При появлении слуги Картер едва ли не впился руками в сумку и крепко прижал ее к груди. Коротко ответив на приветствие, археолог поспешил в свой кабинет, запер дверь и засветил лампу. Вокруг царила полная тишина. Канарейка, привезенная домой раньше, видимо, спала. Во всем доме не ощущалось никакого движения, лишь изредка мелькали какие-то тени. Несколько мгновений Картер неподвижно стоял перед лампой, потом взял ее, перенес на письменный стол, выдвинул стул, сел, положил сумку на столешницу и, открыв ее, осторожно достал табличку.
Пока археолог разворачивал находку, сердце его билось так сильно, что, казалось, готово было вот-вот выскочить из груди. Он непроизвольно поднял руку и принялся подкручивать кончик уса, но тут же рассердился на себя за излишнюю нервозность и усилием воли постарался унять терзавшее душу беспокойство. Какая глупость! Он же специалист, ученый! Неужели сейчас, в момент величайшего успеха, он проявит слабость и тем самым сведет на нет результаты многолетних усилий и тяжкого труда? Раздраженно покачав головой, Картер заставил себя выбросить из головы все постороннее и принялся внимательно изучать начертанные на табличке иероглифы. Расшифровав надпись, он откинулся на стуле.
– На быстрых крыльях явится смерть за тем, кто дерзнет потревожить гробницу фараона... – шепотом произнес он.
Казалось, будто эти слова повисли в воздухе и наполнили собой тишину.
Он еще раз вслух повторил перевод. В следующее мгновение что-то заставило его обернуться. Картер мог поклясться, что слышал какой-то звук. Он вновь огляделся по сторонам. Ветерок мягко колыхал штору, но кабинет был пуст – кроме самого хозяина, в комнате никого не было. Картер резко поднялся и подошел к окну. Снаружи тоже царило спокойствие, и только в теплом бархатном небе мерцали звезды.
Картер вернулся к столу и снова сел. И тут его внимание привлекла статуэтка, четко вырисовывавшаяся на фоне дрожащего света лампы. Потянувшись, он взял ее в руки. Маленькое, поражавшее изяществом изваяние было высечено из куска черного гранита, но каждая деталь, каждая линия были на удивление четкими – словно статуэтка вышла из-под руки мастера лишь вчера, а не три с половиной тысячелетия тому назад. Археолог присмотрелся внимательнее. Древний скульптор изобразил юношу, едва ли переступившего порог двадцатилетия, но неумолимость взгляда и некая вневременность облика заставляли думать, что этот образ скорее служит неким воплощением смерти, а не живого человека. В руках юноша сжимал символы бессмертия, а чело его венчала корона владыки Египта. На головном уборе фараона красовалась кобра – священный урей, с поднятой головой и раздутым капюшоном, готовый плюнуть во врагов фараона смертоносным ядом. Уаджет – богиня-кобра – считалась помимо прочего и стражем царских гробниц.
Неожиданно для себя Картер почувствовал, как страхи ею начинают рассеиваться, сменяясь прежним ощущением торжества и радостного возбуждения. Отложив статуэтку, он снова взялся за табличку. Разве начертанное на ней проклятие, в конце концов, не свидетельствовало в пользу того, что он отыскал-таки погребение фараона? И не просто фараона, а того самого царя, могилу которого поклялся найти давным-давно! Еще раз взглянув на статуэтку, Картер достал из кармана ключи и отпер нижний ящик письменного стола. С облегчением убедившись в том, что выцветшие документы находятся на том же месте и в том же положении, как были оставлены, он вынул их, осторожно положил на табличку и спрятал ценные реликвии в самый дальний угол ящика, после чего снова запер его. Пусть находка лежит там вместе с бумагами до прибытия в Египет лорда Карнарвона, решил археолог, ибо теперь, когда было ясно, что гробница найдена, ему предстояло кое о чем поведать если не всем, то, по крайней мере, своему патрону. Эта тайна тяготила его с давних пор, и, хотя Картер всегда считал себя человеком сильным и самодостаточным, сейчас он не без удивления осознал, что рад возможности разделить ее бремя с другим человеком.
Положив перед собой лист бумаги и свинтив колпачок ручки, Картер вывел:
"4 ноября 1922 года.
Корду Карнарвону.
Замок Хайклир,
Гэмпшир, Англия".
Помедлив несколько мгновений, археолог продолжил:
"Наконец-то нам удалось сделать замечательное открытие. В Долине найдена великолепная гробница с нетронутыми печатями. Раскоп приведен в первоначальное состояние и останется таковым до вашего прибытия. Поздравляю.
Картер".
Промокнув написанное и решив, что завтра как можно раньше отправит сообщение телеграфом, он угрюмо усмехнулся. Конечно, ему достанет терпения, чтобы дождаться патрона, но ни малейшего желания мучиться ожиданием без крайней на то необходимости у него не было.
Перед тем как лечь спать, Кратер вновь взял статуэтку и прижал ею послание. Подняв фонарь, он пристально всмотрелся в каменное лицо. И вдруг ему показалось, что фараон моргнул. Нет, конечно же, то была всего лишь игра света. В следующее мгновение царский взгляд обрел прежнюю невозмутимость и пустоту, а падавшая на лицо тень только усугубила безжизненность его выражения.

* * *

В следующие дни на него навалилась уйма хлопот. Лорд Карнарвон немедленно телеграфировал ему в ответ, обещая не позднее чем через две недели прибыть в Александрию вместе со своей дочерью, леди Эвелин Герберт. Он признавался, что в последнее время занедужил и до сих пор чувствовал себя не лучшим образом, однако известие об открытии явилось тем самым живительным эликсиром, которого ему так недоставало. И сам лорд, и леди Эвелин пребывали в крайнем возбуждении.
Картер со своей стороны сделал все возможное для того, чтобы их не постигло разочарование. Оставшиеся две недели он посвятил тщательным приготовлениям. Следовало раздобыть необходимое снаряжение и нанять специалистов самого разного профиля – иными словами, предусмотреть все возможные и даже невозможные ситуации, ибо в такого рода экспедиции можно было ожидать возникновения любых непредвиденных проблем. Самое главное – все скрупулезно рассчитать и спланировать. Сосредоточившись на этой работе, Картер старался действовать размеренно и не спеша. Лестница и дверь засыпаны землей и завалены камнями, табличка и бумаги надежно укрыты под замком в ящике письменного стола. Более того, воспоминания о гробнице он предпочел до поры до времени запрятать на задворки собственного сознания, дабы никто не смог прочесть его мысли и раскрыть секрет.
Правда, во снах – порой кошмарных – эти ограничения не действовали. Вновь и вновь Картеру снилось, что ступеньки очищены от земли и он стоит перед открытой всем взорам каменной дверью. В руках у него табличка с проклятием, причем иероглифы кажутся начертанными кровью. Он знает, что печати должны остаться нетронутыми, но все равно приказывает вскрыть дверь. Но тут табличка в его руках разламывается, и Картеру кажется, будто он неожиданно проснулся. Но вокруг тьма, и лишь пыль от расколотой плакетки витает во мраке, наполняя комнату странными тенями.
Эти кошмары раздражали Картера, буквально выводили из себя – особенно если действительно служили причиной его внезапного пробуждения. Оказавшись так близко от цели своих долгих поисков, археолог вдруг понял, как не хочется ему вспоминать о той тайне, которая привела его к дверям гробницы и которую он предпочел скрыть под замком в ящике своего письменного стола. Кроме того, его мучило чувство вины из-за унесенной с места раскопок таблички, хотя он не мог ни вернуть находку на место, ни объявить о ней открыто, поскольку по-прежнему опасался возбудить суеверные страхи среди рабочих. Однако пока находка оставалась в его доме, Картер в известном смысле ощущал себя вором. Все это в совокупности весьма беспокоило, раздражало и настоятельно требовало решения. Найти каковое ему никак не удавалось.
По мере того как близился день приезда лорда Карнарвона, сны Картера становились все ужаснее.
О том, что он взял ее с собой, Говард пожалел почти сразу. Как и в тот день, когда Картер обнаружил ее и унес домой, тяжелая табличка оттягивала сумку, заставляя археолога то и дело перекладывать ее из руки в руку. Однако когда подошедший мальчишка предложил господину свою помощь, тот отказался принять ее и, отослав парня прочь, еще крепче вцепился в ношу, ибо перспектива даже недолгого расставания с только что обретенным сокровищем повергла его в смятение.
Проследив за тем, чтобы весь остальной его багаж погрузили на фелюку, и убедившись, что все его распоряжения выполнены в точности, Картер взошел на борт судна.
Уже поднимаясь по трапу, Картер неожиданно испытал острое желание повернуть обратно и отнести сумку с ее содержимым домой. Но ни о какой задержке, разумеется, не могло быть и речи, ибо если он не отправится в путь немедленно, то опоздает на поезд. Лорд Карнарвон ждал его в Каире и собирался провести в столице всего три дня, так что терять время попусту просто недопустимо. Поэтому археолог поспешил выбросить из головы мысли о возвращении, поздоровался с капитаном и занял свое место, пристроив рядом сумку. Отдали швартовы, и судно стало медленно отдаляться от причала, направляясь к середине реки, пока наконец его не подхватило мощное течение Нила.
Поерзав на сиденье и оглядевшись, Картер заметил в предрассветном (до восхода солнца оставалось еще полчаса) небе изящно парившую ночную цаплю. Нервы его были напряжены, и, даже любуясь полетом птицы, он непроизвольно придвинул к себе сумку, а потом, хотя вовсе не собирался это делать, щелкнул замком, заглянул внутрь и, словно не доверяя собственному зрению, потрогал рукой лежавший на самом дне запечатанный конверт с документами.
Потом его пальцы словно сами собой коснулись таблички. Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что на него никто не обращает внимания, Картер достал свою находку. Он осторожно положил ее на колени и посмотрел за борт судна. Нильские воды в этом месте были очень темны, что указывало на большую глубину.
Картер сгорбился и довольно долго сидел неподвижно, терзаясь сомнениями, ибо отчетливо понимал: задуманное им по существу свидетельствует не только о его трусости, но и, хуже того, об измене всем тем принципам, которыми он до сего дня дорожил и в соответствии с которыми строил всю свою жизнь. Археолог снова заглянул в мешок, где лежал запечатанный конверт, и покачал головой. На протяжении почти двадцати лет содержимое этого конверта подталкивало его вперед, укрепляло решимость, питало веру в себя даже в самых сложных, казавшихся безнадежными обстоятельствах. И вот наконец на его коленях лежало вещественное доказательство ценности и истинности манускрипта – доказательство того, что на гробницу фараона действительно наложено проклятие.
Картер с виноватой улыбкой пригладил усы. Разумеется, такого рода чушь нельзя воспринимать буквально. На самом деле наличие в манускрипте упоминаний о мистических чудесах и тайнах, в основе которых лежат древние, давно позабытые суеверия, явилось для него лишь намеком на возможность открыть за всем этим нечто вполне реальное. Опытный археолог прекрасно знал, что древние мифы при всей их фантастичности могут содержать конкретную и правдивую, очень важную для искателя древностей информацию.
Все эти соображения, однако, никак не влияли на тот факт, что при воспоминании о табличке и начертанном на ней грозном пророчестве Картеру всякий раз становилось не по себе. Он непроизвольно посмотрел на нее снова. Неужели суть состоит в том, что он чересчур глубоко погрузился мыслями в таинственный, иррациональный мир манускрипта с его невероятными чудесами и сверхъестественными силами и слишком долго пребывал во власти такого рода иллюзий? Неужто это могло затронуть его сильнее, чем он предполагал?
Археолог вздохнул. Именно опасение за здравость собственного рассудка, боязнь утратить интерес и способность к работе, ставшей смыслом его существования, заставили Картера принять решение. Он высокомерно насмехался над предрассудками невежественных феллахов-землекопов, стремился сделать все, чтобы не давать повода к пробуждению многовековых суеверий, в то время как его собственные предубеждения и страхи представляли собой гораздо более коварную угрозу. Картер едва заметно улыбнулся. Ах, если бы одним-единственным жертвоприношением действительно можно было отвести все угрозы и предотвратить надвигающиеся несчастья... Древние, во всяком случае, безоговорочно верили в это и, наверное, отнеслись бы к его решению с пониманием.
Еще раз оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что за ним не следят, Картер снял табличку с коленей, положил ее на бортовое ограждение фелюки и... позволил ей соскользнуть в воду. Послышался тихий всплеск. Табличка мгновенно ушла под воду. Фелюка продолжала двигаться вперед. Когда спустя мгновение Картер оглянулся, Нил, как прежде, катил свои темные, спокойные, ничуть не потревоженные этим падением воды к морю, и лишь ночная цапля, кружившая над кораблем, с испуганными криками унеслась прочь. Скорее всего, однако, причиной ее поспешного бегства послужил близившийся рассвет.

* * *

В тот самый момент слуга Картера, сидевший на веранде его дома, наслаждаясь доносившимся из помещения пением канарейки, внезапно услышал слабый, почти человеческий крик. Затем воцарилась тишина. Слуга напряженно прислушался, и только чуть позже до него дошло, что канарейка больше не поет. Поднявшись, он направился в ту комнату, со стороны которой, как ему показалось, донесся крик, – к личному кабинету самого мистера Картера. Войдя внутрь, слуга первым делом взглянул на клетку.
Сначала ему почудилось, будто там находится какое-то фантастическое чудовище, но, подойдя поближе, он увидел раздутый капюшон и понял, что в клетку забралась кобра. Несчастная птичка уже обмякла в ее зубах. По длинному змеиному телу пробежала дрожь, голова начала раскачиваться, словно ядовитая гадина вознамерилась броситься на очередную жертву, но.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55