.. Она представила себе, как будет поражена вся семья, как будет возмущена… Все это пустяки… Но как огорчится Рожэ! Лицо любимого всплыло перед ней во мраке… И когда она увидела его, поток страсти вновь отбросил все остальное. То жаром, то холодом обдавало Аннету, и, лежа на спине в постели, не шевелясь и не смыкая глаз, она старалась обуздать свое сердце.
«Прости меня, Рожэ, родной мой! – умоляла она. – Ах, если бы я могла избавить тебя от этой муки! Но не могу, не могу!»
И тут она почувствовала такой прилив любви, такие угрызения совести, что готова была броситься к Рожэ, упасть на колени перед его кроватью, поцеловать ему руки, сказать ему:
«Сделаю все, что ты хочешь…»
Как! Она все еще любила его? Она возмутилась…
«Нет, нет! Я больше не люблю его!..»
Она лгала себе в исступлении:
«Больше не люблю его!..»
Тщетно! Она все еще любила его. И так сильно никогда еще не любила.
Вероятно, это было не самое ее возвышенное чувство. (Но что такое возвышенное чувство? И что такое невозвышенное?) Нет, и самое возвышенное и самое невозвышенное! Тело и душа! Если б было так: перестала уважать, перестала и любить! Как было бы хорошо! Но когда страдаешь по милости того, кого любишь, от любви не избавляешься, с горечью сознаешь, что разлюбить бессильна!.. Чувства Аннеты были оскорблены, и она страдала оттого, что ей не доверяли, в нее не верили, оттого, что неглубока была любовь Рожэ. Она так страдала, так горько было ей видеть, что погибло столько надежд, которые она вынашивала, никому о них не рассказывая!
Именно оттого, что так горячо любила она Рожэ, и было для нее так важно заставить его согласиться на ее самостоятельность. Ей хотелось вступить в брачный союз, чтобы стать не просто женой, обезличенной, бездеятельной, а свободным и верным товарищем. Он же не придавал этому ровно никакого значения. И она снова почувствовала, как ей обидно, как негодует ее оскорбленная любовь…
«Нет, нет! Не люблю его больше! Не должна, не хочу больше любить…»
Но тут Аннета не выдержала, и не успел отзвучать крик возмущения, как она заплакала, во мраке, в тишине… Увы! Она слушала холодный голос рассудка… сгорала… Не хотелось ей себе признаваться, но с какой радостью она всем пожертвовала бы ему, всем, что принадлежало ей, даже независимостью, если б заметила хоть одно благородное движение его души, если б он попытался, только попытался пожертвовать собой, а не стремился лишь к тому, чтобы принести ее в жертву себе! Ведь она и не позволила бы ему жертвовать собой. Она ничего не требовала бы у него, кроме великодушия, кроме этого доказательства настоящей любви. Но хоть он и любил ее по-своему, однако на такое доказательство чувств был не способен. Ему это и в голову не приходило. Он счел бы желания Аннеты просто-напросто женским капризом, который нельзя принимать всерьез, в котором нет смысла. Ну чего ей еще желать? Черт знает из-за чего заплакала! Потому что любит его! Как же быть?
«Вы любите меня, не правда ли? Любите. Это главное!..»
Да, она не забыла эти слова!
Аннета улыбнулась сквозь слезы. «Милый Рожэ!
Надо его принимать таким, какой он есть. Нечего на него сердиться. Но себя мы не переделаем. Ни он, ни я. Вместе жить мы не можем…»
Она вытерла глаза.
«Итак, нужно с этим покончить…»
Миновала бессонная ночь (Аннета задремала на заре и проспала часа два), и она встала полная решимости. С рассветом к ней вернулось спокойствие. Она оделась, причесалась аккуратно, хладнокровно, отгоняя все, что могло пробудить в ней сомнение, тщательнее, внимательнее, чем обычно, следя за каждой мелочью туалета.
Около девяти часов в дверь весело постучал Рожэ. Он звал ее на прогулку – так повелось у них по утрам.
И они пошли: за ними, прыгая, бежала большая собака. Свернули на дорогу, уходившую в чащу леса. Все зеленело, и сквозь молодую листву пробивались солнечные лучи. С ветвей струилось пение птиц. На каждом шагу – взлет, хлопанье крыльев, шелест листьев, шуршанье веток, растерянный бег зверьков через лес. Собака возбужденно рявкала, обнюхивала землю, кружила. Дрались сойки. На макушке дуба ворковали два диких голубка. А где-то вдали куковала кукушка-то поближе, то подальше, без устали повторяя свою старую-престарую шутку. Весна была в самом разгаре…
Рожэ расшумелся, развеселился, хохотал, дразнил собаку и сам напоминал большого резвого пса. Аннета молча шла чуть позади. Думала:
«Вот тут… Нет, вон там, на повороте…»
Она смотрела на Рожэ. Внимала лесу… Как все переменилось бы сразу, если б она заговорила! Миновали поворот. Она промолчала. Потом окликнула:
– Рожэ! Неуверенно, глухо прозвучал ее голос – и оборвался… Рожэ не услышал. Он ничего не замечал. Стоял впереди нее и, наклонившись, срывал фиалки; болтал, болтал без умолку. Аннета повторила:
– Рожэ! На этот раз в ее голосе звучала такая мука, что он тревожно обернулся. И, только сейчас заметив, как смертельно побледнело ее строгое лицо, подошел… Ему стало страшно. Она сказала:
– Рожэ, нам придется расстаться.
Изумление, испуг исказили его лицо. Он тихо спросил:
– Что вы сказали? Что вы сказали? Она повторила твердо, стараясь не смотреть на него:
– Нам придется расстаться, Рожэ, придется, как это ни печально. Я убедилась, что не могу, не могу стать вашей женой…
Ей не удалось договорить. Он прервал ее:
– Нет, нет, это не правда! Замолчите, замолчите! Вы сошли с ума!..
– Я уезжаю, Рожэ, – сказала она.
– Уезжаете? Не пущу! – крикнул он и, схватив ее за руки, сжал до боли.
И вдруг увидел такое гордое, такое волевое и холодное лицо, что сразу понял: все погибло; тогда он выпустил ее руки, стал просить прощения, требовать, молить:
– Аннета! Девочка моя! Останьтесь, останьтесь!.. Нет, это невозможно!.. Да что же произошло? Чем я провинился?
Суровое лицо вновь смягчилось от жалости.
– Присядем, Рожэ… – промолвила она.
Он послушно сел рядом с ней на холмике, поросшем мохом; его глаза, не отрываясь, смотрели на нее, взывали к каждому ее слову.
– Успокойтесь, нам нужно объясниться… Прошу вас, успокойтесь! Поверьте, что и мне очень трудно сохранять спокойствие… Я заставляю себя говорить…
– А вы не говорите! – сказал он. – Это просто безумие!..
– Так надо.
Он хотел было зажать ей рот рукой. Она отстранилась. Решение ее, очевидно, было так непоколебимо, несмотря на все душевное смятение, что Рожэ это понял, отказался от борьбы и слушал подавленно, растерянно, уже не смея на нее взглянуть.
Аннета, голос которой звучал бесстрастно, холодно, угрюмо, хотя то и дело пресекался, два-три раза умолкала, чтобы перевести дыхание, но сказала все, что решила сказать, в ясных, обдуманных, тактичных выражениях, казавшихся от этого еще неумолимей. Ей искренне хотелось испытать, могут ли они жить вместе. Вначале она надеялась, хотела этого всей душой. И увидела, что это неосуществимая мечта. Многое их разделяет. Слишком велика разница в среде, в образе мыслей. Она берет вину на себя; теперь она твердо уверена, что замужество не для нее. Ее взгляды на жизнь, на независимость женщин не совпадают со взглядами Рожэ. Быть может, Рожэ и прав. Почти все мужчины, а может быть, и женщины, придерживаются его мнения. Она, вероятно, не права. Но права ли, нет ли, а такой уж у нее характер. К чему же причинять горе другому и самой себе? Она не создана для жизни вдвоем. Она возвращает Рожэ его обязательства и снова получает свободу. Да ведь они ничем и не были связаны. Никакой фальши в их отношениях не было. И расстаться они должны без фальши, как друзья.
Она говорила, не отводя глаз от былинок, зеленевших у ее ног, она боялась посмотреть на Рожэ. Но она слышала его прерывистое дыхание, и договорить ей было нелегко. Договорила и решилась на него взглянуть. Тут была потрясена и она. Лицо у Рожэ было такое, будто он тонул: он побагровел, дышал с шумом, у него не было сил кричать. Он как-то неловко взмахнул судорожно сжатыми руками и, с трудом вздохнув, простонал:
– Нет, нет, не могу, не могу…
И вдруг разрыдался.
С пашни, с лесной опушки, донесся голос крестьянина, скрип плуга. Аннета растерялась, схватила Рожэ за руку, повела в глубь леса, подальше от дороги. Он совсем обессилел, шел покорно и все твердил:
– Не могу, не могу… Что же со мной станется?
Она ласково просила его замолчать. Но его охватило отчаяние: уязвленная любовь, уязвленное самолюбие, мысль о том, что всем будет известно о его унижении, что счастье, о котором он так мечтал, теперь несбыточно, – все смешалось; взрослый ребенок, избалованный жизнью, никогда ни в чем не видавший отказа, был подавлен своим поражением; то была катастрофа, крушение всех его надежд, он терял уверенность в себе, он терял почву под ногами, ему не за что было ухватиться. Аннета, растроганная его отчаянием, говорила:
– Друг мой… друг мой… не плачьте! У вас, перед вами чудесная жизнь… Я не нужна вам.
А он все твердил:
– Я не могу обойтись без вас. Я ничему больше не верю… Не верю больше, что жизнь мне удалась…
И молил, упав на колени:
– Останьтесь! Останьтесь!.. Я буду делать все, что вы хотите… все, что захотите…
Аннета отлично знала, что он не сдержит обещания, но душа ее смягчилась. Она ласково ответила:
– Нет, друг мой, хоть вы это и говорите искренне, но сдержать свое слово не можете, а если и сдержите, то это будет вам в тягость, да и мне также; жизнь наша превратилась бы в одно сплошное препирательство…
Он понял, что ему не поколебать ее решения, и залился слезами, как ребенок, прильнув к ее ногам. Сердце Аннеты дрогнуло от любви и от жалости. Ее воля никла. Она хотела дать отпор, но не устояла перед его слезами. О себе она больше не думала, думала только о нем. Она ласкала милую голову, припавшую к ее коленям, шептала нежные слова. Она приподняла своего безутешного взрослого мальчика, своим платком вытерла ему глаза, снова взяла за руку, заставила идти. Он был совсем без сил, позволял ей делать с собой все, что ей хотелось, и все время плакал. Они шли, и ветки хлестали их по лицу. Шли лесом, ничего не замечая, не зная, куда идут. Аннета чувствовала, как ширится в ней смятение и любовь. Она говорила, поддерживая Рожэ:
– Не плачьте! Милый мой… Мальчик мой… Не терзайте мою душу… Я этого не вынесу… Не плачь! Я люблю вас… Люблю тебя, мой бедный маленький Рожэ…
А он твердил, всхлипывая:
– Не любите…
– Нет, люблю тебя, люблю, ты никогда так не любил меня, в тысячу раз больше люблю… Ради тебя я на все готова… Да, готова на все… Ведь ты мой, Рожэ! Так они шли, и вдруг лес поредел, – они очутились у забора, окружавшего имение Ривьеров, у старого их дома. Знакомые места…
Аннета взглянула на Рожэ. И внезапно в нее вторглась страсть. Испепеляющий шквал. Чувства охмелели, будто от пьянящего запаха акации… Она подбежала к двери, не выпуская руку Рожэ. Они вошли в пустой дом. Ставни были закрыты. После яркого света оба словно ослепли. Рожэ натыкался на мебель. Он ничего не видел, ни о чем не думал, он послушно шагал – пылающая рука вела его в темноте по первому этажу дома. Аннета не колебалась, жребий был брошен… В самой дальней комнате, комнате сестер, там, где от прошедшей осени еще оставался аромат их тел, она подошла с ним к широкой кровати, на которой обе они тогда спали, и, изнемогая от жалости и страсти, отдалась ему.
Когда утих порыв страсти и они пришли в себя, их глаза уже привыкли к темноте. В комнате стало словно светлее. Из щелей в ставнях, приплясывая, тянулись полоски света, будто напоминая, что там, за стенами, ясный день. Рожэ покрывал поцелуями нагое тело Аннеты; он пылко благодарил ее…
Но, выговорившись, вдруг умолк, прильнул к Аннете, прижался к ней лицом… Аннета лежала молча, неподвижно – и думала… В саду, в кусте роз у стены, жужжали пчелы… И Аннета услышала, как слышишь песнь, замирающую вдали, что любовь Рожэ улетает…
Он уже не так сильно любил ее. Рожэ и сам со стыдом и досадой чувствовал это, но допустить этого не желал. В глубине души он был поражен, что Аннета так поступила. Смешная требовательность мужчины! Его влечет к женщине, а когда она доверчиво и искренне отдается ему, он готов расценить ее поступок, исполненный душевного благородства, как неверность!
Аннета склонилась к нему, приподняла его голову, молча долгим взглядом посмотрела ему в глаза, грустно улыбнулась. А он почувствовал, что ее взгляд проник ему в самую душу, но попытался ввести ее в заблуждение.
Решил, что лучше всего прикинуться пылким и влюбленным.
– Теперь, Аннета, вам не уйти, – сказал он. – Я обязан жениться на вас.
Аннета снова печально улыбнулась. Она так хорошо читала в его сердце.
– Нет, друг мой, – заметила она, – ничуть не обязаны.
Он опомнился:
– Мне хочется…
Она в ответ:
– Я уезжаю.
Он спросил:
– Почему? И не успела она ответить, как он понял, отчего она уезжает.
Однако счел своим долгом отговорить ее. Она прикрыла ладонью его рот. Он поцеловал ладонь страстно, гневно… ведь он так любил ее! Он стыдился своих мыслей. Уж не заметила ли она?
А мягкая, нежная ладонь прижалась к его губам, словно говоря:
«Ничего не заметила…»
Порой издали долетал звон сельского колокола… Они долго молчали, наконец Аннета вздохнула. Итак, на этот раз все кончено…
– Пора уходить, Рожэ… – негромко сказала она.
Объятия разомкнулись. Он опустился на колени перед постелью, прижался лбом к оголенным ногам Аннеты. Словно хотел доказать ей:
«Я твой».
Но ему не удавалось отогнать какие-то непрошеные мысли. Он вышел из комнаты – Аннета осталась одна и принялась одеваться. Он ждал ее в палисаднике, облокотившись о забор, и, рассеянно слушая шум лесов и полей, упивался воспоминанием о том, что сейчас совершилось. Тягостные мысли исчезли. Он блаженствовал; удовлетворены были и самолюбие и чувственность. Он был горд собой. Подумал:
«Бедная Аннета!»
Но тут же спохватился:
«Милая Аннета!»
Она вышла из дома. Спокойная, как всегда. Но только очень бледная…
Кто бы мог сказать, что пережила она в те мгновения, пока оставалась одна: вспышки ли страсти, тоску ли, отчаяние? Рожэ ничего не приметил, он занят был только собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149