, как бы не выдать своих чувств, Кейт заговорила небрежным тоном, стараясь, чтобы в нем прозвучало даже легкое пренебрежение:
– Не считайте меня дурочкой, сэр. Я полагаю, вы говорите о себе. Но меня этот разговор совершенно не забавляет!
– Да, я говорю о себе, и я очень рад, что этот разговор не показался вам забавным, – ответил Филипп, и в его голосе Кейт уловила некоторую резкость.
Сердце ее забилось быстрее, и она почувствовала, как щеки ее заливает румянец. Кейт отвернула от него лицо.
– Вы ведете себя неподобающим образом, сэр! – запальчиво проговорила она. – Я сказала тетушке, что вы не выказываете никакого желания заигрывать со мной, и я верю, что вы и вправду никогда не позволите себе такого!
– И я надеюсь на это! Ради всего святого, Кейт! И как вы только могли подумать, что я с вами заигрываю! Я пытаюсь сказать, что я вас люблю!
– О Боже! – еле слышно воскликнула Кейт. Разочарованный такой реакцией на его слова, Филипп с горечью произнес:
– Ну вы еще скажите, что очень мне признательны!
– Я не знаю, что вам сказать, – после некоторой паузы промолвила Кейт. – Поскольку… поскольку мне неизвестно, что у вас на уме.
С отчаянием человека, привыкшего скрывать свои чувства от окружающих, но сейчас вынужденного их высказать, Филипп произнес:
– То, что я сказал. Я ЛЮБЛЮ ВАС!
– Не надо кричать, я не глухая, – в сердцах ответила Кейт.
– Я думал, вы меня не слышите! Ведь проще выразиться нельзя, что же тут непонятно – я люблю вас. И что я услышал в ответ? Только «О Боже!» – и ничего больше. Словно мои слова для вас ничего не значат! Если вы не разделяете моей… моей симпатии к вам, так и скажите! Я надеялся, что тоже вам нравлюсь, но был готов и к тому, что получу отказ, и хотя для меня это будет большим ударом, у меня хватит ума не докучать вам.
– Но вы… вы ведь не сделали мне предложения, – сказала Кейт. Но тут же, смутившись, торопливо добавила: – Однако не подумайте, что мне очень хочется услышать от вас предложение. Лучше бы вы вообще об этом не говорили… О Боже, какую чушь я несу! Мистер Брум, умоляю вас, не предлагайте мне carte blanche!
– Carte blanche? – в изумлении воскликнул Филипп.
Лицо Кейт горело от стыда. Она пробормотала:
– А… а разве я употребила неправильное слово?
– Да, неправильное, – жестко ответил Филипп, останавливая лошадей у обочины дороги. – За кого вы меня принимаете, Кейт? Предложить carte blanche такой утонченной девушке, как вы, да еще находящейся в стесненных обстоятельствах?! Вы что, считаете меня последним подонком?
– О нет, нет! Я так не думаю!
Филипп схватил ее руки и, сжав их, воскликнул:
– Я делаю вам предложение стать моей женой! Вы выйдете за меня, Кейт?
Кейт инстинктивно приникла к Филиппу, и все ее существо затопила волна радости, какой она еще ни разу в жизни не испытывала:
– О нет! Нет! Вы подумали о том… О Боже, как все это неприлично! – бормотала она, сама понимая, что говорит глупость.
Мистер Филипп Брум, быстро оглянувшись, решительным жестом привлек ее к себе и поцеловал. На мгновение Кейт потеряла голову от счастья и не сопротивлялась, но уже в следующую минуту в ее голове всплыли наставления Сары, и Кейт устыдилась своего поведения. «Я переступила все грани приличия, – подумала она. – И веду себя не как благовоспитанная девушка, а как простая крестьянка». Она попыталась высвободиться из объятий Филиппа, пробормотав что-то в знак протеста. К ее удивлению, он тут же отпустил ее, воскликнув при этом:
– Так я и знал! – Он натянул поводья, и лошади побежали по дороге. – Вот что значит делать предложение на ходу! Поправьте свою шляпу, Кейт, Бога ради!
Кейт была разочарована до глубины души тем, как Филипп бесцеремонно оттолкнул ее, но, вглядевшись в его лицо, она увидела, что его отношение к ней не переменилось. Она заметила, что из-за поворота на дорогу вышли парень и девушка и медленно направились им навстречу. По их одежде Кейт догадалась, что это крестьяне; а увидев, что рука юноши лежит на талии девушки, а та идет, склонив голову ему на плечо, она поняла, что это влюбленные. Они были всецело поглощены собою и бросили всего лишь беглый взгляд на упряжку, не проявив никакого интереса к тем, кто в ней сидел.
– Фу! – облегченно вздохнул Филипп, как только они отъехали подальше от влюбленной парочки. – Надеюсь, они ничего не видели!
– Да, я тоже надеюсь! – с готовностью согласилась Кейт. – А если они и видели, то так мне и надо! Ведь я вела себя как подстилка!
Глава 13
Филипп расхохотался:
– Ну и выражения у вас, Кейт! Кто вас этому научил? Уж наверное, не мистер Нид.
В ужасе от тех слов, которые у нее вырвались, Кейт сказала:
– Нет, нет! Я не должна была говорить этого! Но я не могла придумать, как бы мне помягче выразиться, а это выражение почему-то застряло у меня в памяти и… и я не заметила, как оно вырвалось! Я услышала его от одного из подчиненных моего отца – это было много лет назад – и, помнится, спросила отца, что это такое. Он так же, как и вы, расхохотался, но объяснил мне, что это слово значит, предупредив при этом, чтобы я никогда его не употребляла. Я знаю, что поступила дурно, и прошу простить меня.
– При мне вы можете говорить все, что угодно, любовь моя. Я все вам прощу.
Кейт счастливо улыбалась, но эти слова вернули ее к действительности, и она взволнованным тоном произнесла:
– Не надо было… не надо было вам делать мне предложение.
– Да, я знаю, что нарушил правила приличия, – весело ответил Филипп. – Прежде чем обратиться к вам, я должен был спросить разрешения у вашего отца, или матери, или опекуна, но поскольку у вас нет ни того, ни другого, ни третьего, я надеюсь, что вы простите мне мою вольность! Что-то подсказывает мне, что, если бы я обратился за разрешением к Минерве, она послала бы меня подальше! Можете ли вы сказать мне без всяких обиняков, выйдете вы за меня замуж или нет?
– Без обиняков – не могу, – мрачно ответила Кейт.
Пораженный до глубины души, Филипп воскликнул:
– Какого черта?..
Кейт решительно взглянула ему в лицо и заговорила, но было видно, что слова даются ей с трудом:
– Вы, по-видимому, не понимаете, в каком положении я нахожусь? Женщине, у которой нет приданого и которую не хотят знать родственники, предложения не делают! Ваша семья, вне всякого сомнения, будет против такого брака! Вы ведь знаете, что у меня нет ни гроша за душой, – я нищая!
– Как же вы высокопарно выражаетесь! – воскликнул Филипп. – Что же касается того, что у вас нет ни гроша за душой, то это переходит все границы! Это выражение ужасно вульгарно, и я просто шокирован! Прошу вас, любовь моя, больше никогда не употреблять его при мне!
Кейт ответила язвительно:
– Удивительное дело, я только что при вас употребила гораздо более вульгарное выражение, и вас оно ничуть не шокировало! Какой вы непоследовательный, кузен Филипп!
– А вы ужасная хитрюга, кузина Кейт! – любезно вторил ей Филипп. – Но давайте поговорим серьезно. Знаете, я в жизни не слыхал большего вздора, чем то, что вы мне сейчас сказали, и это меня страшно удивляет – ведь вы совсем не дурочка! Если ваши родственники не хотят вас знать, тем хуже для них. Судя по вашим словам, они ужасно противные. Что касается меня, то у меня нет родственника ближе дяди Тимоти, а уж он-то не будет возражать против нашего брака! Мне даже хочется, чтобы он был против, – тогда наконец прекратятся все разговоры о том, что я хочу унаследовать Стейплвуд. Что же касается моих дальних родственников, то им нет никакого дела до меня, а мне нет никакого дела до того, что они подумают о нашем браке! Наконец, моя дорогая крошка, я понимаю, в каких обстоятельствах вы находитесь, даже лучше, чем вы понимаете, в каком положении нахожусь я. Я не богат, Кейт. Я не могу предложить вам ни крупного поместья, ни особняка на Беркли-стрит, ни большого состояния. Мое главное богатство, как я привык считать, – это моя независимость. Моя жена будет наслаждаться приятной, но отнюдь не роскошной жизнью. Брум-Холл, конечно, и в подметки Стейплвуду не годится. Я бы сказал, что мой дом скорее просторный, чем величественный, а мое состояние не позволяет мне содержать дом в городе, я имею в виду свой собственный дом.
Филипп говорил извиняющимся тоном, и, вне всякого сомнения, искренне. Кейт не могла удержаться от соблазна подшутить над ним и спросила голосом, полным глубокого разочарования:
– Не позволяет?
– Нет! – твердо ответил Филипп. – Вам придется довольствоваться домом, который я снимаю во время сезона!
Кейт громко вздохнула.
– Ну ладно, – произнесла она, делая вид, что соглашается, но с большой неохотой. – Поживем и в чужом доме, если он, конечно, расположен в лучшей части города!
– Мы собирались, – сказал Филипп, глядя с понимающей усмешкой в смеющиеся глаза Кейт, – поговорить серьезно, моя дорогая шутница.
– А я и хотела быть серьезной, и ни за что не стала бы смеяться над вами, но вы вдруг начали нести какую-то околесицу! Дорогой сэр, когда мой отец служил в армии, мы жили в ужасных условиях: и в грязных, продуваемых всеми ветрами домишках на испанской и португальской границах, и в роскошных, но ужасно холодных комнатах старинного замка к северу от Тулузы. А когда папа вышел в отставку, мы обитали в разных жилищах, в зависимости от того, водились у него в кармане денежки или нет. Когда мы приехали в Лондон и папа еще не успел растратить все, что у него было, мы жили в роскошной квартире на Кладжерс-стрит; но в конце концов нам пришлось переселиться в бедную квартирку на Темза-стрит. Бедный папочка совсем не умел тратить деньги расчетливо. Видите ли, он был игроком, и, когда ему везло, он швырял деньги направо и налево. Сколько раз он приходил домой и вываливал мне на колени целую кучу гиней, а сколько дорогих побрякушек он мне подарил! У него было много недостатков, но скупердяем он никогда не был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Прежде чем высказать свое мнение, я хотел бы увидеть то платье, о котором вы говорили, – с серьезным видом ответил Филипп, однако в его голосе прозвучали неуверенные нотки.
Кейт расхохоталась:
– Какой же вы недоверчивый! И как вы смеете надо мной потешаться! Я что, показалась вам ужасной хвастуньей?
Филипп мрачно покачал головой:
– Нет, все мое существо восстает против того, чтобы вы подались в работницы!
Кейт расхохоталась пуще прежнего.
– Нет, я серьезно, сэр…
– И я серьезно, Кейт, мистер Нид был прав, у вас ничего не выйдет.
– Может, и не выйдет, – вздохнула Кейт. – Недавно мне пришла в голову такая мысль: а что если мне попытаться устроиться к какой-нибудь пожилой леди. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю, – в качестве компаньонки или экономки, а может быть, и той, и другой сразу. Разумеется, это ужасно скучное занятие, но, по крайней мере, Сара не будет возражать, говоря, что это не дело для благородной девушки.
– Надеюсь, вы не собираетесь податься в компаньонки и экономки к какому-нибудь джентльмену? – спросил Филипп.
– Нет, не собираюсь. Сара сказала бы, что это неприлично, да ведь так оно и есть на самом деле. Если, конечно, этот джентльмен не какой-нибудь дряхлый старик. А вы что, знаете джентльмена, которому нужна компаньонка и экономка?
– Представьте себе, знаю. Но боюсь, что он еще не совсем стар и дряхл. Иными словами, он не прикован к кровати и с головой у него все в порядке, то есть он вполне здоров. Короче, это не выживший из ума старик!
– А я бы ни за что не пошла работать в дом к выжившему из ума старику, – сказала Кейт, заинтригованная словами Филиппа. – Конечно, если бы мне предложили очень хорошее жалованье, я бы еще подумала, а за гроши я к старику не пойду. Вот старая леди – это то, что нужно!
– Подумайте, Кейт, прежде чем идти в компаньонки к старой леди. Старые леди обычно бывают ужасно сварливыми!
– Какая ерунда! – с негодованием воскликнула Кейт. – Я знаю нескольких старушек, которые очень милы. К тому же женщины, в отличие от мужчин, не страдают подагрой, от которой старые джентльмены становятся невыносимыми!
– Тот джентльмен, о котором я говорю, не страдает подагрой, и я уверен, что он покажется вам очень любезным и… и уступчивым.
– Неужели? – насторожившись, спросила Кейт. – А сколько лет вашему джентльмену?
– Двадцать девять. Но скоро ему будет тридцать! – ответил Филипп.
Кейт знала, что это возраст Филиппа. Она поняла, что он говорил о себе, и его слова означали, что он делал ей предложение. Но Кейт не могла понять сути этого предложения. Неужели, зная, что у нее нет друзей и она бедна, он решил сделать ее своей любовницей? Вряд ли Филипп захочет жениться на ней, поскольку (как с грустью напомнила себе Кейт) у нее не было ничего, кроме красивой внешности. «Если выяснится, что я нужна Филиппу только в роли любовницы, – подумала Кейт, – я этого не перенесу». Это было бы крушением еще одной ее иллюзии. Кейт запрещала себе даже думать о том, что Филипп может предложить ей руку и сердце, ибо она знала, что не подходит ему. Более того, она не была уверена, любит ли он ее. Конечно, Филипп теперь относится к ней совсем по-другому, чем вначале, и, когда он смотрит на нее, в глазах его светятся теплота и ласка. Но свидетельствует ли это о любви – трудно сказать. Филипп вел себя очень сдержанно, и про него никак нельзя было сказать, что у него душа нараспашку; если у Филиппа и есть недостатки, подумала Кейт, решившая во что бы то ни стало найти изъяны в характере Филиппа, то, конечно, эта самая сдержанность и была его самым главным недостатком. Впрочем, это была не та сдержанность, которая свидетельствует о полном безразличии к кому бы то ни было, кроме собственной персоны, а скорее бесстрастность, которая позволяла ему скрывать от окружающих свои мысли и чувства.
Озабоченная, как бы не выдать своих чувств, Кейт заговорила небрежным тоном, стараясь, чтобы в нем прозвучало даже легкое пренебрежение:
– Не считайте меня дурочкой, сэр. Я полагаю, вы говорите о себе. Но меня этот разговор совершенно не забавляет!
– Да, я говорю о себе, и я очень рад, что этот разговор не показался вам забавным, – ответил Филипп, и в его голосе Кейт уловила некоторую резкость.
Сердце ее забилось быстрее, и она почувствовала, как щеки ее заливает румянец. Кейт отвернула от него лицо.
– Вы ведете себя неподобающим образом, сэр! – запальчиво проговорила она. – Я сказала тетушке, что вы не выказываете никакого желания заигрывать со мной, и я верю, что вы и вправду никогда не позволите себе такого!
– И я надеюсь на это! Ради всего святого, Кейт! И как вы только могли подумать, что я с вами заигрываю! Я пытаюсь сказать, что я вас люблю!
– О Боже! – еле слышно воскликнула Кейт. Разочарованный такой реакцией на его слова, Филипп с горечью произнес:
– Ну вы еще скажите, что очень мне признательны!
– Я не знаю, что вам сказать, – после некоторой паузы промолвила Кейт. – Поскольку… поскольку мне неизвестно, что у вас на уме.
С отчаянием человека, привыкшего скрывать свои чувства от окружающих, но сейчас вынужденного их высказать, Филипп произнес:
– То, что я сказал. Я ЛЮБЛЮ ВАС!
– Не надо кричать, я не глухая, – в сердцах ответила Кейт.
– Я думал, вы меня не слышите! Ведь проще выразиться нельзя, что же тут непонятно – я люблю вас. И что я услышал в ответ? Только «О Боже!» – и ничего больше. Словно мои слова для вас ничего не значат! Если вы не разделяете моей… моей симпатии к вам, так и скажите! Я надеялся, что тоже вам нравлюсь, но был готов и к тому, что получу отказ, и хотя для меня это будет большим ударом, у меня хватит ума не докучать вам.
– Но вы… вы ведь не сделали мне предложения, – сказала Кейт. Но тут же, смутившись, торопливо добавила: – Однако не подумайте, что мне очень хочется услышать от вас предложение. Лучше бы вы вообще об этом не говорили… О Боже, какую чушь я несу! Мистер Брум, умоляю вас, не предлагайте мне carte blanche!
– Carte blanche? – в изумлении воскликнул Филипп.
Лицо Кейт горело от стыда. Она пробормотала:
– А… а разве я употребила неправильное слово?
– Да, неправильное, – жестко ответил Филипп, останавливая лошадей у обочины дороги. – За кого вы меня принимаете, Кейт? Предложить carte blanche такой утонченной девушке, как вы, да еще находящейся в стесненных обстоятельствах?! Вы что, считаете меня последним подонком?
– О нет, нет! Я так не думаю!
Филипп схватил ее руки и, сжав их, воскликнул:
– Я делаю вам предложение стать моей женой! Вы выйдете за меня, Кейт?
Кейт инстинктивно приникла к Филиппу, и все ее существо затопила волна радости, какой она еще ни разу в жизни не испытывала:
– О нет! Нет! Вы подумали о том… О Боже, как все это неприлично! – бормотала она, сама понимая, что говорит глупость.
Мистер Филипп Брум, быстро оглянувшись, решительным жестом привлек ее к себе и поцеловал. На мгновение Кейт потеряла голову от счастья и не сопротивлялась, но уже в следующую минуту в ее голове всплыли наставления Сары, и Кейт устыдилась своего поведения. «Я переступила все грани приличия, – подумала она. – И веду себя не как благовоспитанная девушка, а как простая крестьянка». Она попыталась высвободиться из объятий Филиппа, пробормотав что-то в знак протеста. К ее удивлению, он тут же отпустил ее, воскликнув при этом:
– Так я и знал! – Он натянул поводья, и лошади побежали по дороге. – Вот что значит делать предложение на ходу! Поправьте свою шляпу, Кейт, Бога ради!
Кейт была разочарована до глубины души тем, как Филипп бесцеремонно оттолкнул ее, но, вглядевшись в его лицо, она увидела, что его отношение к ней не переменилось. Она заметила, что из-за поворота на дорогу вышли парень и девушка и медленно направились им навстречу. По их одежде Кейт догадалась, что это крестьяне; а увидев, что рука юноши лежит на талии девушки, а та идет, склонив голову ему на плечо, она поняла, что это влюбленные. Они были всецело поглощены собою и бросили всего лишь беглый взгляд на упряжку, не проявив никакого интереса к тем, кто в ней сидел.
– Фу! – облегченно вздохнул Филипп, как только они отъехали подальше от влюбленной парочки. – Надеюсь, они ничего не видели!
– Да, я тоже надеюсь! – с готовностью согласилась Кейт. – А если они и видели, то так мне и надо! Ведь я вела себя как подстилка!
Глава 13
Филипп расхохотался:
– Ну и выражения у вас, Кейт! Кто вас этому научил? Уж наверное, не мистер Нид.
В ужасе от тех слов, которые у нее вырвались, Кейт сказала:
– Нет, нет! Я не должна была говорить этого! Но я не могла придумать, как бы мне помягче выразиться, а это выражение почему-то застряло у меня в памяти и… и я не заметила, как оно вырвалось! Я услышала его от одного из подчиненных моего отца – это было много лет назад – и, помнится, спросила отца, что это такое. Он так же, как и вы, расхохотался, но объяснил мне, что это слово значит, предупредив при этом, чтобы я никогда его не употребляла. Я знаю, что поступила дурно, и прошу простить меня.
– При мне вы можете говорить все, что угодно, любовь моя. Я все вам прощу.
Кейт счастливо улыбалась, но эти слова вернули ее к действительности, и она взволнованным тоном произнесла:
– Не надо было… не надо было вам делать мне предложение.
– Да, я знаю, что нарушил правила приличия, – весело ответил Филипп. – Прежде чем обратиться к вам, я должен был спросить разрешения у вашего отца, или матери, или опекуна, но поскольку у вас нет ни того, ни другого, ни третьего, я надеюсь, что вы простите мне мою вольность! Что-то подсказывает мне, что, если бы я обратился за разрешением к Минерве, она послала бы меня подальше! Можете ли вы сказать мне без всяких обиняков, выйдете вы за меня замуж или нет?
– Без обиняков – не могу, – мрачно ответила Кейт.
Пораженный до глубины души, Филипп воскликнул:
– Какого черта?..
Кейт решительно взглянула ему в лицо и заговорила, но было видно, что слова даются ей с трудом:
– Вы, по-видимому, не понимаете, в каком положении я нахожусь? Женщине, у которой нет приданого и которую не хотят знать родственники, предложения не делают! Ваша семья, вне всякого сомнения, будет против такого брака! Вы ведь знаете, что у меня нет ни гроша за душой, – я нищая!
– Как же вы высокопарно выражаетесь! – воскликнул Филипп. – Что же касается того, что у вас нет ни гроша за душой, то это переходит все границы! Это выражение ужасно вульгарно, и я просто шокирован! Прошу вас, любовь моя, больше никогда не употреблять его при мне!
Кейт ответила язвительно:
– Удивительное дело, я только что при вас употребила гораздо более вульгарное выражение, и вас оно ничуть не шокировало! Какой вы непоследовательный, кузен Филипп!
– А вы ужасная хитрюга, кузина Кейт! – любезно вторил ей Филипп. – Но давайте поговорим серьезно. Знаете, я в жизни не слыхал большего вздора, чем то, что вы мне сейчас сказали, и это меня страшно удивляет – ведь вы совсем не дурочка! Если ваши родственники не хотят вас знать, тем хуже для них. Судя по вашим словам, они ужасно противные. Что касается меня, то у меня нет родственника ближе дяди Тимоти, а уж он-то не будет возражать против нашего брака! Мне даже хочется, чтобы он был против, – тогда наконец прекратятся все разговоры о том, что я хочу унаследовать Стейплвуд. Что же касается моих дальних родственников, то им нет никакого дела до меня, а мне нет никакого дела до того, что они подумают о нашем браке! Наконец, моя дорогая крошка, я понимаю, в каких обстоятельствах вы находитесь, даже лучше, чем вы понимаете, в каком положении нахожусь я. Я не богат, Кейт. Я не могу предложить вам ни крупного поместья, ни особняка на Беркли-стрит, ни большого состояния. Мое главное богатство, как я привык считать, – это моя независимость. Моя жена будет наслаждаться приятной, но отнюдь не роскошной жизнью. Брум-Холл, конечно, и в подметки Стейплвуду не годится. Я бы сказал, что мой дом скорее просторный, чем величественный, а мое состояние не позволяет мне содержать дом в городе, я имею в виду свой собственный дом.
Филипп говорил извиняющимся тоном, и, вне всякого сомнения, искренне. Кейт не могла удержаться от соблазна подшутить над ним и спросила голосом, полным глубокого разочарования:
– Не позволяет?
– Нет! – твердо ответил Филипп. – Вам придется довольствоваться домом, который я снимаю во время сезона!
Кейт громко вздохнула.
– Ну ладно, – произнесла она, делая вид, что соглашается, но с большой неохотой. – Поживем и в чужом доме, если он, конечно, расположен в лучшей части города!
– Мы собирались, – сказал Филипп, глядя с понимающей усмешкой в смеющиеся глаза Кейт, – поговорить серьезно, моя дорогая шутница.
– А я и хотела быть серьезной, и ни за что не стала бы смеяться над вами, но вы вдруг начали нести какую-то околесицу! Дорогой сэр, когда мой отец служил в армии, мы жили в ужасных условиях: и в грязных, продуваемых всеми ветрами домишках на испанской и португальской границах, и в роскошных, но ужасно холодных комнатах старинного замка к северу от Тулузы. А когда папа вышел в отставку, мы обитали в разных жилищах, в зависимости от того, водились у него в кармане денежки или нет. Когда мы приехали в Лондон и папа еще не успел растратить все, что у него было, мы жили в роскошной квартире на Кладжерс-стрит; но в конце концов нам пришлось переселиться в бедную квартирку на Темза-стрит. Бедный папочка совсем не умел тратить деньги расчетливо. Видите ли, он был игроком, и, когда ему везло, он швырял деньги направо и налево. Сколько раз он приходил домой и вываливал мне на колени целую кучу гиней, а сколько дорогих побрякушек он мне подарил! У него было много недостатков, но скупердяем он никогда не был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48