Сознаюсь и в другом: как бы порой ни раздражали меня наиболее идиотские сказки и небылицы, я никогда не относился с презрением к притягательной силе легенд, привлекающих в эти края столь многих людей. Да и то сказать, лишь глупец не воспользуется сказкой, если она способна принести вполне осязаемую пользу. Сейчас, глядя на серебрящиеся в мертвенном лунном сиянии исполинские сооружения храмового комплекса Карнака, я нашел способ заполучить то, в чем в первую очередь нуждался. Подвизаясь в качестве гида любознательных богачей, я давно убедился: ничто не развязывает кошелек лучше, чем тайна. Ну а Карнак, особенно осененный призрачным мерцанием, походит на обитель бесплотных духов минувшего больше, чем любое другое место на земле.
В тот вечер моим спутником в блужданиях по бесконечным дворам и коридорам храма был американец по имени Теодор Дэвис. Вышедший на отдых юрист, он впервые прибыл в Египет, надеясь поправить здесь здоровье. Однако безделье на борту плавучей гостиницы ему быстро наскучило, и любознательный от природы джентльмен пристрастился к прогулкам по Фивам. Вскоре этот низенький эксцентричный человечек с топорщащимися седыми усами и неизменной сигаретой в зубах превратился в завсегдатая Долины царей, а его общительность, доходящая порой до назойливости, и, главное, толстый кошелек стали известны многим.
Не удивительно, что проявленный столь примечательной личностью интерес к Долине не прошел мимо моего внимания. Я часто беседовал с ним, рассказывал о проводимых работах, старался лично демонстрировать ему самые свежие находки и с удовольствием отмечал, как вспыхивают порой восторгом его проницательные глаза.
– Все это великолепно! – громогласно восклицал он. – Великолепно, но мало. Наверняка земля скрывает гораздо больше чудес!
Я, разумеется, его не разочаровывал, но до той ночи в Карнаке особо и не обнадеживал. Мне казалось, что приманкой лучше размахивать перед носом подольше, дабы быть уверенным, что добыча не ускользнет.
И вот наконец в тот вечер, когда мы стояли среди массивных колонн храма, я понял, что он готов заглотнуть приманку.
– Черт возьми, Картер! – внезапно вскричал он. – Черт меня побери, если все здесь не окутано тайной!
Американец принялся так интенсивно жестикулировать, что искры от его сигареты разлетались во все стороны.
– Почему, например, этот комплекс столь огромен? – Он взглянул на меня так, словно мы находились в суде, а я был несговорчивым свидетелем. – Что вы об этом скажете? А?
– Ну-у-у... – пожав плечами, протянул я. – Мы знаем только, что храмовый комплекс посвящен Амону, величайшему из богов.
– Но вы только взгляните! – Он снова замахал руками. – Какой же это храм? Это нечто большее! Вы со мной согласны? Это... это же целый город!
Дэвис принялся расхаживать туда-сюда среди колонн и каменных обломков.
– Вы только представьте себе, – кипя энтузиазмом, продолжал он, – какой властью, каким богатством, каким могуществом обладали здешние жрецы. Откуда это взялось?
– Верно, – согласился я, стремясь удержать ход его мыслей в нужном направлении, – с Амоном и вправду связана некая тайна.
– В каком смысле?
Дэвис воззрился на меня в недоумении.
– В прямом. – Я слегка улыбнулся. – Тайна составляла самую суть его культа.
– Что вы имеете в виду?
Я уставился вперед, во тьму развалин, и намеренно тихо пояснил:
– Имя Амон можно перевести на английский язык как «сокровенный» или «потаенный». Почитатели бога награждали его и такими титулами, как «непостижимый», «неведомый», «не воплощенный в образ». Все эти определения призваны были внушить людям только одно: истинная природа Амона неведома и непостижима.
Дэвис нахмурился.
– Поподробнее, пожалуйста. Что вы имеете в виду?
– Ну, по-моему, совершенно очевидно, что жрецы Амона считали себя хранителями некой тайны, существующего с древнейших времен магического, недоступного простым смертным источника могущества и власти.
– Мистер Картер, а есть ли тому какие-либо свидетельства?
Я пожал плечами.
– У нас есть папирус, найденный лет сорок назад. В нем повествуется о том, что Исида, сестра богов Осириса и Сета, стала «Weret Hekau», что можно перевести как «Великая в магии». Считается, что она добилась этого, проникнув в тайну имени Амона, но что это за тайна, в папирусе не говорится. Другое дело, что это не единственный документ, содержащий подобные дразнящие намеки. Еще в одном папирусе, заключающем в себе гимн Амону, сказано, что бог сей «слишком велик, чтобы о нем спрашивать, слишком могуществен, чтобы его постичь», и «люди падают ниц от ужаса, боясь, что откроется его истинное имя». Видимо, люди верили, что во всей вселенной нет ничего сопоставимого с силой и мощью этого имени, и именно эту тайну оберегали, по их утверждению, жрецы Амона. Выходит, что она и стала источником великолепия всего этого места.
Я обвел рукой храмовый комплекс.
Дэвис проследил за моим жестом широко раскрытыми глазами, а потом раздраженно хмыкнул.
– Все это увлекательно, но мифы есть мифы, – посетовал он. – А как насчет надежных, достоверных фактов? Разве вы, археологи, не призваны добывать прежде всего их? Какой свет смогли пролить ваши раскопки на такого рода загадки?
– Увы, тут нам похвастаться почти нечем, – без обиняков ответил я.
– Черт побери, Картер! – Американец принялся жестикулировать еще более энергично. – Но не может же быть, чтобы среди всех этих циклопических развалин не осталось ни единого ключа к разгадке.
– Дело в том, – сказал я в ответ на его пылкую тираду, – что хотя храмовый комплекс в целом действительно огромен, но о самом внутреннем святилище того же сказать нельзя.
С этими словами я двинулся вперед, и Дэвис последовал за мной словно юный храмовый служка, жаждущий приобщения к таинствам, за хранящим древнюю мудрость жрецом. Мы прошли между полуобвалившимися опорами могучих ворот, после чего я обернулся и обратил внимание американца на только что проделанный нами путь – на уходящие в бесконечность руины с множеством ворот, дворов, колоннад и проходов.
– Это самый величественный в мире путь для прохождения процессий, – пробормотал я. – Но куда он ведет? Не сюда ли?
Следующий мой жест заставил Дэвиса недовольно поморщиться, ибо в указанном направлении он не увидел ничего, кроме щебня и песка.
– Что мы, собственно говоря, ищем? – мрачно поинтересовался мой спутник.
– Если бы только знать... – туманно отозвался я, наклонившись и зачерпнув пригоршню пыли.
– О чем вы толкуете, Картер? Это что, то самое место, где некогда стояло святилище Амона?
– Самое священное место в Египте, мистер Дэвис. Подлинная святая святых. Однако вы можете видеть... – Я разжал ладонь, и пыль развеялась по ветру, не оставив следа. – Ничего не сохранилось. До нас не дошло ни единого намека на то, каковы могли быть тайны Амона.
Некоторое время американец молча буравил меня взглядом, после чего, несколько раз глубоко затянувшись, бросил окурок на землю и тщательно втоптал его в землю каблуком.
– Ну вот что, Картер... – Дэвис прищурился, пристально глядя мне в глаза. – Давайте-ка выкладывайте все начистоту. К чему именно вы клоните?
– Мистер Дэвис, – медленно проговорил я, – вы ведь юрист. Разве судебное право не требует от обвинения предоставления столь же веских доказательств, как и от защиты?
Дэвис полез в карман за новой сигаретой.
– Продолжайте, – буркнул он, чиркнув спичкой.
– Вы спрашивали меня о том, какова была тайна, оберегаемая жрецами, – заговорил я снова, после того как огонек вспыхнул и погас. – Мы, конечно, знаем, что перед величием Амона трепетали даже фараоны, а ведь их самих провозглашали богами. Все фараоны... – Я сделал паузу. – Все. Кроме одного.
Дэвис выдохнул струю дыма.
– Полагаю, вы имеете в виду царя Эхнатона?
– Совершенно верно. – Я кивнул. – Стало быть, вы о нем знаете. Тогда вам, наверное, известно и то, что после смерти этого царя мстительные жрецы Амона постарались стереть память не только о его религии, но и о нем самом – и даже о его династии. Имя Эхнатона вместе с именами его родственников вычеркнули из всех официальных хроник и предали забвению. Но столь печальный посмертный удел этой семьи мог парадоксальным образом способствовать сохранности хотя бы некоторых из их усыпальниц.
Дэвис изогнул бровь.
– И что, вы располагаете доказательствами?
– Скажу так: я ищу подтверждения своей гипотезы и оцениваю их надежность.
– Хорошо. Но если допустить, что такие гробницы действительно остались нетронутыми и вам удастся найти хотя бы одну из них, то что именно вы рассчитываете в ней обнаружить?
Прежде чем ответить, я глубоко вздохнул. Неожиданно послышался слабый, но отчетливый вой шакала – порывы ветра далеко разносили над песками скорбные звуки.
– Что можно обнаружить в гробнице? – негромко переспросил я. – Многое. В том числе, возможно, и ключи к разгадке древних тайн – истоки могущества, перед которым преклонялись жрецы Амона и против которого восстал Эхнатон. Давно погребенные свидетельства, способные объяснить...
Я осекся, ибо шакал завыл снова, и на сей раз в его голосе чудилось нечто замогильное. Во рту у меня вдруг пересохло, и язык точно прилип к небу. Воздух вокруг задрожал, камни и паль замерцали, словно впитав в себя звездный свет, ворота позади нас заколыхались, как будто вдруг утратили плотность. Накатившая тошнота заставила меня пошатнуться и опереться о поваленную колонну. Ничего подобного этому странному, иррациональному ужасу мне не приходилось испытывать уже давно – с того дня, когда я стоял в гробнице Эхнатона перед ликом его царицы. Но странно – стоило мне вспомнить об этом, как ужас начал отступать, а шакалий вой смолк, сменившись мягким, обычным для египетской ночи шелестом пальмовых листьев и колышущихся трав.
Я обернулся к Дэвису.
– Если быть честным, я не знаю, что мы обнаружим. Да и какой смысл гадать об этом сейчас? Тайна должна оставаться тайной, пока она не раскрыта.
На сей раз американец промолчал. Он был бледен и на мое предложение закончить прогулку поспешил ответить согласием.
Обратный путь через Нил мы проделали в молчании. Судя по задумчивому и тревожному выражению лица моего спутника, он тоже пережил не совсем обычные ощущения. Лишь на другом берегу к нему вернулась обычная живость. Пока мы продвигались по полям в сторону Фиванских холмов, он с интересом расспрашивал меня о загадках, связанных с правлением Эхнатона. Я, со своей стороны, прилагал все старания к тому, чтобы не охладить, но, напротив, подогреть его энтузиазм, а потому методично перечислил имена родственников и приближенных мятежного фараона, чьи гробницы до сих пор не были найдены и, стало быть, ждали своего первооткрывателя.
– Проблема в том, – с печалью в голосе изрек я в завершение своего рассказа, – что раскопки – дело дорогостоящее. Вот если бы кто-нибудь пробрел концессию на раскопки в Долине царей и взял финансирование на себя...
Как и предполагалось, Дэвис с готовностью заглотнул наживку. При моем посредничестве он без труда получил в Службе древностей концессию на проведение работ, и я смог приступить к ним, не беспокоясь о материальной стороне дела.
У меня уже имелось представление о том, какой участок Долины сулит наилучшие перспективы, и нанятые для этой цели рабочие во главе с доказавшим свою компетентность Ахмедом Гиригаром были направлены именно туда.
В определенном смысле наши усилия были щедро вознаграждены, ибо в следующие два года я разыскал немалое число захоронений, включая гробницу деда Эхнатона, фараона Тутмоса IV. Увы, успеху в данном случае сопутствовало и немалое разочарование: все усыпальницы оказались безжалостно разграбленными. Нам не удалось найти ни золотых украшений, ни драгоценной утвари, ни каких-либо ценных с научной точки зрения артефактов. Осквернители праха не пощадили ничего – они опустошили даже гроб царя Тутмоса, сорвав и сбросив наземь многотонную кварцитовую крышку саркофага. Признаюсь, меня стали одолевать сомнения. Кроме того, спустившись в погребальную камеру на второй день после открытия гробницы, я приметил на дне саркофага какой-то поблескивающий предмет. При ближайшем рассмотрении он оказался уже известным мне амулетом. На нем было вытиснено все то же изображение: солнечный диск и две согбенные человеческие фигуры под ним. Положить туда эту вещицу могли лишь в течение нескольких последних часов. Но кто и зачем это сделал? Я терялся в догадках.
Ни показывать амулет Дэвису, ни даже рассказывать ему о находке я не стал, сочтя за благо оставить это происшествие своим личным секретом. Подстегивать американца в ту пору необходимости не было: с открытием каждой новой гробницы его энтузиазм неизменно возрастал, а пропорционально энтузиазму росла и уверенность в себе. Правда, это сказывалось на его отношении ко мне. Если первоначально Дэвис безоговорочно мирился с моим превосходством, признавая во мне человека более опытного и сведущего, то со временем он стал воспринимать Долину как свою личную вотчину. Мне же было отведено положение своего рода наемного управляющего. Пришлось напомнить ему о том, что я занимаю пост инспектора Службы древностей, а потому официально являюсь и руководителем раскопок. Дэвис против воли вынужден был согласиться с этими доводами. Чем дальше, тем чаще мы ссорились, и с каждой новой размолвкой самоуверенность и диктаторские замашки бывшего юриста проявлялись все явственнее.
И вот в разгар этого противостояния, осенью 1904 года, я узнал о намерении руководства перевести меня на должность главного инспектора в каирскую контору Службы древностей. Дэвис встретил эту новость с нескрываемой радостью. Он явно надеялся, что сумеет подчинить себе того, кто сменит меня на раскопках в Долине, – ведь с человеком новым справиться будет легче. Должен признаться, у меня имелись резоны опасаться, что его оптимизм на сей счет не лишен оснований.
На мой взгляд, такое положение вещей создавало угрозу для археологического освоения Долины в будущем, ибо интерес Дэвиса к древностям всегда носил поверхностный характер, а с моим уходом ситуация лишь усугубится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55