– И упущу возможность увидеть своими глазами долину, о которой столько слышала? – Она проговорила это беззаботно, но он уловил в ее голосе волнение и уверенно направился к цели.
– Не стоило вам приезжать. – Он сжал зубы и, нахмурясь, отвел глаза.
– Но…
– Простите меня, Натали, но мне очень тяжело. – Он произнес эти слова с видимым усилием.
– Почему?
Резко повернувшись, он посмотрел ей прямо в глаза.
– Тяжело видеть женщину, про которую точно знаешь: она та, что нужна тебе. Знать, что она видит те же сны, смеется тем же шуткам, мечтает о том же, что и ты. Долго лежать ночью без сна…
– Клей, – шепотом взмолилась она, но глаза ее видели только его, а губы в волнении приоткрылись.
– Скажи, что ты не чувствуешь того же, и я никогда больше не произнесу ни слова.
– Не могу, – призналась она и улыбнулась ему. Ее темные глаза горели желанием. Со спокойствием женщины, принявшей решение, она глянула вниз, на живописную оливковую рощицу. – Люблю гулять вечерами. Не правда ли, там, под сенью олив, где струится ручеек, так мирно и спокойно?
– Я сам часто восхищался этим видом. Думаю, при свете луны так сказочно прекрасно. – Вот так просто было назначено свидание. Они успели договориться раньше, чем к ним присоединился Эмиль.
Солнце скрылось за западной грядой гор, окрасив небо в багровый цвет и разлив по долине медно-оранжевый отсвет. Натали стояла у окна гостиной, глядя на заход солнца и болезненно ощущая глубокую тишину в комнате.
Эмиль сидел в ярко-желтом кресле, упершись ногами в диван того же цвета, и держал в руках книгу. Очки сползли у него на кончик носа – вот-вот упадут. Кроме шелеста страниц, в комнате с самого обеда не было слышно ни звука. Как обычно, муж не замечал, что она находится рядом.
Из их номера в сад вел отдельный выход. Оливковая роща начиналась неподалеку, плавно спускаясь вниз. Женщина напряженно ждала, когда сгустится тьма и в вечернем небе зажгутся первые звезды.
Натали отошла от окна и, пройдя по мозаичному полу, включила торшер у кресла мужа. Он на мгновение приподнял голову и, бросив на жену рассеянный взгляд, промычал слова благодарности. И снова ушел с головой в книгу – очередной философский трактат, безумно, на ее взгляд, скучный.
– Я пойду погуляю, Эмиль, – сказала она. Он поднял голову и нахмурился.
– Но уже темно.
– Зато прохладно. Днем было безумно жарко, совсем не хотелось гулять, – объяснила она, направляясь к двери. – У меня есть ключ. Тебе необязательно дожидаться моего возвращения. Если почувствуешь себя усталым – ложись. – Оглянувшись, она увидела, что муж уже погрузился в книгу.
Осторожно закрыв за собой дверь, Натали вышла на улицу. Теплый ночной воздух мягко окутал ее. Поблизости никого не было, она быстро пошла по пыльной тропинке, огибающей гостиницу. Та вела дальше – вниз, через заросли спутанной опаленной травы – к оливковой роще.
Светящиеся окна гостиницы освещали дорогу. Натали вступила под кроны деревьев и медленно пошла на слабый шум ручейка.
Большой камень темной глыбой выступал из высокой травы неподалеку от воды. Натали машинально стерла с него пыль и села. Краем глаза она видела восходящую луну – серебристый диск, окруженный хороводом звезд.
Она услышала слева от себя звук захлопнувшейся дверцы автомобиля. По другую сторону ручья берег, поросший оливковыми деревьями, круто поднимался вверх, тем самым укрывая ее от посторонних взглядов.
Некоторое время, показавшееся ей бесконечно долгим, она прислушивалась, но ничто не нарушало тишины. Она знала, что это подъехал Клей. Однако она знала и другое, что, приехав, он преодолел себя – пошел наперекор своим представлениям о чести, о том, что хорошо и плохо.
Ее эти проблемы не беспокоили, она была уверена, что их встреча – судьба, что все было предначертано давно, задолго до их встречи. Она не испытывала ни малейшего чувства вины – только глубокое удовлетворение и восторг, от которого холодело внутри.
По склону скатился камешек, и зашелестела трава. Натали смутно различала его высокий силуэт, мелькающий среди деревьев. И вот он, перепрыгнув через быстрый ручей, уже был рядом. Она поднялась ему навстречу.
– Натали. – Он остановился перед ней, лицо его скрадывала тень. – Я колебался, приходить или нет.
– Почему же вы здесь?
– Потому что вы позвали меня.
– Тогда не надо было приходить.
– Нет. – Он покачал головой. – Ты знаешь, что надо.
– Да. Знаю.
Он шагнул к ней, сделав последний разделяющий их шаг, и она упала в его объятия. Мужские губы властно и нетерпеливо прижались к ее губам. Она ответила ему не менее страстным поцелуем. Наконец-то в ее жизнь вошли жар и упоение, которых у нее не было так долго. Очень, очень долго.
Горячие губы, оторвавшись от ее рта, медленными поцелуями покрывали ее щеки и волосы. Она пылко обнимала его, чувствуя, как он все ближе привлекает ее к себе, их тела почти сливались.
– Сегодняшнего вечера мне недостаточно. – Его дыхание, его губы щекотали ухо. – Эмиль и мой отец должны договориться. Я хочу иметь возможность видеть тебя. – Он касался губами ее шеи, отчего по ее коже шел восхитительный холодок. – Ведь если Эмиль решит сотрудничать с Кэтрин… – Он оборвал себя на полуслове и содрогнулся, прижав ее к себе еще ближе.
– Не думаю, – ободрила она его, нежными прикосновениями лаская тонкие шелковистые волосы. – Он не разделяет ее страсти к вину. Для него вино – бизнес. Поэтому, мне кажется, он предпочтет твоего отца.
Клей отстранился, держа в руках ее лицо и всматриваясь в него долгим взглядом.
– Так должно быть, Натали. – Он действительно в этот момент жаждал этого, и желание отразилось на его лице. – Мы должны иметь возможность видеть друг друга, должны быть вместе.
– Я знаю. – Она обвела пальцем его подбородок и губы. – Люби меня сильней, Клей. Мне очень нужно, чтобы ты любил меня. – Она запрокинула голову, ожидая поцелуя, от которого у нее закружилась голова.
На следующее утро, завтракая с баронессой за одним столом, Клей незаметно наблюдал за ней, почти не обращая внимания на беседу отца с бароном. Та вся светилась, глаза ее радостно вспыхивали всякий раз, как только она робко встречалась с ним взглядом. Никаких сомнений – у нее был вид страстно влюбленной женщины. Хорошо хоть муж не замечает этой разительной перемены. В том, что касалось женщин, он был полным простофилей, как, впрочем, и большинство мужчин.
Глядя на Натали, он еще раз подумал, как легко далась ему эта победа. Легче, чем он ожидал. Теперь она их самый преданный союзник. Клей стал прикидывать, когда им встретиться снова, что он скажет при встрече и что сделает.
11
«Форд-Таурус» мчался по шоссе, рассекая светом фар сгустившиеся сумерки. Этот свет выхватывал из тьмы силуэты гигантских эвкалиптов, стоящих словно призрачные часовые по обеим сторонам дороги. Два горных хребта, которые тянулись более чем на тридцать миль, образуя узкий коридор долины, бесформенными очертаниями темнели на фоне звездного неба.
Диди Салливан сидела за рулем взятой напрокат машины, очки, как всегда, торчали у нее на голове, зарывшись в коротко подстриженные волосы. Келли сидела рядом, взгляд ее постоянно устремлялся на окутанный тьмой пейзаж за окнами машины. Ей чудилась дьявольская ирония в том, что двенадцать лет назад она в темноте покинула эти места и теперь во тьме же возвращается, нарушив клятву, что никогда более нога ее не ступит на эту землю.
– Нисколько не удивлена, что твой самолет задержался больше чем на час. Так уж нам здесь везет. – Завидев впереди автомобиль, Диди включила нижние фары. – Я надеялась, что с твоим приездом все изменится. Но что-то непохоже.
– Как я понимаю, у вас здесь проблемы?
В дрожащем свете фар Келли различала бегущие за окном виноградники. Они дремали в тихом сиянии луны. Здесь, на юге долины, где самые ровные участки, сажали обычно шардоне и рислинг – разновидности белого винограда, на них благотворно влияли прибрежные туманы; зарождавшиеся летом в заливе Сан-Пабло, они стелились густым молоком по долине, оставляя на виду лишь отдельные торчащие холмики.
– Мало сказать, проблемы, – рассмеялась Диди. – Ничего, кроме них, у нас вообще нет. Мы находимся здесь уже два полных дня, сегодня – третий, и до сих пор ни одной приличной пленки. Первый день работали как проклятые – кадры один лучше другого: сбор винограда; мексиканцы с удивительными лицами – у каждого своя история; работники, загружающие полные корзины винограда в грузовики; бригадир, учитывающий их работу; тяжело нагруженные машины, ползущие по дороге; виноделы с руками, выпачканными ягодным соком; виноград, измельчающийся в дробилках; бурлящий в чанах сок; и наконец – завершение рабочего дня и усталые люди на фоне ослепительного заката. – Отпустив руль, Диди драматично воздела руки. – И все это погибло.
– Как? – спросила Келли, стараясь отогнать собственные воспоминания о сборе винограда, ожившие от рассказа Диди. – Что случилось?
– Какие-то неполадки с камерой. – Диди печально вздохнула. – Светлые полосы на пленке. И что меня окончательно расстроило, так это собственная глупость. Стив хотел проверить пленку, снятую у виноделов, на мониторе, а я не хотела тратить время. Торопилась на виноградники – поснимать там, пока светит солнце и можно добиться интересных световых эффектов. Сколько времени мы бы потеряли, согласись я со Стивом? Ну, десять-двадцать минут. И обнаружили бы брак значительно раньше. А так узнали о нем только поздно вечером. Вчера Стив уехал в Сан-Франциско чинить камеру. Полетела оптика, и ему потребовались новые объективы. Сегодня он вернулся – как раз перед тем, как мне ехать на аэродром.
– Но сейчас-то камера работает. – Впереди замаячило до боли знакомое старое здание, там когда-то размещался придорожный магазинчик. А почти двадцать лет назад его превратили в Оаквилльский универсам. Келли частенько заходила туда поглазеть на всякие лакомства, которые там продавались, – трюфеля, перепелиные яйца, баночки с икрой и французские паштеты.
Она и сейчас помнила несравненный запах свежеиспеченных французских булок, не забыла, как работники с виноградников, разгоряченные и потные, проталкивались к прилавку за сандвичами и холодным пивом, рядом стояли туристы в шортах, с болтавшимися на шеях фотокамерами, и женщины в шелковых платьях, на высоких каблуках. Перед магазином останавливались и «Мерседесы», и пропыленные грузовики.
– Да, работает, – согласилась Диди безрадостно. – Счастье, что у нас есть лишних два дня. Без них не обойтись.
– Похоже на то. – Слева показался освещенный фасад винодельни «Мондави». Келли с усилием прислушивалась к словам Диди: слишком многое ее отвлекало – знакомые места, горькие воспоминания. И все же она нуждалась в этой беседе – та отвлекала ее от прошлого. – А в Ратледж-Эстейт вы успели побывать?
Диди кивнула.
– Завтра пойдем. Я уже предупредила миссис Ратледж. – Миссис Ратледж – это звучало непривычно. Для Келли она была мадам или Кэтрин Ратледж – так больше подчеркивалась сила ее личности. – Она показала мне сад. Там можно великолепно снять интервью. – Диди замолчала и улыбнулась Келли, приподняв одну бровь. – Так вот, знай, по ее мнению, нам будет удобно прийти к ней завтра в час тридцать. Удача, что она согласилась, чтобы мы пришли и послезавтра утром, а то, боюсь, мы не успели бы за один раз снять и дом, и винодельню, и сад, и виноградники.
– На интервью полутора суток более чем достаточно, – сказала Келли. – Но, боюсь, материал будет трудно резать. Кэтрин – прекрасная рассказчица.
– Согласна с тобой. За то короткое время, что я с ней общалась, у меня сложилось такое же мнение. Хотелось бы сделать о ней полнометражный документальный фильм. Может, уговорить Хью на две версии, – размышляла она вслух. – Одну – для программы, а полнометражную… – Она оборвала себя на полуслове и пожала плечами. – Вот ведь размечталась.
– Да… – протянула задумчиво Келли, в то время как они проезжали деревушку Рутерфорд – несколько домишек у перекрестка дорог.
– Радуйся, что у тебя есть возможность завтра выспаться. А мы все встаем ни свет ни заря. Мы едем на виноградник. Хочу поснимать рабочих при первых лучах солнца. К ленчу вернемся. Тебе понравится гостиница, где мы остановились. Совсем по-домашнему. Наша горничная, Марджори, – сущий бриллиант. Она даже холодный ленч нам готовит. Обязательно попробуй ее тосты по-французски, – расхваливала служанку Диди. – Она добавляет к маслу специальный соус.
Когда они подъезжали к Сент-Хелен, Диди замедлила ход, сворачивая на одну из боковых улиц.
– Я забыла тебе сказать, что нас пригласили на грандиозный прием в честь барона Фужера. И даже разрешили поснимать все, кроме обеда. – Она взглянула на Келли. – Ты ведь встречалась с бароном. Как ты смотришь на то, чтобы взять у него небольшое интервью, попросить поделиться впечатлениями от Напа-Вэлли, поместья Ратледжей и так далее?
– Можно, – согласилась Келли без энтузиазма. – Только он слишком большой педант. Будет обидно, если я возьму интервью, а потом пойму, что оно слишком скучное, и выброшу в корзину.
– Веский аргумент. – Через несколько минут Диди уже въезжала во двор викторианского особняка, утопающего в зелени дубов и вязов. – Вот и добрались, – объявила она, останавливаясь. – Мы заказали тебе лучшую комнату.
Кровать в комнате Келли, старомодная, «с шишечками», была покрыта выцветшим и мягким от множества стирок уютным одеялом. Перед секретером красного дерева стоял стул в стиле чепендейл. Диван у камина был обит цветастым, «веселеньким» ситчиком. В ванной комнате, прилегающей к номеру, смеситель был в виде лебедя, а краны – лапок с коготками. Гофрированная занавеска для душа свисала с железного карниза овальной формы.
Поставив сумку на пол, Келли подошла к дверям, ведущим на балкон. Взявшись за медную ручку и ощутив ее прохладную и гладкую поверхность, Келли распахнула двери и вышла в ночь.
По решетке балкона вились розы – теплый ночной воздух благоухал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52