Кейт так и сделала, но, не получив ответа, спросила Пеннимора, было ли ее письмо доставлено на почту. Он ответил, что если Кейт положила письмо на стол в холле, то, конечно же, оно было отправлено, но позже рассказал ей, что все письма, приходящие в Стейплвуд, сначала поступают к ее светлости, которая сортирует и распределяет по адресатам, что, впрочем, случается редко, поскольку большинство писем обычно бывает адресовано самой леди Брум.
Словом, когда Кейт запечатала четвертое письмо, адресованное Саре, она немного поколебалась, а потом отправилась на поиски тети. Леди Брум сидела за своим письменным столом и что-то писала. Она улыбнулась племяннице, спросив, что ей нужно, и Кейт, не таясь, ответила:
– По правде говоря, мэм, я очень обеспокоена молчанием моей няни. Я не получила от Сары – от миссис Нид – ни одного письма, хотя сама написала ей уже несколько. Я все время думала, что… – Кейт замолчала, не зная, что сказать, а потом произнесла: – Судя по всему, она мне не пишет, мэм. Ведь, если бы на мое имя пришло письмо, вы бы отдали его мне, мэм, правда?
– Ну разумеется, – заявила леди Брум, подняв брови.
Кейт смутилась и, слегка запинаясь, произнесла:
– Да. К-конечно же, вы бы мне его отдали, мэм. Только мне кажется странным, что Сара…
Леди Брум мягко рассмеялась:
– Неужели? Не забывай, дорогая моя, для людей ее круга написание писем – довольно трудное дело.
Да, это действительно так – Сара писала с большим трудом. Однако сомнения Кейт не рассеялись. Видя это, леди Брум продолжала ласковым голосом:
– Ты ведь написала ей о своей жизни, и она знает, что тебе здесь хорошо и что ты, я уверена, счастлива с нами, и она, вне всякого сомнения, испытывает облегчение от того, что ей удалось сбыть тебя с рук. Я думаю, для нее это действительно облегчение! – Леди Брум улыбнулась. – К тому же ты ведь здесь находишься совсем недолго, правда? На твоем месте я не забивала бы себе голову такими пустяками.
– Хорошо, мэм, – покорно произнесла Кейт.
Она повернулась, чтобы уйти, но тут леди Брум сказала:
– Кстати, моя дорогая, завтра у нас будет званый вечер, так что скажи Рисби, чтобы он утром прислал цветы для украшения дома. Нужно украсить холл, Алый салон, лестницу, Длинную гостиную и приемную комнату. Наверное, надо будет поставить цветы и в галерее.
– Да, мэм, но до этого я всегда сама выбирала цветы для украшения дома! Рисби понятия не имеет о том, какие цветы куда ставить.
– Ну как хочешь, – сказала ее светлость, – только не утомляйся до изнеможения.
– Не буду, – смеясь, пообещала Кейт. Она ушла, радуясь тому, что завтра приедут гости и разгонят скуку, которая начала потихоньку одолевать ее по вечерам. Кейт была весьма удивлена, поняв, что тетушка ведет затворнический образ жизни, ведь та показалась ей женщиной, следящей за модой и находящей удовольствие в том, чтобы считаться первой леди в округе. Кейт подумала, что это, наверное, связано со слабым здоровьем сэра Тимоти, но редкие вечеринки, на которые собиралась бы молодежь, не потревожили бы его покоя, зато Торкил получил бы возможность общаться со своими сверстниками. Но тут ей пришла в голову мысль, что у Торкила, кроме Темплкомов, собственно, и нет друзей, и она задалась вопросом – чем это объясняется? Может быть, все молодые люди в округе умерли? Кейт осмелилась спросить леди Брум, действительно ли это так, и та ответила, что у соседей нет детей одного с Торкилом возраста.
– Он с трудом сходится с людьми, и, должна признать, я рада этому, – откровенно заявила ее светлость. – Он выше всех этих людишек, живущих с нами по соседству. Честно говоря, все они такие пустые! И к тому же обожают шумные вечеринки – надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. А я их терпеть не могу, и Тор-килу на них делать нечего. Он так легко возбудим, а характер его еще не устоялся. Ты, должно быть, уже заметила, как резко меняется у него настроение: он то воодушевлен, а то вдруг погружается в глубочайшее уныние. И хотя за последнее время он сильно изменился к лучшему, доктор Делаболь считает, что он по-прежнему должен вести спокойный образ жизни.
Кейт вовсе не разделяла убеждений леди Брум в том, что жизнь в изоляции от сверстников благотворно влияет на психику Торкила, и у нее возникло подозрение, что для леди Брум сын – всего лишь игрушка. Впрочем, ничто в ее поведении не подтверждало догадки Кейт. Возможно, леди Брум излишне опекала взрослого Торкила, но вместе с тем она не держала его при себе, и сказать, что она молится на него, тоже было бы несправедливо; просто она ревностно оберегала его здоровье. Однако, наблюдая за поведением леди Брум, Кейт пришла к убеждению, что при всей мягкости манер и показном великодушии леди Брум – женщина с холодным сердцем и больше всего на свете ее интересовали не люди, а их положение в обществе. Коря себя в душе за столь неблаговидные мысли, Кейт стала думать, по чьей же вине Торкил обречен на жизнь в изоляции от своих сверстников. Ответ напрашивался сам собой – конечно же, по вине доктора Делаболя. Кейт невзлюбила его с первого взгляда. Он из кожи вон лез, чтобы показаться любезным кавалером, демонстрировал глубочайшее почтение сэру Тимоти, а по отношению к леди Брум – игривое дружелюбие, хотя не преступал при этом границ приличий. И все-таки Кейт не могла преодолеть испытываемую к нему неприязнь! Она считала, что он просто-напросто нахлебник сэра Тимоти. Но тут ей в голову пришла мысль, что она в этом смысле ничем не отличается от него, и снова принялась корить себя за излишнюю суровость, только теперь по отношению к доктору.
Все эти размышления привели Кейт к выводу, что Брумы – довольно странные люди, поскольку каждый жил своей собственной жизнью. Апартаменты сэра Тимоти были в одном конце дома, у Торкила – в противоположном, а у леди Брум – в центральной части дома. Если сэр Тимоти чувствовал себя хорошо, то вся семья встречалась за обедом; леди Брум очень редко нарушала уединение мужа, а в апартаментах сына появлялась еще реже. Кейт понятия не имела о жизни обитателей крупных поместий, и все-таки образ жизни Брумов с самого первого дня показался ей до крайности странным, хотя со стороны леди Брум могла показаться преданной женой и нежной матерью. Более всего Кейт поражало отношение леди Брум к мужу: когда доктор Делаболь сообщал ей о плохом самочувствии сэра Тимоти, она не выказывала никакого желания ухаживать за ним.
Торкил, узнав, что Кейт составляет букеты для украшения дома по случаю предстоящей вечеринки и не может отправиться с ним на прогулку верхом, обиделся и заявил, что будет обедать у себя в комнате, поскольку на вечерах у его матери всегда ужасная скучища. Однако Кейт уже давно поняла, что Торкил побаивается своей матери, поэтому она не очень удивилась, когда увидела, что ее кузен и не подумал выполнить свое намерение. Когда одетая в белое платье из дорогого кашемира с испанскими рукавами и пуговицами из жемчуга Кейт спустилась в Алый салон, она увидела сидящего там с надутым видом Торкила при полном параде. При появлении Кейт он оживился и радостно воскликнул:
– О Юпитер, что я вижу! Да вы просто красотка, кузина!
Кейт вспыхнула и рассмеялась:
– Спасибо! Вы тоже, надо сказать, недурны собой.
Торкил сделал нетерпеливый жест, но тут в разговор вмешался доктор Делаболь, сказав:
– Вы правы, мисс Кейт! Именно это я и пытаюсь ему внушить. – Доктор обнял Торкила за плечи и добавил шутливым тоном: – Теперь ты понимаешь, мой юный друг, почему ты должен одеваться с иголочки?
Но Торкил раздраженно высвободился из его объятий, воскликнув:
– А катитесь вы к черту, Мэтью! Что за ерунду вы мелете! Как бы мне хотелось, чтобы вы когда-нибудь откусили себе язык. Я предупреждаю вас, Кейт, что сегодня нас ждет ужасная скучища. Так что вы зря разоделись в пух и прах.
Вскоре Кейт убедилась, что Торкил был прав. Среди гостей были исключительно пожилые пары. Леди Брум, неотразимо прекрасная в алом бархатном платье, к которому необыкновенно шли рубиновые серьги и ожерелье, вместе с сэром Тимоти, похожим рядом с ней на призрак, встречала гостей. Леди Брум поставила перед собой задачу представить племянницу всем своим гостям, и под конец у Кейт разболелись ноги от бесконечных реверансов, в чем она шепотом призналась Торкилу, когда он занял место рядом с ней за обеденным столом. Темплкомы не приехали, но Кейт вспомнила, что в конце апреля они собирались в Лондон, и теперь, наверное, уже там. Интересно, знала ли об этом леди Брум, когда рассылала приглашения, подумала Кейт.
Обед был длинным и скучным; Кейт сидела рядом с глухим мужчиной, который ни на что, кроме своей тарелки, не обращал внимания. По другую руку от Кейт сидел Торкил, но он беседовал со своей соседкой справа, жизнерадостной и словоохотливой вдовушкой, и Кейт не решалась отвлечь его, поэтому ей ничего не оставалось, как молча поглощать суп, рыбу и молочного поросенка да любоваться композицией из цветов, которую она же и соорудила в центре стола. Когда же на столе появилась вторая перемена – различные овощи, желе, фондю, бланманже и корзиночки с кремом, Кейт отказалась от предложения тети отведать нашпигованной цесарки, которая красовалась на блюде во главе стола. Не поддалась она и на уговоры сэра Тимоти попробовать утятины, блюдо с которой стояло перед ним, и закончила обед, съев немного спаржи. Торкил, сидевший рядом с ней, накладывал себе на тарелку все, что ему предлагали, однако к некоторым блюдам он так и не притронулся, а другие лениво ковырял вилкой. Он выпил большое количество белого вина и терпеливо выслушивал болтовню своей соседки. Кейт порадовалась его долготерпению. Впрочем, когда сэр Тимоти и другие мужчины присоединились к женщинам в Длинной гостиной, Торкил тут же исчез, что, судя по выражению лица леди Брум, очень огорчило ее. Она бросила многозначительный взгляд на доктора Делаболя, тот быстро огляделся по сторонам и с виноватым видом незаметно удалился.
Для тех, кто не играл в вист в соседней комнате, где специально для этого были поставлены два стола, обед, по мнению Кейт, был невыносимо скучным. К счастью, он продолжался недолго. До полнолуния было еще далеко, поэтому большинство гостей, спешивших добраться до дома засветло, потребовали свои кареты и уехали еще до захода солнца. А к десяти часам уехали даже любители засиживаться допоздна, и леди Брум, прикрываясь веером, чтобы скрыть зевок, сказала:
– Какая же скукотища эти сельские званые обеды! Никто не произнес за целый вечер ни одного умного слова – сплошные банальности, да и только. Мой дорогой сэр Тимоти, простите меня, ради Бога, что я усадила вас за обедом рядом с леди Данстон, надеюсь, она не уморила вас своей болтовней!
– О нет, – ответил он. – Она всегда такая веселая, анекдоты из нее так и сыплются.
– Это не женщина, а трещотка!
– Да, пожалуй, что так, но, моя дорогая, у болтливых людей есть одно преимущество – они развлекают себя сами. А для меня нет ничего более утомительного, чем поддерживать приятную беседу. Впрочем, я удачно сыграл партию в вист – значит, вечер не пропал. И все-таки я немного устал, поэтому желаю всем спокойной ночи.
Он рассеянно улыбнулся дамам и удалился, а леди Брум возблагодарила Бога, что вечер так быстро закончился.
– Ну теперь ты убедилась, Кейт, – сказала она, – что малейшее напряжение утомляет сэра Тимоти? Вот почему я так редко принимаю гостей, и то в основном людей, которых он хорошо знает и которые понимают, как легко его выбить из колеи. Конечно, Торкил нарушил все приличия, покинув гостей так рано, но я не могу винить его в этом, наверное, у него заболела голова. Не удивлюсь, если он завтра будет лежать.
Кейт придерживалась иного мнения: она была уверена, что Торкил покинул гостей вовсе не из-за головной боли, а потому что ему было смертельно скучно, но она, конечно же, оставила эти мысли при себе. Когда же тетушка посоветовала ей лечь спать, Кейт не стала говорить, что она не устала. Ей и вправду совсем не хотелось спать, и перспектива просидеть весь вечер в своей спальне, коротая время за книгой или за шитьем, ей совсем не улыбалась. Кейт была молода, здорова, полна энергии и не приучена к праздной жизни. Поначалу такая жизнь нравилась ей, но уже через пару недель стала раздражать, Кейт почти раскаивалась в том, что приняла приглашение тетушки. Она с тоской вспоминала жизнь в доме Астли, где у нее, по крайней мере, было дел по горло.
Пришив две пуговицы и аккуратно залатав дырочку на кружевной оборке, Кейт была вынуждена отложить работу, поскольку свеча почти догорела и пламя начало мигать. Спать ей совсем не хотелось, и, подойдя к окну, она раздвинула шторы и стала мечтательно глядеть вдаль. Луна еще не достигла полноты, и набегающие облака рассеивали ее свет. У Кейт вдруг возникло непреодолимое желание выскользнуть из дому и побродить по саду при неверном свете луны. Она хорошо понимала, что делать этого не следует, и уже собиралась задернуть шторы, как вдруг в тени тисовой изгороди промелькнула чья-то фигура. Она мгновенно исчезла, как будто человек, проникший в сад, догадался, что за ним следят, но Кейт успела разглядеть, что это был мужчина. Кейт очень удивилась, но не испугалась. Она разделась еще до того, как заняться шитьем, и теперь, лихорадочно натянув платье, она выбежала в коридор и бросилась к тетушкиной двери. Однако на ее стук никто не ответил, Кейт постучала снова, на этот раз громче. Но ответа опять не последовало. Тогда Кейт робко приоткрыла дверь и позвала тетю. В комнате никого не было – на столе горела лампа, большая кровать была нетронута, полог на ней не задвинут, а покрывало не снято. Все это показалось Кейт очень странным, ведь леди Брум утверждала, что буквально валится с ног от усталости, и Кейт была уверена, что, пожелав ей спокойной ночи, тетя отправилась в свою комнату. Кейт раздумывала, что же ей теперь делать, как вдруг увидела свет на лестнице в конце галереи – кто-то по ней поднимался. Она не испугалась, но когда Кейт увидела, что это леди Брум с лампой в руках, у нее перехватило дыхание от неожиданности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48